История «навесного Спидигью» - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 5

А затем Муар перебросил мяч Спидигью и подал ему знак начинать. Капитан англичан был одним из присутствовавших на испытании и имел представление о потенциальных возможностях молодого коллеги. Сначала у Тома никак не получалось сосредоточиться — слишком велико было его волнение, но в конце концов, благодаря помощи со стороны капитана и других игроков, он все-таки сумел завершить расстановку по придуманной им схеме. Когда расстановка закончилась, многотысячная толпа на трибунах дружно ахнула, а принимающие соперника начали растерянно моргать и оглядываться по сторонам, словно не доверяя собственным глазам. Лишь один игрок остался за коном, торча там, как одинокий утес посреди прерии. Зато внутренняя часть площадки стала похожей на митинг в Гайд-Парке. Игроки толклись рядом друг с другом, закрывая привычные линии защиты. Им понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к такому раскладу, а Спидигью терпеливо ждал, стоя у кромки поля и с виноватой кривой улыбкой теребя в руках мяч. Члены Отборочного Комитета сгрудились у окна их персональной закрытой ложи. Лица их выражали тревогу и нескрываемую озабоченность.

— Бог мой! Это невыносимо! — пробормотал Тардинг.

— Такси вызвали? — поинтересовался доктор Слоупер, пытаясь изобразить на лице подобие ехидной усмешки.

— Конечно! Это мой последний оплот в этом мире!

— А для троих там места хватит? — спросил сэр Джеймс. — Господи! Что он творит! Пятеро на одной короткой линии — и ни одного, чтобы подстраховать! Скорей бы уж начинали — нет ничего хуже такого вот ожидания!

Свою первую подачу Томас Спидигью сделал в мертвой тишине. Это был самый обычный медленный мяч, направленный по центру ворот противника. В любое другое время Морленд, не задумываясь, отправил бы его далеко за пределы площадки. Но сегодня его порядком смутила непонятная возня с непривычной расстановкой игроков противника. Ему померещилось, что те приготовили какую-то скрытую ловушку. Поэтому он аккуратно отыграл мяч назад, прямо на подающего, и приготовился к приему следующего, который оказался точной копией предыдущего и с которым Морленд расправился аналогичным образом.

Произошло непредвиденное: Спидигыо потерял уверенность в своих силах и оказался не в состоянии на глазах у десятков тысяч зрителей разыграть ту навесную подачу, ради которой его и пригласили в сборную. Вместо этого он начал тянуть время, избрав самый пагубный путь, какой только можно было избрать. Он подавал верховые мячи, но ни один из них не взлетал достаточно высоко. Это были стандартные верховые подачи, выполненные без блеска, подкрутки и высокой скорости; такие подачи наверняка вызывают у принимающих счастливые улыбки, когда снятся им по ночам. Третий мяч Спидигью подал вообще немного в сторону, и тут уж успокоившийся Морленд проявил себя во всей красе. Пушечным ударом он послал мяч далеко-далеко, мимо одинокого сторожа на внешней стороне кона англичан. Со свистом разрезая воздух, этот мяч пролетел через весь стадион и врезался в ограду. Пот выступил на лицах троих пожилых джентльменов в закрытой ложе. Они беспомощно переглянулись и стиснули зубы. Следующий мяч опять оказался «конфеткой» для Морленда, будучи послан прямо ему в грудь. Он направил его в обвод столпившихся игроков сборной Англии своим знаменитым поворотом кисти так, что мяч благополучно ударился о землю. Теперь уже полностью обретя прежнюю уверенность, принимающий австралийцев дождался следующей подачи из счастливых сновидений и от души врезал по мячу битой, послав его за пределы стадиона на крышу соседней гостиницы. Публика разразилась аплодисментами; английские болельщики обожают удары навылет, даже когда их наносят соперники. На табло появились первые цифры: четырнадцать очков в первых пяти подачах. Такого начала сборная Австралии не знала за всю историю межконтинентальных встреч.

— Мы надеялись, что он сумеет побить рекорд — вот он и побил! — горько произнес Тардинг, не скрывая разочарования.

Сэр Джеймс при этом принялся свирепо жевать седой, обвисший ус, а доктор Слоупер начал в немом отчаянии заламывать пальцы. Капитан Муар, занимающий позицию в центре, подбежал к заметно сникшему подающему.

— Давай, парень, подвесь им свечку, как ты показывал нам во вторник. И не бойся ты, соберись! Выбрось все из головы, и тогда мы еще зададим им жару!

Спидигью судорожно схватил мяч и усилием воли заставил себя послать его высоко вверх, стараясь вызвать в памяти картину залитой солнцем лужайки в заповедном лесу, натянутую над ней веревку и лицо младшего брата у калитки на противоположной стороне. Но уверенность покинула его, а вместе с ней и привычная меткость. Под дружный хохот зрителей мяч взмыл на пятьдесят футов и принимающему пришлось бежать назад, чтобы оказаться в точке приземления. Смех перерос в свист, когда судья жестом показал перелет.

Последняя, седьмая, подача. Том знал, что этот мяч скорее всего станет последним, который ему будет позволено подать в этом матче. Он подошел к кромке. Огромное поле плыло перед глазами. Обидный смех трибун оказался последней соломинкой, окончательно сломившей боевой дух молодого игрока. Но в минуты полного отчаяния безвыходность положения порой приходит человеку на помощь, и тогда он говорит себе: «Терять больше нечего. Хуже уже не будет. Почему бы не рискнуть в последний раз?» За всю свою игровую практику Том Спидигью не посылал мяч на такую высоту. Трибуны весело оживились, когда мяч устремился прямо в зенит. Все выше и выше поднимался он, являя своей траекторией самую абсурдную подачу, когда-либо виденную поклонниками крикета. Даже судья не выдержал и засмеялся, поддержанный большинством игроков на австралийской половине поля. Описав крутую параболу, мяч устремился прямо в центр калитки. Морленд, радостно осклабившись, размахнулся и нанес по мячу могучий удар с полуоборота, отправивший его, как и в предыдущие разы, за пределы поля. Сердце Спидигью упало, и он мрачно уставился себе под ноги, ощущая в душе смертельную тоску и невыразимую горечь. Все кончилось, и он навеки потерял свой шанс! Но хуже всего было сознавать, что он подвел не только себя, но и членов комитета, товарищей по команде, да и всю Англию. В эти мгновения он страстно желал одного: чтобы земля разверзлась у него под ногами и единственным памятником незадачливому игроку остался бы шрам на безупречном травяном газоне стадиона Лорд. Но что это? Смех трибун внезапно умолк, сменившись растерянностью и недоумением, словно произошло нечто невероятное. Том поднял глаза. Морленд небрежной походкой шел в сторону раздевалки. Проходя мимо, он взмахнул над головой битой то ли в шутку, то ли всерьез грозя сопернику. А хранитель калитки нагнулся и что-то поднял с земли. Это была перекладина. Забыв обо всем и видя перед собой только опускающийся сверху мяч, великий Морленд случайно задел ногой собственную калитку и сбил перекладину. Спидигью выиграл последнюю подачу! Тишина сменилась аплодисментами. Подошедший Муар весело похлопал Тома по спине. Теперь на табло значился совсем другой расклад: четырнадцать очков против одной пораженной калитки.

Подача опять перешла к Челлену, но как ни закручивал он свои мячи, непробиваемый Донахью отражал их с невозмутимым хладнокровием, а один из них умудрился выбить за пределы поля. Но на последней подаче Челлена произошло маленькое чудо. Спидигью играл в поле, на своей прежней позиции, когда заметил краем глаза что-то красное справа от себя на уровне пояса. Машинально вытянув руку, он внезапно почувствовал, как в рукавице как будто затрепыхалось живое существо. Не вполне доверяя своим ощущениям, он поднес рукавицу к глазам и долго смотрел на оранжевый новенький мяч. Никогда в жизни не приходилось ему видеть более прекрасного зрелища! Каким образом угодил мяч прямо в рукавицу, навсегда осталось загадкой для молодого крикетиста, но по теории вероятности даже несокрушимая стена может со временем дать трещину! Как бы то ни было, в одну минуту из шута Томас Спидигью превратился в героя дня. Болельщики подбадривали его одобрительными возгласами, когда он занял место у кромки для своей второй серии из семи мячей. Счет к этому времени был двадцать одно очко против двух калиток.