Одна зима на двоих 2 (СИ) - Верховцева Полина - Страница 10

Пригнув до самой земли гибкий голый ивняк, воздушный удар поднял волну на Сай озере, едва освободившемся от снежных оков, разбил стекла в монастыре. И выкинул на площадь перед ним Ким и оскалившуюся вирту.

* * *

Ким лежала на земле, раскинув руки и уставившись на яркое, по-весеннему голубое небо. Никаких серых туч. Низких, хмурых, готовых в любой момент разразиться беспросветным снегопадом, никакого завывания ветра. Настоящая весна.

С трудом вытащив старый брегет из-за пазухи она долго смотрела на циферблат, на котором уже отсчитывалось время до следующей зимы.

Все закончилось. Она вернулась. Успела. В последний миг несмотря на то, что Хасс ее преследовал.

Хасс…

Рядом завозилась Лисса. Хлопок оглушил ее, и теперь вирта, кое-как поднявшись на ноги, моталась из стороны в сторону, трясла головой, напряженно водила ушами. Ее форму сейчас было сложно определить. Не зверь, ни лошадь, ни кто-то еще. Все смешалось. Грива поверх острых шипов. Мягкий лошадиный нос и тонкие прорези змеиных ноздрей. Одну лапу венчало копыто, остальные — по три когтя.

В любой момент могли проснуться остальные, выбраться из своих миарт-танов, выйти наружу и увидеть ее.

— Лисса, — прохрипела Ким, с трудом садясь, — Лисса.

Та снова мотнула головой и, пошатываясь, подошла ближе.

— Тебе нельзя так, — голос не слушался, — нельзя быть в таком виде. Не здесь.

В звериных глазах непонимание.

— Тебя…заберут. Если узнают, кто ты. Убьют. Нельзя.

В ответ шипение.

— Нет. Лисса. Не справишься. Ты больше не в Аднракисе. Здесь все по-другому. Таких как ты тут нет. А все, что связано с тем миром местные, как бы это сказать помягче…недолюбливают, — невесело улыбнулась и почесала настороженной вирте между глаз. — Стань лошадкой, пожалуйста.

Лисса снова протестующе заворчала, но все-таки послушалась. С трудом превозмогая слабость, она приняла лошадиный облик.

— Никогда не меняй его, слышишь? Никогда! — Ким прижалась своим лбом к ее и гладила по мягкому носу, — оставайся всегда такой. Для твоей же безопасности. Мы придумаем что-нибудь со временем. Решим, как быть дальше.

Лисса тоненько заржала и тряхнула спутанной гривой.

— Молодец, девочка. Молодец.

Неунывающая вирта уже отошла и сосредоточенно щипала свежие побеги. При этом не забывала то и дело смотреть, на месте ли ее грустная хозяйка.

Прижимая руку к ушибленному боку Ким поднялась на ноги.

Монастырь Россы, все такой же уныло серый и удручающе мрачный, как и прежде, равнодушно смотрел на нее темными проемами разбитых окон. Идти в пустое здание, промерзшее за время зимы, не хотелось, поэтому Ким направилась к обители и дернула за проржавевшую ручку. Все еще заперто изнутри, но если прислушаться, то можно услышать сонные голоса, пробуждающихся послушниц.

Она опустилась на старенькие облупившиеся ступени и приготовилась ждать.

Первый раз в своей жизни Ким видела, как начинается весна в долине. Быстро, отчаянно, словно боясь не успеть. Там, где еще минуту назад чернела открытая земля, уже пробивались тонкие лучи подснежников и стелились свежие побеги огненной травы. На деревьях набухали почки и издалека, казалось, будто на ветви наброшена прозрачная, едва различимая зеленая вуаль. Озеро Сай привычно шелестело волнами, накатывая на песчаный берег, а по черным камням уже торопились деловые муравьи, прокладывая свои первые тропы.

Скоро с зимовки на южных островах вернутся певчие птицы, а пока только бойкие воробьи копошились на вскрывшихся грядках, выискивая пробудившихся жуков, да галки с голубями ходили по крышам, важно постукивая коготками по ржавым настилам.

Сердце болезненно сжалось, мешая нормально дышать, а взгляд сам искал светловолосого кхассера. Искал и не находил, проворачивая в груди острый шип разочарования. Почему ей не все равно? Освободилась, спаслась, вернулась домой. Чего еще желать? Между ними был целый год, до следующей зимы. За этот год все изменится и у нее, и у него. И следующей зимой она не проснется, не пойдет блуждать по пустынным снегам долины. Он ее не найдет…

Больно.

Ким осторожно приложила руку к отбитым рёбрам — во время разрыва она неудачно приземлилась на стылую все еще твердую землю. Да, определенно это ноют ребра, отдавая острым спазмом внутрь между легких в солнечное сплетение.

Когда за дверью послышались шаги, Ким вскочила на ноги и вытерла потные от волнения ладони о рубаху. Она так долго не видела знакомых лиц!

Раздался скрежет проржавевшего замка, ручка опустилась, и на крыльцо, сонно моргая и жмурясь от яркого солнца, вышла Харли, под руку со старой йеной.

— Ким? — удивилась она, оглядывая послушницу с ног до головы, — ужасно выглядишь.

— Спасибо, — девушка натянуто улыбнулась.

— Ты давно встала?

Слова застряли в горле. Глядя в строгие глаза наставницы Ким не могла заставить себя сказать правду, все внутри противилось этому.

— Я…

Харли нахмурилась, а старая йена, освободившись от поддержки выступила вперед, пристально всматриваясь в обветренное, усыпанное веснушками лицо послушницы:

— Ты была там? — старческий голос дрогнул, — была в Андракисе?

Харли недоуменно подняла брови:

— Йена, невозможно это…

Харли замолкла, когда хранительница монастыря остановила ее неожиданно властным жестом.

— Твой миар-так умер. Давно. Ты не спала. Ты была там.

Ким опустила взгляд, молча стащила с шеи старый брегет и протянула его старухе:

— Мне пришлось его взять. Простите, — прошелестела она.

— Сколько дней ты не спишь?

Под пронзительным взглядом светлых, почти прозрачных старческих глаз, Ким не смогла врать.

— Я проспала всего месяц, когда цветок перестал греть и усыплять…

— Неумеха, — рассердилась Харли, — вам всем говорили, что за миар-таном надо достойно ухаживать. Ты его запустила!

— Уймись, Харли, такое случается. Редко, но случается, — йена не злилась, наоборот задумчиво, даже с сочувствием смотрела на бледную, глубоко несчастную девушку, — Я хочу знать, что ты делала все это время. Кого видела, где была.

Перед глазами яркой вспышкой возникла насмешливая полуухмылка кхассера, воспоминания о том, что между ними было, прошлось острым хлыстом по оголенным нервам. О нем она говорить не хотела. Ни с кем. Это ее тайна, ее судьба, ее чудовище.

…Без которого с каждой минутой становилось все тяжелее дышать.

— Я проснулась, — начала она с трудом подбирая слова, но очередной взмах старческой ладони остановил признание.

— Не здесь. Не так. Я голодна, и хочу переодеться — дряблое тело дрожало в тонкой батистовой рубашке, — тебе тоже не помешает привести себя в порядок. Приходи через два часа в библиотеку, там и поговорим.

— Как скажете йена, — Ким склонила голову и отступила, пропуская со ступеней Харли и хранительницу монастыря.

* * *

На душе было не спокойно. Радость от возвращения почему-то так и не появлялась, наоборот становилось не по себе, и тревога все сильнее пульсировала в сердце.

Это место внезапно показалось ей чужим, неприятным. Даже мелькнула мысль, а зачем, собственно, она сюда так рвалась? Смотреть на серые стены хмурого монастыря? Слушать недовольное ворчание Харли? Вкалывать с утра и до ночи то в огороде, то на кухне? Вечерами сидеть у едва тлеющего камина и слушать скрипучий голос хранительницы?

Единственное светлое пятно — это Манила. Она не видела подругу с того самого дня, как выбралась из обители. Соскучилась. Хотелось как раньше забраться на пригорок среди березовой рощи, подальше от любопытных взглядов, разделить на двоих краюху свежего хлеба и поболтать.

Осталось только дождаться ее пробуждения. Это могло случиться и через пять минут, и ближе к вечеру, и через несколько дней. Все зависело от того, насколько долго миарт-тан будет держать свою подопечную в сладком плену. Поэтому Ким нехотя поплелась к главному зданию.