Поручик Державин - Бирюк Людмила Д. - Страница 57

Вернувшись в Петербург, умиротворенный, полный радостных впечатлений и надежд, Державин неожиданно для самого себя написал одно из лучших своих стихотворений.

Однажды, роясь в книгах, он наткнулся на оду Горация "К Мельпомене" в переводе Ломоносова:

Державину захотелось узнать, как звучат эти стихи в подлиннике, он разыскал томик Горация и снова погрузился в чтение. Латинским языком он сносно владел еще со времен Казанской гимназии и в последнее время постоянно совершенствовал свои познания.

Его поразило, с каким достоинством римский поэт заявлял о своем предназначении. Перевод Ломоносова был очень близок к оригиналу, но Державину он почему-то не понравился. Стихи были насыщены античными словами, непривычными для русского уха, и, кроме того, главная идея оды Горация показалась ему мелкой. По мнению Державина, не красота песнопений являлась мерилом ценности поэта, а польза, которую он принес Отечеству своими стихами.

И повинуясь некой высшей силе, которая в минуты вдохновения водила его пером, Державин написал не перевод и даже не парафраз, а собственное стихотворение, лишь отдаленно перекликающееся с античной одой.

Гораций ставил себе в заслугу высокое мастерство, а для Державина превыше всего был гражданский долг: то, что мог он "в сердечной простоте беседовать о Боге и истину царям с улыбкой говорить".

Он назвал свое стихотворение "Памятник". Большинство литераторов посчитали его нескромным, и лишь немногие поняли, что Державин имел в виду не лично себя, а образ поэта. Нападки критиков не на шутку расстроили Державина. Конечно, он не мог знать, что через несколько десятков лет идею его "Памятника" поддержит и разовьет в своем стихотворении солнечный гений русской поэзии, еще не родившийся в ту пору…

Возраст и усталость все чаще напоминали о себе. Державин объявил Даше, что собирается выйти в отставку и остаток дней провести в Званке. Довольно отдано сил государственной службе! В тиши благословенной природы он будет писать стихи, заниматься хозяйством, принимать дорогих гостей. Даша горячо одобрила его решение… Но судьба распорядилась иначе.

Утром 6 ноября 1796 года скончалась императрица Екатерина Алексеевна, и на трон сел ее сын Павел. Наступил иной век, а с ним иная жизнь. Поэзия и просвещение вышли из моды, повсюду загремели шпоры, ботфорты, замельтешили мундиры… Все изменилось, даже одежда: было запрещено носить круглые шляпы, фраки, жилеты. С непокорных их попросту срывала полиция. Через месяц после похорон государыни Державин был призван во дворец. На лестнице и в коридорах он встретил знакомых вельмож, которые при жизни государыни вели себя гордо и заносчиво, а теперь у них были одинаково потерянные лица: Павел удалял от себя всех, кого жаловала покойная императрица. В числе первых был изгнан Платон Зубов.

Поэт еще хранил в душе теплые воспоминания о том, как он с Пленирой и ее матерью однажды посетил цесаревича в Гатчинском дворце. Но нынче в Зимнем его принял, казалось, совсем другой человек. Поначалу беседа шла непринужденно. Павел предложил Державину место правителя Верховного совета министров. Потом оказалось, что он имел в виду всего лишь должность начальника канцелярии при Верховном совете. Скрыв разочарование, Державин попросил государя выдать ему служебные инструкции.

— Какие еще тебе инструкции?! — вспылил Павел Петрович. — Будешь делать то, что и генерал Самойлов при маман.

— Ваше императорское величество, — спокойно ответил Державин, — помнится, когда я служил кабинетным секретарем вашей матушки, Самойлов ровно ничего не делал. Так что вы правы: никакие инструкции мне не нужны.

Бесцветные глаза Павла налились кровью от гнева. Он подбежал к двери и, раскрыв ее нараспашку, крикнул Державину:

— Не желаешь служить — отправляйся обратно в Сенат! И сиди там смирно! Не то я тебя проучу!

Стоявшие возле двери генералы и высокие сановники замерли от ужаса. А Державин, окинув взором их трясущиеся физиономии, громко произнес, указав на государя:

— Ждите! Будет от этого… толк!

После чего решительно покинул дворец.

Даша не на шутку перепугалась, когда муж рассказал ей о том, что случилось во дворце. Несколько дней прошло в ожидании царского возмездия. К счастью, никаких неприятностей не последовало: Державин был слишком заметной фигурой, и не только в России. Его ода "Бог" была переведена на многие языки мира. Сказывали, что китайский император велел вышить ее шелком и повесить над своей кроватью.

Уходил XVIII век…

В 1800 году, совершив великие Швейцарские походы, умер генералиссимус Александр Васильевич Суворов. На его могильной плите была выбита краткая эпитафия, которую ему когда-то сочинил Державин: "Здесь лежит Суворов".

Потрясенный поэт наконец отдал долг, многие годы лежавший камнем на его совести: написал оду, посвященную памяти военного гения. Назвал он ее просто — "Снегирь". Почему снегирь, а не орел или, скажем, Марс? Державин долго искал образ, который передал бы неповторимые черты полководца. Однажды после прогулки он зашел в свой кабинет, где его встретил ручной снегирь, которого выучили насвистывать первое колено военного марша. "Бог мой, как они похожи! — вдруг выстрелило в голове. — Такой же независимый и шустрый! Высокий голос, красный мундир! Храбрая маленькая птичка, не боящаяся ни морозов, ни снежных бурь, — за это ее и любит народ". И Суворов тоже был неприхотлив и отважен, делил с солдатами все тяготы военной жизни…

Когда был найден образ, нашлись и слова, те, единственные, которые он мог и хотел сказать своему старшему другу…

Император Павел Петрович ненадолго задержался на троне. В 1801 году, повторив судьбу своего отца, он погиб в собственной опочивальне от рук заговорщиков. Государь получил удар в висок золотой табакеркой, а потом его задушили офицерским шарфом. Причиной смерти был объявлен апоплексический удар, и тут же появилась мрачная шутка: "Павел Петрович скончался от апоплексического удара в висок!"

В кулуарах шептались, что нити заговора тянутся в Англию и что к убийству также причастен сын императора Александр Павлович. Доказать это было невозможно, но вид дрожащего от страха наследника говорил сам за себя. Никто из придворных не пролил ни одной слезы, напротив, все поздравляли друг друга. По такому случаю был даже устроен фейерверк, на который петербуржцы явились во фраках, жилетах и прочих запрещенных нарядах. Тирана больше нет!

Даже обычно сдержанный во всем, что касалось смерти, Державин написал о почившем царе отнюдь не скорбные строки:

Князь Норд (Север) — это был псевдоним цесаревича, под которым он в молодости инкогнито путешествовал по Европе. Спустя два столетия историки изменят мнение о Павле I и назовут его самым оболганным императором России, но в то время насильственная смерть Павла не вызвала сочувствия ни при дворе, ни в народе.