Поручик Державин - Бирюк Людмила Д. - Страница 38

— Так просто не отделаешься! Дуэль! Я вызываю вас, сударь!

— Согласен! Будем драться на жареных немецких колбасках! Их скоро подадут. Кто больше съест — тот победитель!

Они расхохотались.

Митя стал расспрашивать друга о войне. Тот отвечал скупо, без подробностей: было видно, что воспоминания тяготят его. Вскоре Державин замолчал и с досадой стукнул себя по колену:

— Нет, не могу! Потом… Ты-то как?

Митя расстался с гвардейским полком, потому что не видел никакого толку в бессмысленной муштре. К тому же старая рана не переставала ныть и не было возможности заняться своим здоровьем. Теперь он служил начальником отдела в юридической конторе и был весьма доволен жизнью. Рассказывая о себе, Митя поглядывал на друга и видел, что тот пребывал в глубокой задумчивости, словно какая-то неотвязная мысль не отпускала его.

— Что с тобой?

— Ничего… Ты, Митенька, не обращай внимания. Я слушаю и отдыхаю душой.

Но тот словно почуял неладное.

— Мурза, будь со мной откровенен! Может, тебе нужны деньги? Я помогу, у меня как раз есть свободных три тысячи рублей!

Державин грустно улыбнулся и покачал головой:

— Неужели ты подумал, что я пришел грабить друзей? Нет, дорогой, у меня все в порядке. Устал немного…

— Ну, тогда за стол! — радостно заключил Митя, увидев, что жена вернулась. — Нам предстоит дуэль на колбасках!

Давно Державину не было так хорошо, как в гостях у Мити и Нины. Они шутили и дурачились, как малые дети. К восторгу хозяев, Державин прочел несколько стихов из "Читалагайских од".

— Вас ждет слава великого поэта! — воскликнула Нина.

— Ей еще долго придется ждать, — улыбнулся Державин.

Как ни хотелось ему продлить счастливый вечер, пришло время откланяться. Друзья наперебой уговаривали его остаться ночевать, но он, поблагодарив, отказался. У порога Митя остановил его:

— Как ты будешь добираться? Я кликну извозчика!

— Не беспокойся, моя карета — за углом, — с достоинством соврал Державин.

Звезды освещали путь. Те самые звезды, которым числа нет, смотрели на него из бездны, у которой нет дна. Глядя на них, он вновь задал себе давно мучивший его вопрос: какой он, Бог? На картинах европейских художников, которые ему случалось видеть в богатых домах, Бог и святые изображались как обычные люди: в печали, в радости, в смерти… Державин восхищался талантом великих мастеров, но не испытывал священного трепета. А вот иконы в православных храмах вызывали у него невольные слезы и желание напрямую обратиться к Богу. Икона — не картина, а символ, часть божественной сущности. Хоровое пение в храмах тоже позволяло почувствовать душой присутствие Бога. Иногда во время литургии он замирал в восторженном умилении…

Но он — поэт, в его арсенале нет ни красок, ни холста, ни звуков музыки. Лишь только слово — его единственный инструмент. И он знал, какая это великая сила! Если Ломоносов сумел словами выразить благоговение перед великим созданием Бога, то Державину хотелось докопаться до сути… Зачем Он создал Вселенную и всех нас? В чем смысл жизни, если все живое смертно?

В эту минуту он забыл о своих бедах и обидах. Остановился посреди дороги, не замечая ничего, кроме бездонного звездного неба, не испытывая ничего, кроме душевного восторга перед его Создателем.

И вдруг… как будто некая неведомая сила подхватила его и бросила с каменной мостовой на деревянный тротуар! Он упал, ушибся, но остался жив. А мимо на полном ходу пронеслась черная карета.

Потирая правую руку, когда-то раненную пикой Пугачева, Державин поднялся и увидел, что карета, проехав несколько сажен, остановилась. Кучер соскочил с облучка и бросился к нему:

— Вы целы, ваша милость? Слава Богу! Идти можете?

— Да, могу.

— Так извольте пройти в экипаж. Барыня просят?

Державин не стал упрямиться и сел в карету напротив нарядно одетой женщины, которая принялась заботливо расспрашивать его о самочувствии. Он благодарил, стараясь в полумраке разглядеть ее лицо. Что-то в ее облике показалось ему знакомым. Где бы он мог ее видеть?

Но дама внезапно воскликнула:

— О боже! Господин Державин?!

Он все еще не узнавал… На вид — лет за тридцать, темные волосы, приятный грудной голос.

— Ну, вспоминайте! Петергоф, гауптвахта, камергер Бастидон…

И его вдруг осенило:

— Боже! Мария Дмитриевна Бастидон! Неужели это вы, сударыня? Как поживает Яков Иванович?

Дама в волнении приложила платок к глазам. Потом рассказала, что ее муж пять лет назад умер и живет она теперь с дочерью Катей возле церкви Вознесения. Вот гостила у родни, а теперь едет домой. И фамилия ее уже не Бастидон, а Бастидонова. Так пожелала императрица.

— Друг мой, — искренне радовалась Мария Дмитриевна, — это чудо, что мы встретились! Но почему вы стояли один на дороге?

— На звезды смотрел, — рассмеялся Державин.

Ему вдруг стало легко на душе. Сколько радостных встреч сегодня! Неужели череда невзгод кончилась и жизнь повернулась к нему светлой стороной?

Он расслабленно откинулся на мягкую спинку сиденья, слушая милое щебетанье Марии Бастидоновой. Сначала пытался поддерживать беседу, но вскоре замолк и заснул.

Державин проснулся поздно. Первой мыслью было: "Опоздал на дежурство!", но потом вспомнил, что сегодня у него выходной, и снова зарылся в нежную перину. Но сон уже прошел, и он с удивлением ощупал тончайшие простыни, оглядел затейливый балдахин. Где он? Ах, да, у Бастидоновой… Вскочив с кровати, он увидел свои начищенные сапоги, а на кресле — мундир и выстиранную рубаху…

— Ваше благородие! Барыня просят к завтраку! — сообщила из-за двери служанка.

Дом Марии Дмитриевны, небольшой, но уютный и чистый, напомнил Державину его родной дом в Сокурах. В столовой он увидел Марию Дмитриевну. Приветливая улыбка играла на ее губах. Он учтиво поклонился и сел за стол на предложенное место.

— Гавриил Романович, — ворковала хозяйка, — еще раз прошу прощения за вчерашнюю оказию. До сих пор дрожу от мысли, что могло бы произойти…

— Что вы, сударыня! Благодарю судьбу, что это маленькое приключение позволило мне встретиться с вами.

Бастидонова благодарно кивнула.

— Муж часто вспоминал вас… В трудные минуты повторял ваши слова: "Надо жить не прошлым, а будущим".

Державин улыбнулся:

— Пожалуй, сейчас я и сам готов с этим согласиться… Сегодня ты несчастлив, а завтра, быть может…

Он не договорил. Дверь распахнулась, и взору Державина явилось чудное видение. В столовую вошла прелестная тоненькая девушка в розовом платье, с копной густых черных вьющихся волос, заколотых на затылке.

Заметив Державина, она опустила глаза. Тот встал, но не мог промолвить ни слова.

— Гавриил Романович, это моя дочь, Катя! — с гордостью сообщила Бастидонова. — Вы помните ее?

Он застыл в растерянности. Боже! Неужели это та самая кроха, которую он когда-то держал на руках? Невероятно! Перед ним стояла барышня лет семнадцати, прекрасная той особенной красотой, которая еще не ведает о том, что красива.

— Конечно, я помню маленькую Плениру! — опомнился Державин, стараясь шуткой скрыть волнение. Поклонившись, он галантно подвинул ей стул.

— Прошу прощения за опоздание, — серебряным голоском промолвила Катя. — Читала до поздней ночи, а утром так хотелось спать!

— А что вы читали, Екатерина Яковлевна? — поинтересовался Державин.

— Трагедию господина Хераскова "Венецианская монахиня".

Он невольно усмехнулся. На его взгляд, это было наихудшее произведение знаменитого поэта.

— Почему вы улыбаетесь? — озабоченно спросила Мария Дмитриевна. — Быть может, в этой книжке есть нечто предосудительное?

Державин с улыбкой развел руками:

— О нет! Трагедия написана по классическим канонам. В ней герои жертвуют любовью во имя долга, отправляют на плаху собственных детей, а потом ради искупления вины выкалывают себе глаза и кончают жизнь самоубийством.