Неверный муж моей подруги (СИ) - Хаан Ашира - Страница 4

— Да ну, брось, какая свадьба… — смущенно ответила она, но в голосе мне послышались мечтательные нотки.

Свадьба была через месяц.

Сейчас. Я не сплю с женатыми

Я хорошо помню то свидание. На первый взгляд тогдашний и нынешний Герман почти не отличаются — лишь время слегка забелило виски сединой и жестче стал прищур черных глаз.

Но для меня это разные люди.

— Когда я тебя впервые увидела, то подумала — какой шикарный! Вообще не похож на тех задротов, что обычно пишут мне в фейсбуке и зовут на свиданки формата «посидеть в машине».

— То есть, приглашение в театр тебя на эту мысль не навело? Только внешний вид?

В низком голосе Германа так глубоко скрыта ирония, что я не сразу научилась ее там находить. И только теперь вижу, что он почти всегда такой — ничего серьезного, и у всего двойное дно.

— Твой внешний вид затмевал все остальное. Я все время боялась ляпнуть что-то не так и постоянно ляпала.

— Когда я увидел тебя впервые, я подумал — слишком громкая девица. И развязная. По беседам в «Фейсбуке» ты казалась другой.

— Но после кафе ты все равно позвал меня в театр.

— Конечно. Кем бы я был, если бы сказал: «До свидания, вы мне не подходите».

— Полина тебе понравилась больше.

Мне не было обидно…

Почти.

Только чуть-чуть досады — ведь хотелось, чтобы в меня влюблялись все, все, все мужчины.

— Да. С ней было намного легче. С тобой вечно были какие-то неловкость и напряжение. Поэтому я не любил сталкиваться с тобой, когда вы с Полиной встречались.

— Я была той самой подругой, которую не любит муж, потому что она плохо влияет на жену?

— Почти. Ты никак не влияла. Полина очень сильный человек. Но без твоего присутствия было спокойнее. Ты меня раздражала.

Я едва заметно усмехаюсь. В полутьме Герман может и не видит выражение моего лица, но все же что-то улавливает. Проводит ладонями по голым плечам, склоняется, касаясь губами гладкой кожи. Его горячие губы обжигают, а его аромат — розмарина, мшистых камней на берегу северного моря и горьких воспоминаний — окутывает туманом, заставляя дрожать.

Но не от холода, царящего в этом темном кабинете.

От странного, уникального чувства, для которого в русском языке даже слова-то нет. Это смесь восхищения со страхом и удивлением — как такой потрясающий, чужой до чуждости, ослепительный человек согласен быть со мной? Радоваться моему присутствию. Прикасаться ко мне.

Любить меня.

Однажды бывший мой одноклассник после шатаний по университетам, где он менял химический факультет на физмат, а его — на аграрный институт, осевший наконец в семинарии, объяснял мне фразу из Библии: «Жена да убоится мужа своего».

— Это не про то, что он должен пугать жену, а она не поднимать на него глаз, чтобы не разозлить. Ты что! Это же полностью противоречит тому, что написано в той же фразе чуть раньше — что муж должен любить жену, как самого себя. Нет, здесь глагол «убоится» идет от греческого «phobitai», имеющего несколько оттенков смысла. Имеется в виду так называемый «священный ужас», благоговение. Это ближе к восторгу и восхищению, чем страху.

— Но ведь толкуют чаще всего…

— А ты не смотри, как другие толкуют. Им за себя самим отвечать. А тебе — за себя.

Вот что-то подобное я испытываю в присутствии Германа.

Благоговение.

И безмерное удивление, когда он соглашается снизойти до меня.

Но это лишь в первые секунды, когда он первый раз после разлуки прикасается губами ко мне. Поднимает голову, глядя с таким же удивленным восхищением, что я чувствую в себе, и я понимаю, что мои чувства отражаются в нем.

А потом первую дрожь смывает прибой более сильных чувств, и мы оба проваливаемся в пустоту, в глубокий транс, в другой мир.

Но сейчас падение прерывается негромким жужжанием.

Лежащий на столе телефон Германа, как всегда, поставленный на беззвучный режим, вибрирует, и на экране загорается вызов от контакта «Жена».

Мы замираем и смотрим на него. Корпус телефона бьется о твердое дерево стола, он проползает несколько миллиметров и наконец затихает. Но уже через несколько секунд начинает вибрировать снова.

Я помню, как это случилось в первый раз. Звонок Полины в тот момент, когда мы были вместе.

Мы остановились в безликом чистеньком отеле, который Герман снял на время командировки. Телефон лежал на тумбочке экраном вниз и так же едва слышно вибрировал, и Герман, застегивая запонки на манжетах своей белой рубашки, попросил меня:

— Глянь, кто там?

Я перекатилась по кровати, где нежилась после горячего душа, подняла телефон и… замерла.

Мир стал вязким и густым как гудрон.

Я прижала руку к горлу и выдавила из себя:

— Жена. — Это слово растягивалось, как жевательная резинка, липло к зубам и никак не кончалось, звеня последним звуком где-то под потолком безликого номера.

Уши заложило, как в набирающем высоту самолете, и я сглотнула, чтобы услышать:

— Дай сюда.

— Кто же так именует в телефоне любимую женщину? — попыталась пошутить я, протягивая ему телефон. — Как в паспортном столе.

Воздуха не хватало, и я делала вдох после каждого слова.

Герман посмотрел на экран, а потом нажал кнопку отбоя.

Меня вдруг сорвало — я вскочила и начала судорожно одеваться.

Бюстгальтер, чулки, юбка, блузка, туфли, черт, куда мы трусики дели…

Нашла висящими на настольной лампе, засунула в сумку. Зачем-то достала оттуда помаду и принялась тщательно красить губы, словно важнее этого ничего на свете не было.

— Что ты делаешь? — удивленно спросил Герман. — Ты куда?

— Я не сплю с женатыми, — ответила я, закрывая помаду и несколько раз не попадая в нее колпачком.

— А я не изменяю. — Он отвернулся и потянулся за галстуком, валяющимся под кроватью. — Но мы оба здесь.

Больше с тех пор мы не обсуждали звонки Полины.

Только замирали и молчали, словно поставленные на паузу, пока телефон не прекращал звонить.

— Как же ты согласился, чтобы я была свидетельницей на свадьбе? — продолжаю с того места, где нас прервал звонок.

Герман делает шаг назад, к столу, присаживается на край и тянет меня к себе, утверждая между своих ног.

— На свадьбе, — говорит он, медленно окидывая меня темным взглядом, начиная с ровного края челки, заканчивая маленькой золотой подвеской в ложбинке груди — и возвращаясь обратно к шее. — На свадьбе ты бесила меня так, что я хотел тебя придушить.

Его ладонь ложится на мое беззащитное горло, и я откидываю голову, отдавая ему всю власть над собой. Герман чуть сжимает пальцы, его лицо искажается от ярости…

А потом он рывком роняет меня на себя и жадно целует, компенсируя недостаток кислорода воздухом из собственных легких.

Давно. Да хоть на всю жизнь

Свадьба Германа и Полины была самой красивой из тех, что я видела за всю свою жизнь.

Одно время я пробовала себя в жанре светской журналистики.

Оказалось — вообще не мое. Не испытывала я достаточно пиетета к знаменитостям, не пищала при взгляде на кумиров и регулярно забывала брать у них автографы.

Но какое-то время я потратила на светские рауты и была приглашена на несколько «звездных» свадеб.

Я была на свадьбе в настоящем замке, на круизном лайнере, на необитаемом острове.

Платья невестам шили стилисты с мировыми именами, гостями были все мало-мальски известные личности, угощения готовили повара с мишленовскими звездами.

Один раз молодоженов даже лично поздравлял президент.

Все эти свадьбы были дорогими, скандальными, роскошными, безвкусными, грандиозными — какими угодно, но не красивыми.

Что такое красивая свадьба, я поняла, побывав у Германа с Полиной.

У нее не было платья, расшитого стразами Сваровски, заказанного за три года на церемонии — только узкое шелковое, цвета топленого молока.