Корабли Санди - Мухина-Петринская Валентина Михайловна - Страница 5

— Вот именно! — обрадовался Санди поддержке.

— Наверно, твоей маме тяжело у них? — сказал Ермак немного погодя.

Санди озадаченно взглянул на него. Он об этом ни разу не думал.

— Вот интернат, — показал Ермак на старинный двухэтажный особняк в глубине сада.

От улицы особняк был отгорожен высокой чугунной оградой. Во дворе несколько слепых ребят в комбинезонах граблями сгребали сухие листья в большие кучи. Санди показалось, что эти мальчики похожи друг на друга, как братья. У него сжалось сердце: вот бедняги! Неужели им нельзя вернуть зрение?

В просторном холле их остановила молоденькая воспитательница.

— Зайцев, тебе придется зайти к заведующёй учебной частью. Анна Гордеевна у себя…

— Ата не хворает? — испугался Ермак.

— Нет. Но ведет себя очень плохо. Отказалась наотрез от домоводства.

Ермак и Санди вошли в длинный узкий кабинет. За письменным столом сидела полная пожилая женщина в коричневом костюме и с кудряшками перманента на голове и что-то монотонно рассказывала рыжему мужчине с веселыми карими глазами.

— Вы хотели… Может, мне потом зайти, Анна Гордеевна? — забормотал смущенно Ермак.

— Заходите, Зайцев! Вот как раз к Гагиной. Это тот мальчик, что ее навещает. Единственный, кого она слушается. А кто с тобой, Зайцев?

— Мой товарищ Санди Дружников. — Ермак сознательно подчеркнул фамилию, и Санди понял, что он это сделал специально для завуча, ради Аты.

У Анны Гордеевны даже глаза округлились.

— Тех самых Дружниковых? Внук Николая Ивановича? Дружниковы в городе были известны. Но оказывается, знали уже и Санди.

— Это ты делал бриг, что выставлен во Дворце пионеров? — живо спросил рыжий посетитель.

Санди улыбнулся и подтвердил, что делал он.

— Да вы садитесь! — радушно пригласила завуч, и, когда мальчики присели на стулья, выставленные в ряд у стены, она стала рассказывать об Ате Гагиной: — Совершенно недисциплинированна, дика, взбалмошна, упряма. Индивидуалистка! Не умеет вести себя в коллективе. Никакого подхода к ней не найдешь. Отказалась наотрез от домоводства, не хочет дежурить по интернату. Конечно, мы понимаем, что слепота накладывает на психику детей отпечаток. Но… все же.

Завуч была, видимо, оскорблена в лучших своих чувствах.

— Я всю душу отдаю детям, а они так мало это ценят. Особенно эта Гагина. Дает педагогам оскорбительные клички.

— Ай-ай-ай! — посочувствовал незнакомец. — И как же она вас назвала?

Анна Гордеевна чуть покраснела.

— Ото неважно, в конце концов. Но с ней надо принимать какие-то меры. Я, как заместитель директора по учебной части, разработала «Правила поведения слепых детей в школе, на улице и в общественных местах». Вот посмотрите, товарищ Бурлаков!

Завуч вытащила из ящика стола отпечатанные листах на пятнадцати «Правила поведения». Она заметно гордилась своим произведением. Как и каждый автор.

— Вот. «Поведение учащихся во время перемены: а) Ходить по коридору парами, под руку, держась правой стороны. Во избежание столкновения нельзя бегать и быстро ходить. Так же по лестнице.

Поведение на улице: а) По улице идти парами. Никто не должен забегать вперед. Идти ровным шагом». Так. «Поведение в мастерских…» Это не надо. Вот. «Поведение в столовой: а) Не спеша занять свои места за столом, осторожно определить руками, где находится тарелка, прибор, хлеб и другие предметы. Правильно принимать пищу…» Ну, и так далее. А Гагина не соблюдает правила. Бегает, прыгает, хохочет, кричит. Нес желает носить форму, требует свое желтое платье.

— Разве она различает цвета? — полюбопытствовал товарищ Бурлаков.

— Кет, она совершенно слепая! Но каким-то образом чувствует темное и не любит его. Боится. Из-за нее не раз срывалась идейно-воспитательная работа. Как хотите, но яблочко от яблони… гм, да… Никогда не видела такой строптивой девочки. Просто ужас! И что самое плохое: она действует на ребят. Всеми командует. И учтите, вся ответственность на мне. Ведь наш директор — вы, наверно, знаете — слепой…

— Слепой?! — ахнул Бурлаков. На его живом, веснушчатом лице промелькнуло выражение жалости и уважения.

— Я ее вчера спрашиваю, Гагину, — продолжала завуч, — как ты понимаешь принцип «кто не работает, тот не ест»?

— Простите, — перебил ее посетитель, — может, вы пошлете за девочкой? Если можно, разрешите нам с ней погулять. Ребята не возражают, если мы вчетвером отправимся на приморский бульвар?

Ребята не возражали. Пока пришла Ата, завуч рассказывала, как поставлена в интернате идейно воспитательная работа, и намекнула, что фактическим директором является она, «потому что, сами понимаете, — слепой…».

— А где директор?

Оказалось, что директор уехал в командировку в Москву.

— А какой предмет он преподает?

— Географию.

В кабинете на шкафах стояло несколько огромных глобусов, на которых все было обозначено выпукло.

Санди внимательно разглядывал глобусы, когда с треском распахнулась дверь и в кабинет стремительно вбежала сердитая девочка лет тринадцати.

— Вы меня опять звали, вам еще не надоело говорить об одном и том же? — язвительно начала девочка, останавливаясь- посреди кабинета.

— Как ты со мной разговариваешь? И… ты опять бежала? В правилах…

— Ведь это вы составили правила! Только вы одна можете требовать, чтобы дети ходили, как старики…

Девочка вдруг замолкла и прислушалась.

— Кто еще здесь? — спросила она вдруг неуверенно. Ермак кашлянул и встал. Ата бросилась к нему:

— Ермак, это ты? Почему тебя так долго не было? Ты болел? Или твоя мама опять…

— Я потом расскажу, — перебил ее Ермак. Товарищ Бурлаков поднялся:

— Разрешите откланяться, Анна Гордеевна. Значит, мы пойдем прогуляемся. У Аты есть пальто?

— Кто вы? — спросила девочка, нахмурившись.

— Инспектор. Меня зовут Ефим Иванович. Ата сбегала за пальто и косынкой.

— Ата, это Санди! — сказал Ермак, когда вышли на улицу. Девочка протянула руку:

— Здравствуйте, Санди. Ермак часто рассказывал о вас. Вы мне покажете ваши корабли?

Санди пожал маленькую горячую руку, но при этом так растерялся, что не сразу ответил.

— Вы меня не бойтесь, — засмеялась Ата, — я не злая. Спросите у Ермака. Просто я ее ненавижу, эту Анну Гордеевну! Ох как я ее ненавижу! Я всем ребятам объяснила, что она плохая. Как они раньше не понимали? Ребята меня слушают. Мы будем ее изводить, пока она не уйдет из интерната!

— Об этом мы еще поговорим, — пробурчал Ермак недовольно.

Ата шла уверенно, как будто видела. И хотя она крепко держала Ермака за руку, но всякий бы понял — просто она очень соскучилась.

Санди подумал, что Ата была бы, пожалуй, красивой, если бы ее не портило что-то свойственное многим слепым: какая-то угловатость, дикость, некрасивое выражение угрюмости.

На приморском бульваре было мало народу. Курортники уже разъехались. Ата сама выбрала скамейку и села с краю, возле Ермака. Потом она повернула лицо к инспектору.

— ото я вам нужна? Наверно, Анна Гордеевна на меня нажаловалась… Конечно, я мешаю ей работать. Наверно, меня надо изгнать из интерната. Я не могу не мешать ей. Просто не удержусь. Я ее ненавижу.

— За что? — спокойно спросил инспектор.

— За то, что она принижает нас. Она хочет, чтобы мы все время помнили, кто мы: слепенькие! А я внушаю ребятам: пусть живут, как зрячие. Мы нисколько не хуже! Ох, пожалуйста, найдите мне работу. Только не шить — я терпеть не могу шить. Я бы хотела работать на заводе. Вы знаете, я хорошо освоила токарное дело. В мастерской мной довольны… Хотите, спросите у нашего техрука!

— Тебе надо учиться, — возразил Ефим Иванович. — Разве ты не любишь учиться?

— Конечно, люблю. Особенно математику. Но я бы хотела… — Она грустно умолкла.

— Что бы ты хотела, Ата?

— После уроков приходить домой… Вы не знаете, как тяжело находиться в школе день, и ночь! И всегда над тобой воспитатель, даже когда ты спишь. Кроме того, девчонки очень болтливы, и меня это утомляет. Почему они не хотят немного помолчать и подумать? Зачем меня отдали в интернат, а комнату забрали… У нас была хорошая комната, светлая, очень светлая, да и большая. Где же я буду жить после интерната? В общежитии? С какой стати! Если бы… инспектор, то не могли бы попросить кого нужно, чтобы мне вернули мою комнату?