История и память - ле Гофф Жак - Страница 62

Я хочу также отметить, что сегодня историческая рефлексия равным образом связана с отсутствием документов, с умолчаниями истории. Мишель де Серто тщательно проанализировал «сдвиги» историков в направлении «зон умолчания», в качестве примеров которых он называет «колдовство, безумие, праздник, народную литературу, забытый мир крестьянина, Окситанию и т. д.»373 Но он говорит и об умолчаниях традиционной историографии, тогда как я полагаю, что нужно идти дальше, исследовать в связи с существующими лакунами историческое документирование, ставить перед собой вопросы о забытом, о пробелах, о белых пятнах в истории; нужно провести инвентаризацию имеющихся архивов и заниматься историей - на основании документов, а также учитывая их отсутствие.

История стала наукой, подвергая критике те документы, которые мы называем «источниками». Поль Вен совершенно справедливо говорит, что история должна была бы быть «борьбой с тем видением событий, которое навязывают ей источники», и что «подлинные проблемы исторической эпистемологии суть проблемы критики, а центр всей рефлексии по поводу исторического познания должен был бы находиться именно здесь: историческое познание есть то, во что превращают его исторические источники» [Veine, 1971. Р. 265-266]. Впрочем, Вен замечает, что «невозможно случайно стать историком... нужно знать, какие задавать себе вопросы, а также какая проблематика уже освоена; политическую, социальную или религиозную историю не пишут на основании достойных уважения, реалистичных и передовых взглядов, выражаемых по поводу этих вопросов в частном порядке».

Историки - главным образом с XVII по XIX в. - выработали некий критический подход к документам, который сегодня общепринят, остается необходимым, но является недостаточным (см.: Salmon Р. 1969. И. La méthode critique. P. 85-140). Традиционно различают критику внешнюю, или критику достоверности, и критику внутреннюю, или критику степени этой достоверности.

Критика внешняя направлена в основном на поиск оригинала и на определение того, является ли рассматриваемый документ подлинным, или же это фальшивка. Это фундаментальный момент для данного подхода. И он требует, как минимум, двух дополнительных замечаний.

Первое состоит в том, что «ложный» документ - это тоже исторический документ, и что он может стать ценным свидетельством о времени, в которое он был изготовлен, а также о том периоде, на протяжении которого он считался подлинным и использовался в качестве исторического источника.

Второе сводится к тому, что некий документ, и в особенности какой-либо текст, на протяжении веков мог быть подвергнут разного рода манипуляциям, которые, производя впечатление научных, на самом деле исказили оригинал. Например, существует блестящее доказательство того, что письмо Эпикура Геродоту, сохраненное в книге «О жизнях, учениях и афоризмах знаменитых философов» Диогена Лаэрция, на протяжении веков постоянно подвергалось переделкам, в результате которых в тексте остались пометки и исправления, которые - вольно или невольно - заслонили собой написанное и исказили его «невразумительным, безразличным или предвзятым его прочтением»374.

Внутренняя критика служит для истолкования значения документа, оценки компетентности его автора, определения степени его правдивости, измерения уровня точности документа и перепроверки его с помощью других свидетельств. Но в данном случае и этого все еще не достаточно.

Идет ли речь о документах, созданных сознательно либо непред намеренно (следы, оставленные людьми, не имевшими никакого же лания передавать некие свидетельства потомкам), условия их производства должны быть тщательно изучены. Действительно, властны структуры понимают, что различные категории населения и господствующие социальные группы, сознательно или без специального намерения, вполне могут оставить свидетельства, способные ориентировать историографию в том или ином направлении. Возможность проявления власти над будущим или увековечения прошлого должна быть признана историком, а последствия подобных действий - обезврежены. Ни один документ не безупречен. Он должен быть подвергнут критике. Любой документ - это памятнику который нужн уметь разложить на части, разобрать. Историк должен не только обладать способностью распознать фальшивку, оценить достоверность документа, но и уметь его демистифицировать. Документ становится историческим источником, только будучи подвергнут анализу, имеющему своей целью преобразование заложенной в нем функции обмана в свидетельство истины375 376.

Жан Базен, изучая в 1970 г. обстоятельства создания некоего «исторического рассказа» - рассказа о пришествии знаменитого царя Сегу (Мали), составленного в начале XIX в. одним образованным мусульманином, страстно увлеченным историей Сегу, - предупредил, что, «поскольку историческое повествование выглядит чем-то, не имеющим отношения к вымыслу, оно всегда представляет собой некую западню: можно легко поверить, что предмет рассказа не имеет иного смысла, кроме того, о чем в нем говорится», тогда как на самом деле «историческое наставление скрывает в себе и нечто иное - политическое или этическое, что остается, так сказать, реализовать» [Bazin. Р. 446]. Следовательно, с помощью «социологии создания нарратива» нужно изучать «условия, в которых происходит исто-ризация». С одной стороны, нужно понимать статус рассказчиков истории (и это замечание относится к различным типам создателей документов и к самим историкам, представляющим различные типы общества), а с другой - распознавать следы, оставленные властями предержащими, поскольку «данный жанр повествования происходит в первую очередь от метафизики власти». В связи с первым пунктом Базен замечает, что «специалисты по созданию таких повествований занимают по отношению к правителю и его подданным некую третью, кажущуюся нейтральной, позицию: с обеих сторон к ним постоянно обращаются с предложениями создавать как представление о правителе, которое существует у его подданных, так и представление о подданных, которое существует у правителя» [Ibid. Р. 456]. В своем анализе Жан Базен весьма близок к позиции Луи Марена, исследовавшего «Предварительный13 7набросок истории Людовика XIV», с помощью которого Пеллисон стремился получить должность официального историографа: «Историк необходим королю, ибо политическая власть может прийти к своему завершению, к своей абсолютной форме только в том случае, если определенное использование силы представляет собой момент применения силы, порожденной способностью к повествованию» [Marin, 1979. Р. 26].

Становление методов, превративших историю в ремесло и науку, было долгим и продолжается и поныне. В ходе этого процесса на Западе имели место остановки, замедления и ускорения, иногда попятные движения; развитие отдельных его составляющих шло неравномерно; понятия, при помощи которых делались попытки определить цели выработки методов исторического исследования -даже когда речь шла о выглядящих наиболее «объективными» среди них377, в том числе и о таких, как достижение истины, - не всегда наполнялись одинаковым содержанием.

Я собираюсь проследить основные направления развития этого процесса с двух точек зрения: с одной стороны, концепций и методов, а с другой - рабочего инструментария. Основными этапами мне представляются: греко-римский период с V по I в. до Р. X., когда были изобретены «исторический дискурс», понятие свидетельства, логика истории, а история основывалась на истинности; IV в., когда христианство отвергает идею слепого случая, придает смысл истории, широко использует понятие времени и идею периодизации истории; эпоха Возрождения, которая началась с выработки общих подходов к критике документов, основанных на филологии, и закончилась формированием концепции завершенной истории; XVII в., когда усилиями болландистов и бенедиктинцев из Сен-Мора закладываются основы современной учености; XVIII в., на протяжении которого создаются первые институции, посвященные истории, и расширяется территория исторических достопримечательностей. В XIX в. вырабатываются методы обретения учености, закладываются основы исторического документирования, истории придается всеобщий характер. XX столетие, начиная с 30-х гг., отмечено кризисом истории и одновременно рождением моды на нее, обновлением и значительным расширением территории историка, а также революцией в документалистике. Этой не так давно начавшейся фазе в развитии исторической науки будет посвящена заключительная часть настоящего очерка.