Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре - Сенченко Игорь - Страница 23

Бедуины, подчеркивал П. Цветков, в отличие от «людей стен», горожан, «не знали смешанных браков» (древней традиции этой кочевники следуют и в наше время). Поэтому, думается, можно смело утверждать, резюмировал он, что бедуины Аравии «сохранили первородную чистоту арабской расы». Уберегли они и нисколько не тронутые временем многие из обычаев их далеких предков. Особая гордость бедуина — генеалогия его рода и племени, а также родословная «преданного друга» — лошади (7).

Бедуин, повествует в своих увлекательных «Рассказах о земле Аравийской» (1898) россиянин П. Деполович, «хорошо сложен, силен, ловок и проворен». Он — «самый свободный человек в мире». Жители городов, «народ глины», «внушают бедуину сожаление, почти презрение». Честь племени для бедуина — его честь. «Где раскинет бедуин шатер, там и дом его». «Отчизна бедуина — пустыня», — вторит П. Деполовичу в сочинении «Культурная жизнь арабов» (1869) В. К. Надлер. «Постель бедуина — земля; небо — его кровля; лошадь — его крепость». Он с презрением взирает на «людей стен», горожан (7*).

Бедуин, как его характеризует в своей работе «История иудейства в Аравии» священник Андрей Светлаков, «дорожит независимостью и свободой», смотрит на оседлые места «как на темницу». Гордится древностью своего рода и племени, ратными делами предков, и свято чтит унаследованные от них обычаи.

Чужеземец, вспоминали путешественники, хоть однажды побывавший в шатре кочевника в качестве гостя, с которым «настоящий араб», как отзывались о себе бедуины Аравии, «переломил хлеб», становился лицом, которому он доверял. Чужеземец, выпивший с бедуином кофе в его шатре и выкуривший с ним кальян, мог смело потом обращаться к нему за помощью — и получал ее.

Бедуины — «люди старомодные», приверженные обычаям и традициям предков, утверждал С. Цвемер, не изменившимся, похоже, со времен Исма’ила, сына ветхозаветного Авраама (8). Одна из таких традиций — проведение еженедельных ярмарок. В прошлом на них обменивались не только товарами, но и «познаниями мира», как выражались арабы. Торговцы, возвращавшиеся из «чужих земель», делились с соседями и членами своего сообщества за чашечкой кофе по вечерам впечатлениями и наблюдениями о странах, где им довелось побывать, и о людях, живущих там, их обычаях и нравах.

Издревле повелось так, что в каждой деревне в Аравии, не говоря уже о крупных населенных пунктах на перекрестках караванных дорог и городах-портах Прибрежной Аравии, то есть в местах бойкой торговли и обмена товарами, один день недели предназначался для ярмарок. Отсюда — и такие странные для европейца наименования некоторых из них, как деревня Пятница (Карйа ал-Хамис), к примеру, или город Суббота (Мадина ас-Сабт).

Кстати, названия дней недели (начинается она у арабов, заметим, опять-таки, не с понедельника, как у других народов мира, а с воскресенья) — абсолютно понятные, с точки зрения их смысла. Судите сами: воскресенье — это день первый (йвм ал-ахад), понедельник — день второй (йвм ал-иснейн) и т. д., вплоть до пятницы. Она у арабов — выходной. Но, в отличие европейцев, предназначение нерабочего дня у арабов — совершенно иное. Это — день уммы, то есть мусульманской общины, будь то, скажем, какого-то квартала в городе, либо целого села, собирающейся в мечети для совместной молитвы и коллективного прослушивания проповеди. Отсюда — и обозначение пятницы на Арабском Востоке словосочетанием «день сбора» (йвм ал-джум’а).

Интересным представляется тот факт, что и во времена джа- хилийи (язычества) пятница, фигурирующая в словаре древних аравийцев под словом «’уруба», считалась днем собраний. В этот день семейно-родовые кланы и племена собирались вместе для решения тех или иных важных для них вопросов.

Календарный год древние аравийцы делили на 12 месяцев; четыре из них именовали «запретными» (11-й и 12-й текущего года и 1-й и 7-й следующего года). В течение этих месяцев воздерживались от межплеменных войн и кровной мести, от набегов на торговые караваны и селения, отправлялись в Мекку на поклонение своим идолам- истуканам, установленным вокруг Каабы (числом — 360, по количеству дней в году).

Язык и время. Арабы Аравии — гордая и благородная раса людей, утверждали такие великие исследователи-портретисты «Острова арабов», как Карстен Нибур и Сэмюэл Цвемер. Они гордятся унаследованными ими обычаями и традициями предков, богатой историей их земель, но больше всего — своими корнями, уходящими во времена первых патриархов, и языком, одним из древнейших на земле. Рассказывают, что Пророк Мухаммад называл его «языком ангелов» (9). Арабы Аравии верят в то, что на нем разговаривали в Раю Адам и Ева. Будучи же изгнанными из Рая, за ослушание, и оказавшись на Земле, они передали его своим потомкам. Утвердившись среди народов и племен «Острова арабов», он широко разошелся оттуда по всему белу свету.

Арабский язык — это, по выражению аравийцев, «язык божественных откровений»; Бог общался на нем с Пророком Мухаммадом. Некоторые именитые востоковеды называли его «латынью Ближнего Востока». Следует отметить, что турки, властвовавшие над Аравией в течение четырех столетий и державшие в своих руках центры культуры тогдашнего арабского мира, Багдад, Дамаск и Каир, не только не смогли потеснить арабский язык из обихода подвластных им народов, но, напротив, заимствовали из него много слов, пословиц и поговорок.

Зримым проявлением мудрости Господа миров и Творца вселенной, говорят арабы Аравии, предки их считали «три вещи», а именно: «мозги франков» (европейцев), руки китайцев и язык арабов. И поясняли почему. Франки добились выдающихся достижений в «изобретениях и науках»; и плодами их открытий, «силой ума», стали пользоваться все люди на земле. Китайцы удивили мир «тонкими ремеслами», особенно производством фарфора и шелка. Арабы же обогатили речь людей словами, а «многие из народов — и языком своим, образным и поэтичным»; ведь не случайно среди арабов так много поэтов, ораторов и златоустов.

Язык арабов, не без гордости заявляют аравийцы, также как и язык англичан, тоже далеко шагнул за пределы своих родных земель, Аравийского полуострова. И способствовали тому — мореплавание и торговля, эти две доминанты жизни арабов Аравии прошлого. Он невероятно богат словами. У многих из них — несколько смысловых значений. У слова «камус», к примеру, — два: «словарь» и «океан».

Две религии борются сегодня за господство в мире, писал в начале XX столетия один из ярких портретистов Аравии, миссионер американской протестантской церкви С. Цвемер, — христианство и ислам. Две расы соперничают в схватке за черный континент — англосаксы и арабы. Два языка получили наибольшее распространение в мире — английский и арабский, подарившие миру блистательные произведения литературы и поэзии (9*).

Арабский язык, отмечали в своих воспоминаниях известные путешественники-открыватели Аравии, — поэтичен и образен. Так, если в Европе человека, скитающегося по городам и весям, именуют бродягой, то в Аравии — «сыном дороги» (что, согласитесь, не так прозаично и прямолинейно, как у европейцев). Или другой пример: отражение голоса в горах. В словаре европейцев это — «эхо», у арабов Аравии — «голос девушки гор».

Насчет происхождения слова «эхо» у древних греков и арабов Аравии бытуют, кстати, очень схожие мифы и легенды. В древнегреческой мифологии именем Эхо звалась нимфа, иссохшая от безответной любви к Нарциссу настолько, что от нее остался лишь голос. У арабов эхо — это голос истомленной от любви девушки по имени Савта («савт» в переводе с арабского значит «голос»). Проживала она в «кофейных горах» Йемена. По вечерам, истосковавшись за день по возлюбленному, занимавшемуся выращиванием кофе, пела песню, усевшись на краю ущелья. В этой песне, звучавшей ежедневно в одно и то же время, содержались слова, напоминавшие любимому человеку о том, что наступает, дескать, вечер, а значит — настает время, чтобы, разместившись у камина, отдохнуть за чашечкой кофе, и насладиться беседой с любимой. Жители тех мест настолько привыкли к ее голосу, разносившемуся по округе, что вскоре стали называть все отзвуки в горах «голосом девушки гор», Савты. От йеменцев словосочетание это, обозначающее такое природное явление как эхо, вместе с легендой о девушке Савте перекочевало в Хадрамаут и Хиджаз, а оттуда — и в другие горные районы Аравии.