Усадьба с приданым (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 12

– Живой, – вынес вердикт заросший по самые глаза мужик, стоявший рядом с Машей.

– Помрёт, – напророчила женщина, прижимающая к губам вафельное полотенчико с многозначительной прожженной дырой.

– Дура, – беззлобно отозвался шерстистый.

– А пить меньше надо! – повысила голос «сердобольная», кажется, собираясь всласть поскандалить.

Толпа зароптала.

– Да тише вы, человек всё-таки, – одёрнул кто-то, Марией неопознанный.

Люди мгновенно притихли, горестно наблюдая, как носилки, Михалыча и пластиковый пакет грузят в серую запылённую карету Скорой помощи. Дверцы лязгнули сердито, захлопнулись, как крепостные ворота и машина, натужно взревев двигателем, выпустив на прощание клуб черного дыма, поскакала по ухабистой дороге.

Народ подался к парням, которые помогали тащить носилки.

– Ну чего? Ну как? Случилось-то чё? Ой, мамочка!

Один юноша злобно сплюнул в пыль, хлопнул себя по коленке вылинявшей бейсболкой, расправляя её, натянул кепку на голову и, зыркнув цыганским глазом, куда-то пошёл. Второй остался, деловито и, кажется, нарочито медленно раскуривая сигарету.

– Траванулся, – сообщил он, наконец, торжественно, но не спеша, тряся уже погасшей спичкой. – Врачиха сказала «беленькой», то бишь водкой и траванулся. Да там рядом с ним бутылка валялась, на полу лужа. А потом Михалыча-то по башке приложили. А, может, до того. Сильно. Кровищи – море. Вот прям по сих пор, – парень чиркнул себя ребром ладони по щиколотке. – Врачиха сказала: «Может и не довезём». О как. Уморили Михалыча ни за что. А какой мужик был!

Кто-то из женщин тихонько, будто пробуя голос, завыл.

– Вот так нам и всем пропасть, – буркнул заросший крестьянин. – Травят водкой, как тараканов каких, капиталисты проклятые, а потом по башке!

– А пить меньше надо! – встряла всё та же, с полотенчиком.

– Да как тут не пить? Тут сам помрёшь, если не подлечиться в своё время. Нервам поправка нужна.

– Какие у вас нервы, ну какие?!

– Все беды через вас, баб, да буржуев зажравшихся!

Голоса становились всё выше, тон склочнее. К диспутантам присоединялись всё новые, толпа явно разделилась на две примерно равные половины. Маша решила, что пора выбираться.

– Чего ты говоришь-то? Чего городишь, коль не знаешь?! – над людским, набирающим экспрессию рокотом взвился тонкий, явно женский крик.

Люди подались, будто освобождая место для драки, только пока не очень понятно для кого и с кем – на пустом пятачке осталась стоять, руки в боки, продавщица Оксана, но теперь не нежная, не бело-розовая, а почти багровая от гнева, даже лоб у неё покраснел лихорадочно.

– Это ты хочешь сказать, что я или, может, папка мой вас травит? – Набрав воздуха для нового вопля, рявкнула Оксана. – Или чё? Все знают, только у нас Михалыч водяру-то и брал, потому как в долг, под запись! Как пенсию получит, так и плотит! А в дальнем магазине ему уж давно не давали, с Нового года, считай. Все знают, что там куркули и жмоты. Или не так?

Толпа её поддержала, но не слишком охотно. Видимо, скандала людям хотелось, а вот связываться с «куркулями» и «жмотами» не очень.

– Вот и я говорю – так! – напирала продавщица. – А все знают, что у нас товар только самый наилучший, проверенный. Ты ж сам, Сенька, каждый божий день заруливаешь! Или обратно не так?

– Да чего я-то? – пошёл на попятную заросший. – Я ж только… Кто его знает, откуда Михалыч бутылку взял?

– А не знаешь, так и не говори! Он у меня уж какой день не появлялся, потому как полтинник задолжал. Значит, наш товар тут ни при чём – и точка. И нечего языками попросту трепать, приличных людей хаять! Пачкать, понимаешь, честный бизнес!

– Да и я про тожь, – смущённо бухтел мужик, по шажочку пятясь, видимо, пытаясь слиться с толпой. – Говорю же, кто его знает, где он ту водку купил.

– Вот и закрой рот, вот и молчи в тряпочку, – рыкнула Оксана и вдруг заголосила с плачущим подвыванием. – Господин полиция, господин полиция! Вы там у себя пропишите, что наш товар тута и ни при чём, вот и народ подтверждает.

– Разберёмся, – без всякого энтузиазма откликнулись из-за забора и в калиточном проёме появился мужичок в полицейской форме. Был он низкоросл, коренаст и пузат, а фуражка сидела на лысой вроде бы голове, как шляпка на грибе. Ну точно боровик. – Вы б расходились, люди. Чего тут зря топтаться? Сейчас бригада из города приедет и разберемся.

– Как так разберёмся? – выкрикнул взволнованный мужской голос. – А мы-то как же? Вы нам прямо скажите, можно в магазине брать или потравимся все, да того? Это чего ж, в непонятках дальше жить?

– У нас товар самый наилучший! – гаркнула Оксана.

– А чтоб ей всей сгореть, проклятой! – от души пожелала женщина с полотенчиком невесть кому.

– Разберёмся, – снова пообещал полицейский.

А Мария всё-таки начала выбираться из толпы, стараясь никого не задевать и сильно не толкать. Растерянная, даже потерянная улыбка будто приклеилась к её лицу и никак не хотела слезать, хотя Маша всеми силами старалась не улыбаться, тем более вот так. Но что поделаешь, если фраза: «Кто его знает, откуда Михалыч бутылку взял?» – крутилась в голове, как заведённая, повторяясь раз за разом.

Она-то прекрасно знала, откуда сосед взял водку. И что же получается? Что это она его… отравила?

[1] Средство Макропулоса (здесь) – эликсир нестарения (вечной молодости). Впервые был упомянут в фантастической пьесе Карела Чапека «Средство Макропулоса».

[2] В начале 20 века в высших учебных заведениях России существовала процентная норма на приём учащихся «из нацменьшинств» (в первую очередь евреев), исключение было сделано только для консерваторий. Той же политики придерживались и многие гимназии, т.к. заведения, принимавшие таких учеников, теряли престижность.

[3] Подстрочник (здесь) – буквальный подстрочный перевод, расшифровка с примечаниями и разбором слов.

[4] Колчак Александр Васильевич — русский военный и политический деятель, учёный-океанограф, полярный исследователь, флотоводец, вошедший в историю как руководитель Белого движения во время Гражданской войны в России. Верховный правитель России и Верховный главнокомандующий Русской армией (ноябрь 1918 — январь 1920).

[5] Деникин Антон Иванович — русский военачальник, политический и общественный деятель, писатель, мемуарист, публицист и военный документалист. Один из основных руководителей Белого движения в годы Гражданской войны, его лидер на Юге России.

[6] Диссер – диссертация.

Глава 4

В которой Маша тонет в мыслях, чувствах и реке, а капкан-то захлопывается

Мария качалась в гамаке и напряжённо думала. Мысли в голову лезли всё больше мрачные, иногда всплывали панические, порой здравый смысл подавал голос, но в целом думы были безрадостные: «Уезжать, уезжать немедленно! Иначе загребут, им же только посадить кого-нибудь! А ведь преступление совершено, от этого не отвертишься. Но уехать всё равно, что чистосердечное признание написать. Надо оставаться на месте и держаться как бастион! Ты разумная современная женщина, не в такие передряги попадала!» – вот так примерно и мыслилось, а конкретика никак не приходила, дальше «бастиона» дело не шло.

Маша отталкивалась ногой, сук старого дерева, к которому она верёвку привязала, скрипел натужно, даже подрагивал, зато в окошке между разлапистыми ветками появлялся кусочек синего-синего, как рабочий стол Worda, неба, перечерченный соседской антенной. Потом сук будто отпускало, как разжатую пружину, гамак мотало обратно и небо пропадало, оставалась лишь листва, таинственно подсвеченная солнцем.

«Не в такие передряги попадала!»

Один раз их с Павлом загребли в милицию, которую в полицию ещё не переделали. Осень была, ночью уже подмерзало всерьез, заиндевевшие листья хрустели под ногами сочно, будто кто-то яблоки грыз. Пашка отдал ей свою куртку, тяжёлую, как доспех, потому что у Марии даже нос замёрз до полного онемения. Она всё порывалась вернуть, но муж, тогда ещё будущий, отмахивался и читал Мандельштама. Павел шёл спиной вперёд, рубил в такт ладонью воздух и негромко, но как-то очень проникновенно декламировал. Получалось у него очень хорошо, наверное, у самого Осипа Эмильевича не получилось бы лучше.