Три правила ангела (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 16

Ленка промолчала. Ну не спорить же с Элизой! Хотя, конечно, та была в корне не права. Если так-то любишь, чтоб годами, чтоб «земля из-под ног уходила», то не плевать ли на всё остальное? Да и ребёнку всё можно объяснить, это она уж точно знала.

[1] Мессер – от «мессенджер», система мгновенного обмена сообщениями, например WhatsApp, Telegram, Skype

[2] Иск. «Noblesse oblige» (фр.) – расхожая фраза, означающая «положение обязывает». Дословно: «Дворянское происхождение обязывает».

[3] Капстрана – капиталистическая страна, то есть не принадлежащая социалистическому лагерю.

Глава 5

В бессонных ночах всё-таки есть и своя прелесть, и польза. Ведь только утром с недосыпа человек по-настоящему может прочувствовать на что способен. Вернее, на что способна его голова и каких границ дичи может достичь собственная фантазия, особенно спаренная с генератором идей, почему-то наиболее плодотворно работающим часа так в четыре после полуночи. Хотя и это не совсем верно, как известно, у дичи границ не существует, а, значит, и достигать нечего.

Готовя для дядюшки утреннюю овсянку – из пакетика, обогащённую минералами, бактериями, трухой, выдаваемой за «живые ягоды», и рекламой – Ленка тихо поражалась себе, любимой. Ведь действительно собиралась позвонить Элизе Анатольевне, только не смогла придумать, как это дело обстряпать поделикатнее. Вариантов было три: позвонить, но ничего не говорить; позвонить и сделать вид, что номером ошиблась; позвонить и попросить к телефону, ну, скажем, Люсю. Или Изабеллу, чем она хуже Люси? Смысл-то в том, чтобы хозяйкин голос послушать, уж больно неважно выглядела Элиза вчера после банкета – и расстроенной, и уставшей, и даже приболевшей. А, главное, старушка ей, Ленке то есть, остаться не позволила и строго-настрого запретила дёргать Макса, Махрутку, скорую помощь и все остальные спецслужбы скопом.

Да, беспокойство за хозяйку дело, наверное, хорошее, даже местами благородное, но будить пожилую женщину, чтобы справиться о её самочувствие – дело такое, сомнительное. Кто угодно больным сделается, если в три ночи ему будут в трубку дышать или попросят Люсю поискать. Хотя, конечно, отозваться могла не сама Элиза Анатольевна, а вовсе даже Макс. Это при условии, конечно, что он у матери ночевал, а не у всяких там…

А интересно всё же, где он ночевал? И с кем.

Хорошо, что она так и не позвонила.

Может, это сейчас сделать? Конечно, придумав что-нибудь поумнее Люси с Изабеллой, например, спросить, не нужно ли хозяйке чего. А что, вдруг на самом деле что-нибудь понадобится? Яблок там или стиральный порошок закончился? Правда, Элиза Анатольевна даже, кажется, не знала, где он в её доме хранится. Но Макс-то должен знать! Ну, или может знать. В конце концов, за спрос денег не берут. Конечно, даже если он трубку возьмёт, то ничего это не значит, мог по дороге на работу заскочить, проведать.

Нет, Ленку, конечно, не сильно волновало, где он там ночует, не её это дело. Просто непорядочно так поступать: сбросил мать на совершенно постороннего – ну ладно, почти постороннего – человека, а сам ускакал… всяких дур валять! Разве так можно? С какой стороны не посмотри, а никак нельзя!

– Елена, что ты делаешь? – ворчливый голос дядюшки вломился в тяжкую задумчивость с деликатностью пьяного громилы, заставив вздрогнуть. – Это уже не каша, это кисель. Никакой пользы теперь в ней нет.

– Ой, прости, пожалуйста, – всполошилась Ленка, безрезультатно и запоздало пытаясь спрятать от родственника миску с чем-то сильно смахивающим на клейстер. – Я сейчас другую сделаю, ты посиди.

– Другую она сделает! – возмутился Михал Сергеич. – А о деньгах ты подумала? Если вот так запросто продукты переводить, то недолго и на паперти оказаться, никакой пенсии не хватит. Ведь теперешнее, с позволение сказать, государство не желает нести ответственность…

Ленка, снова отключившись, только кивала, как цирковая лошадь. Государство вместе с его ответственностью – или безответственностью? – её не интересовало совершенно, про него дядя давно и ни один раз всё подробно растолковал. А интересовало Старообрядцеву… Нет, это тоже не интересовало, потому как не её дело. Вот накрепко, просто железобетонно: не её.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Елена!

– Я слушаю, слушаю.

– Слушаешь, да не слышишь, – дядюшка сурово сдвинул очки на кончик носа. – Ты вчера опять явилась ночью. Как я должен это понимать?

– Да эти ревизии просто замучили совсем. Ничего не сходится, опять целую коробку потеряли и… – Ленка сунула голову в холодильник, как страус в песок. К сожалению, внутри ничего нужного не обнаружилось. Хотя вот можно полочку протереть, кажется, на неё молоко пролилось. – Новый же год на носу, надо всё посчитать. Нас, наверное, заставят ещё…

– Мне доложили, что ты завела какую-то странную дружбу с этой тунеядкой Петровой из третьего подъезда. Это правда?

– Дядюшка, она никакая не тунеядка, а просто пенсионерка, – промямлила Ленка, не спеша выбираться из холодильника.

– Пенсионерка?! – Михал Сергеич аж задохнулся от возмущения. – Пенсионер – это человек, всю жизнь честно служивший своей стране и трудовому народу, который и отправил его на законный отдых. А это рвачи, дельцы, кровопийцы! Скажи, может ли гражданин с чистой совестью подарить своему сыночку целый химический комбинат? Я тебе отвечу: не может!

Дядюшка веско, деревянно постучал пальцем по столу.

– Кто кому чего подарил? – искренне не поняла Лена, у которой от близости морозилки начало подмерзать левое ухо.

– Этот хапуга Петров своему бандюгану сыну! У нас, между прочим, был прекрасный химический комбинат, сотни людей на нём работали, доверились этому… мерзавцу! – от горячности голос дядюшки съехал на фальцет. – Назначили его директором! А он! Разорил! Распродал! Пустил по ветру! Тысячи остались без работы! Тысячи! Лишил страну… продукта!

Ленка, наконец, выбралась из холодильника, аккуратно, будто та была из скорлупы сделана, закрыла дверцу, промыла губку, которой полку протирала, так же осторожно пристроила на край раковины.

Старообрядцевы хорошо знали, что такое без работы остаться. Старший Старообрядцев, Ленкин отец, служил мастером цеха на фабричке близ Мухлово, где резали такие деревянные шпули, на которые потом наматывали нитки, чтобы ткань делать. А потом пришли лихие парни, и фабричка переквалифицировалась на выпуск ящиков для овощей. Ящики папа делать не умел и его уволили вместе с другими. А вместо них наняли странных, смуглых и будто испуганных людей, совсем не говоривших по-русски.

Этих нерусских Ленке было очень жалко, но папу жальче гораздо больше. Потому что из весёлого мужика, любившего обливаться ледяной водой и ухавшего филином, он как-то мигом превратился в злобного трясущегося старика, воняющего немытостью и перегаром. С папой Лена прожила свои первые семь лет, со стариком просто так, от злобы лупцующего дочь и жену, ещё почти десять.

«Что ж, – говорила мама про лихих парней, «прихватизировавших» фабричку. – Им деньги надо зарабатывать. До людей ли тут?»

Выходит, и Максу не до людей? А Элиза так необыкновенно живёт, потому что у кого-то отец тоже превратился в злобного старикашку?

Правда, случалось и по-другому, это Ленка тоже знала. Летом, когда ездила мать навещать, своими глазами видела диво дивное. Непонятно откуда в их Мухлово объявилась городская тётка, настоящая бизнесменша и вроде даже иностранка, женила на себе мухловского мужика и организовала для местных работу. Теперь половина села у неё в цеху работает, делают не какие-то там шпули или ящики, а воду в таких чудных радужных бутылках, «Прошкин ключик» называется. Говорят, если её постоянно пить, то станешь просто необыкновенной красавицей. Насчёт красоты Лена была не уверена, а воду пробовала: и простую, и газированную, и с малиной. Смешно, конечно, вода и вдруг с малиной, но правда ведь пахнет и вкусно.

Может, Макс всё же из таких, как эта бизнесменша Архиповна?