Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 52

И вывалил на меня Никула уйму информации. Оказывается, у турок уже все есть — и янычары, и поместное войско. Воины-сипахи получают тимар, который при ромеях назывался пронией и право собирать с него налоги.

— И по зову салтана должны конно, людно и оружно являться.

— Людно?

— Коли собрал три тысячи акче налога, должен всадника выставить.

Может, и нам пора на поместья переходить? А то вон бояре стонут, что воевать дорого, коней не прокормишь, доспех стоит как чугунный мост. Ведь была же такая система на Руси и работала. Значит, можно внедрить.

Я еще покрутил эту мыслишку в голове и чем дальше, тем больше она мне нравилась — ослабление крупных вотчинников, в первую очередь удельных князей. Ну да, они немедля сбросят с себя обузу содержания личных дружин, но я-то им уже другую игрушку подсунул — инвестиции в торговлю и промышленность. А для общего контроля создавать великокняжеских янычар, как правнук стрельцов создал. И зуб даю, Иван Васильевич срисовывал их именно с турок.

Поместья для начала раздать вдоль Оки, по Берегу, на самом опасном направлении. Пехоту в городовые полки, артиллерию же исключительно в великокняжеских руках держать. Вот и система выстроится, дешево и сердито. А на сэкономленные деньги понемногу выкупать титулы и владения у охудавших князей, увеличивать собственный домен.

Со всеми этими разговорами, планами и событиями замотался, забегался, даже Липку не успел в углу прижать, к вечеру решил, что надо бы от греха уместись спать куда подальше, залечь в тишине да посмаковать, сколько дивных книжек мне сегодня обломилось.

И вот шел я поверхом, соображая, с чего начать чтение — с Иоанна Грамматика или с комментариев к «Илиаде» и «Одиссее», как был пойман за рукав Машкой. С загадочным блеском в глазах она весьма целеустремленно, как муравей гусеницу, потащила меня в спальную палату и я уже приготовился слушать остросюжетную хозяйственню повесть «Княжеский двор в лицах», но обломался.

Или нет, не обломался.

Маша разделась, довольно быстро скинула повойник, распустила волосы, а потом, вопреки своему обыкновению, не стала укладывать их на ночь. Вместо этого она одним махом скинула льняную рубашку и голышом юркнула под одеяло.

Под мое.

— Э, э! Я же сказал — до шестнадцати лет!

— А я родилась на память пророка Илии в год от сотворения мира 6929-й! — торжествующе припечатала жена.

Память пророка Илии... так у нее сегодня день рождения!!!

Как ни помнили мужики в мое время всяких дат вроде именин, дня свадьбы или там первого свидания, так и сейчас не помнят. Или это я один такой с избирательным склерозом? За что и постигла меня немедленная кара.

Сладкая до невозможности.

Упали пахнущие ромашкой волосы мне на лицо и приблизились глаза голубые и стали двое одна плоть.

Машка только ойкнула и губу закусила, но второй заход начала сама, хоть и морщила носик. А я только сдерживался и старался помягче и понежнее.

Утром, когда в раскрытые оконца спальной палаты еле-еле забрезжил рассвет, мы проснулись и Машка, прислушавшись к тому, что происходит у нее в теле, довольно кивнула, а потом навалилась на меня крепенькой грудью и серьезно так начала:

— Липку...

Ну да, моногамия и все такое, от жениной юбки ни на шаг.

— Липку не отсылай, пусть при тебе будет.

Вот это да...

Глава 20 — Пьем-гуляем и рожаем

— Ну и где этот... — назвать молочного брата «сукиным сыном» не повернулся язык.

— Вестимо, в Кочедыге колобродят, — с некоторой даже завистью доложил Гвоздь.

Понятное дело, вино и бабы доведут до цугундера, а Ванька Патрикеев по младости лет такое времяпрепровождение считает наиболее желанным.

— Ослопом растешь, нет бы книгу почитал!

За спиной Патрикеева хихикнули рынды, он виновато развел руками, но хитрую рожу не спрячешь, видно, что думает совсем иначе.

— Вели поседлать, имать поедем.

Целый год, выпавший нам без особых ратных хлопот, великие князья в обоих лицах метались по всему внезапно выросшему государству. И так-то концы у нас немаленькие, а с прибавлением бывших литовских земель стало и того больше — что я, что Дима в Москве за год побыли, наверное, по месяцу.

То заводец или мельничку где новую поставить, льготы на нее выписать, наместникам все втолковать, то прикупить или выменять землицы, чтобы посадить чешскую или сербскую слободку. После поражения таборитов при Сионе стало ясно, что все, конец — и поток тех, кому слишком стремно было оставаться под возобладавшими католиками, заметно увеличился.

Два чешских полка создал Дима, четыре чешские слободы посадил на землю я — в Москве, Угличе, Нижнем и Владимире. И это не считая тех, кто мало-помалу, но с каждым годом во все большем числе, добирался до нас с благодатных Балкан, кому утеснения турок были страшнее, чем русские морозы и снега.

Мы ковали и лили пушки, Дима муштровал полки «нового строя», я сажал все больше дворян по окским поместьям, раздавали льготы на промыслы, варницы, борти, мы строили городки и чеканили деньги.

Но — кому пожар, а кому погреться. Пока мы там мудро руководили государством, эти два хрена, Волк да зверовидный поп Ипатий, спелись и при каждом удобном случае гулеванили. Дело-то свое они делали исправно, не придерешься, но вот когда ты возвращаешься измотанный после очередных вразумлений твердолобых, чтобы наконец обнять беременную жену, смотреть на эти две поддатые рожи нет никаких сил.

До корчмы за Дербинским селом на Владимирской дороге мы добрались через полчаса резвой рысью. Заведение состояло из нескольких клетей и подклетов, врубленных друг в друга и образующих крюк, да еще крайний сруб заваливал на бок, отчего все и всегда корчму иначе чем «Кочедыга» или "Кочедыжник«[i] не называли.

Жеребец Волка хрупал у коновязи овсом, а где были эти двое — неизвестно. Но судя по гоготу и крикам, доносившимся сквозь сдвинутые заслонки волоковых окошек, можно было допустить, что Волк с Ипатием находятся именно там, валяя дурака, по своему обыкновению. Стоило нам спешится и подойти поближе, как стал различим незнакомый трубный глас:

— Понеже сказано «аще кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую»!

После чего последовал звук могучего удара, дверь распахнулась, грохнув о стену, и сквозь нее кубарем выкатился Ипатий. Он по-собачьи тряхнул головой, вскочил и, не обращая на нас никакого внимания, ринулся обратно внутрь, где взревел:

— Паки речено «и в нюже меру мерите, возмерится вам»!

И после следующего удара нам под ноги вылетел неслабых размеров поп в серенькой сряде и с медным наперсным крестом.

Рынды мои малость оторопели и только Гвоздь-Патрикеев уважительно произнес:

— Святое Евангелие толкуют, от Матфея...

Поп крякнул, черпнул воды из стоявшей у двери колоды, плюхнул на лицо и только собрался продолжить диспут, как заметил стоящих полукругом воев во главе с великим князем.

— Э...ык... эта, — объяснил он свои действия, для пущей доходчивости помогая речи взмахами рук.

Все понятно — елы-палы, оппаньки. Опять Волк стырил моих наливок (хорошо если не водку) и напоил непривычных к такому зелью гуляк до изумления.

— Давай, отче, зови сюда Ипатия да Волка, мы внутрь не полезем.

И то — из двери разило пивом, потом и кислой капустой. Да, именно пивом, корчма принадлежала Коранде из Рокицан и славилась пенным напитком. Причем настолько, что мне пришлось выселять ее из города — уж больно народ в нее полюбил шастать и набираться до положения риз. А так получилось заведение для тех, кому не влом проехать четверть часа в седле. Тех, кто приходил пешком, тоже принимали, но таковых мало, разве что Ипатию с его ножищами без разницы, идти или ехать, скорость та же.

Два бражника выползли на свет божий, являя результаты теологического спора. Ипатий сосредоточенно шевелил рукой челюсть, проверяя, точно ли она сидит на месте после удара, а половину рожи Волка занимал исключительный по колористике синяк. У него и так из-за странно прижившегося лоскута кожи морда так себе, а сейчас вообще, можно записных татей пугать. Следом за ними высунулись было две разбитные бабешки, но оценив мою мрачную личность, ойкнули и предпочли исчезнуть внутри, а на их место немедля нарисовался сам Коранда.