Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 17

— Так и ты княже мог бы потягаться за стол в Вильне как внук Витовта, но ты православный, а князь литовский только католиком быть может, — искоса поглядывая на меня, вещал Никула. — Ты ведь не восхочешь веру сменить ради...

Ага, проверочка. Даже не говоря о том, что менять придется шило на мыло, резона в этом нет никакого. Сменю, а потом поляки меня проглотят и не заметят, этож какое им счастье привалит — великий князь со стороны, без опоры в княжестве!

— Это за что ж ты так обо мне думаешь?

— Молод ты, княже, не обессудь, — удовлетворенно откинулся на подушки Никула.

— Клубок там запутаный, где кончик и не найти, — начал свою политинформацию Андрей. — Свидригайло возгласил ся великим князем, не дожидая поставления от круля польского, паны радные и бояре то признали. Но порушил Витовтово докончание с Ягайлой.

— Что за докончание? — спросил я, несмотря на то, что расклады немного знал, но тут дело такое, лишний раз знающего человека послушать невредно.

— По Витовтову докончанию великого князя литовского круль польский ставит, князь должен круля старшим братом признать, Подолию и Волынь отдать, — неторопливо объяснял Андрей. — Но Свидригайло не отдал, а чтобы крепче сидеть, сравнял православных и латинян в правах.

— Поляки против выступили, верно?

— Верно, начали воду мутить, Ян, епископ куявский, многажды в Литву ездил, подбивал на мятеж супротив Свидригайлы. Вот о прошлом годе князя и пытались убить, но Бог не попустил, бежал Свидригайло в Полоцк.

— А Жигмонт?

— Избран великим князем и круль его утвердил, — не спеша склонил голову дьяк. — Вот с тех пор и ратятся, за Жигмонта Литва, Жемойтия да Минск с Берестьем и Польша поддерживает. За Свидригайлу же Полоцк, Вицебск, Смоленск, Чернигов... да старый союз с Орденом, и дружба с дядькой твоим, Юрием.

— Так, то есть силы пополам, примерно равны?

— То так, княже, то так.

— И поддерживать нам, кроме Свидригайлы, некого?

— Свидригайло такой же латынянин, как и Жигмонт, — бескомпромиссно отрезал Никула. — Нам же о православных радеть надо.

А православная партия поддерживает как раз Свидригайлу.

Так, прикинем хрен к носу... Вот у нас дядька Юрий со своими буйными детишками и хорошо бы их куда подальше от великого стола сплавить. Вот друган дядьки Свидригайло, которому ох как нужна помощь против католической прозападной партии... Идеально же все складывается! Ага, оборвал я сам себя, это если татары не налезут. Думать, думать, такой шанс раз в полтыщи лет выпадает. Но по всему выходит, что поляки на Кресы Всходни начали зарится вовсе не в ХХ и даже не в XVIII веке, а совсем недавно. Да и Смоленск самостоятельным княжеством перестал быть сколько лет назад, двадцать? Да тут прямо «воссоединение Украины и Белоруссии с Россий» напрашивается... И тогда открываются просто колоссальные перспективы, если пупок не развяжется, конечно. Для чего нам позарез нужно усиливать влияние на православных всея Руси (то есть и Московии, и Литвы и прочих княжеств), с ним можно многого добиться — как добился митрополит Алексий при деде. Посему в в первую очередь нам надо засевшего в Литве митрополита Герасима в Москву перетащить.

— Патриарх его на всю Русскую землю поставил, на Киев и Москву разом. Пришел Герасим из Царьграда на Смоленск, на свою прежнюю кафедру, — неторопливо докладывал Никула, пока возок тащился Переславской дорогой на север. — Литовские епархии окормил, архиепископа на Волынь дал, а к нам идти не восхотел, зело убоялся распрей княжеских.

— Значит, нашей которы он убоялся, а литовской нет? — усмехнулся я.

— Выходит так.

— Митрополита надо зазвать к нам, любой ценой. Пусть едет, утешать, вразумлять, наставлять, здесь без него в церковных делах нестроение.

Оба моих собеседника согласно кивнули.

— Поедешь к нему, — посмотрел я на Никулу

— А в Царьград как же? — удивился хартофилакс, с которым мы столько обсуждали поездку в Византию.

— А в Царьград только если кир Герасима уговоришь. Скажешь, что если покачнется православие на Москве, то покачнется оно и по всему свету, — я подумал и выдал главную угрозу. — А коли он не приедет, то митрополита поставим сами, собором архиереев русских.

Андрей с Никулой нахмурились — спокон веку митрополитов ставила патриархия в Константинополе, немыслимое дело ставить самим, но коли мы хотим сами свою жизнь строить, автокефалия нужна позарез. Тем более, что Царьград турки сожрут и патриархия будет все время на них оглядываться.

— Я грамоту напишу, что коли владыка приедет на Москву жить, передам ему волостей и деревень, — выдал я в пару к угрозе пряник, на который церковь всегда была падка, невзирая на «отрешение от мирских благ».

— Не тем, князь, о горнем думать надо.

— Горнее в горних сферах, а я князь, мне о земном заботится. Кто, если не я?

Собеседники, хоть и со вздохами, перекрестились, принимая мою правоту.

— Езжай к Герасиму, зови на Москву, — повторил я.

Вот чуял, что с митрополитом наше дело пойдет куда лучше.

И что приезд митрополита сегодня важнее даже чем «образовательный проект», о котором нам в Троице предстоит говорить с Зиновием, тамошним игуменом.

Глава 7 — Как у барина-боярина...

Мелкий осенний дождь всю дорогу то начинался, то переставал, то меленько накрапывал, а то вдруг обрушивал с неба поток, и так же внезапно пропадал всего через несколько минут.

Князю в Троицу пристойно въехать поутру, потому заночевали в Радонежском городке, некогда владении Владмира Андреича Храброго-Серпуховского, а ныне московском — перешло в цепкие лапки как выморочное. Мужики на полях, мимо которых проезжал великокняжеский поезд, провожали его мимолетными взглядами, разве что один из десятка разгибался и смотрел из-под ладони — дел невпроворот, урожай не убран. Даже волостель весь день мотался по полям, отчего не успел встретить князя, как должно, и вечером, за наспех собранным ужином все виновато заглядывал мне в глаза — не гневаюсь ли.

— Пустое, — успокоил я местного управленца, — главное хлеб собрать...

— Не успеем, княже, — повинился главный над волостью, — людишек нет, а рожь уже осыпается.

— Куда делись?

— Так весной еще, на Клязьму ушли, с князь-Юрием биться... вот, ся не вернули...

Твою мать. Феодализм, ети его. Эти вот туда-сюда, вечные дерганья и драчки внутри страны — сплошное разорение и тормоза развитию. Когда там внутренние таможни отменили? При матушке-императрице вроде бы? То есть еще триста лет всякие мелкие княжества будут свой мыт взимать. Нет, надо с этим заканчивать, единое таможенное пространство, вот это вот все. Но для этого надо сперва мозги вправить, потому как не поймут: деды и прадеды мыт брали, а мы откажемся?

— Княже, — наклонился к уху и тихонько сказал сотский, — до Троицы рукой подать, столь дружины и не надо, може, молодших в помочь оставить?

— Сколько? — повернулся я к советчику.

— Половину, два десят. У Троицы все едино меньш двух дней не простоим, так здешним пособим.

Князь на богомолье едет вовсе не один, это важное дело и совершается оно по местному церемониалу — духовник, дружина, остановки у церквей и все такое. Вот и меня сопровождало почти полсотни народу. А до Троицы действительно мало осталось, верст десять.

— А толк будет?

Сотник развел руками с видом «спрашиваешь!», а я спохватился и сообразил, что тут нихрена не привычное мое время, когда охрана первых лиц ничего, кроме охраны первых лиц не делала и делать не умела. Здесь же все ратные и сеют, и пашут и выполняют другую крестьянскую работу — у каждого если не сельцо или деревенька, то близкая родня с земли живет. Нет еще этого жесткого разделения, дворянин сам с бороной или серпом управляется, крестьяне с рогатинами на рать ходят, мужик в сыны боярские может возвысится, а боярский род охудать, умалиться или пресечься. Социальная мобильность в лучшем виде. Конечно, персонажи калибра Патрикеева или Всеволожа за сохой уже не пойдут, слишком много веса набрали, а вот за Федьку Пестрого не поручусь, хоть он и князь. Что топором умеет работать — зуб даю, здесь и сейчас, в лесной стране, где дерево еще лет триста будет самым дешевым и доступным материалом, топор главный инструмент, им владеют все. Ну, кроме меня, хотя еще современник моего деда Дмитрия Донского, княжич Михаил, впоследствии великий князь Тверской, по легенде срубил дом крестьянину. А так — иноки себе кельи ставят, дети боярские свои владения обустраивают, все руками работают. Все в этом смысле заедино и это мне чертовски нравится, поскольку раскол между верхушкой и простым людом ничем хорошим кончится не может. И потому меня всегда удивляло восхваление деяний Петра — вроде и землями он прирос, и промышленность поднял, зато мужиков угробил прорву и с него началось дичайшее крепостничество. Воздвиг, так сказать, имперское могущество ценой социального прогресса. Но самое главное, с него фактически началось разделение на два народа — дворянство перестало говорить по-русски и зажило радикально отличающимся от простого люда образом. Из этого раздрая и разночинцы с революционными идейками выросли, и непонимание верхами а чего, собственно, мужику надо, и все закономерно завершилось семнадцатым годом. Разрыв элиты с народом — страшное дело.