Цветок яблони (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 56

Но Винченцио никогда не был скромным, а тем паче неуверенным в себе. Он отправил письмо его светлости с просьбой выплатить причитающееся. Мильвио только посмеялся, но, к удивлению всех, в банке Виноградной лозы появилась соответствующая сумма. Герцог полностью погасил долг. А также прислал сообщение, что зовет к себе и обещает достойное вознаграждение.

Но, признаться, никто из людей Винченцио не горел желанием переметнуться на противоположную сторону, к приверженцам Вэйрэна. К тому же у них был наниматель — сиор де Ровери, и платил он более чем щедро.

Мильвио просил «Шершней» оставаться подле «Дубовых кольев». Так и было. Баталии сейчас выстраивались за их спинами. Три стальных квадрата, и в самом левом оставались бреши, чтобы стрелки, если вал будет сдан, ушли под защиту щитов, пик и алебард.

Но это случится не в первый час сражения. Пока же, чтобы укрыться, им хватит павез.

Капитан Винченцио Рилли был опытным старым хорьком и, видя местность, зная силы сторон, примерно понимал, как все будет. Во всяком случае, поначалу, потому что предсказать исход битвы он бы не взялся, даже если бы ему посулили много веселых золотых монет.

Война — вещь слишком сложная, даже для умов полководцев. Все планы обычно отправляются в пасть к шауттам. Иногда сражения проигрывались из-за чиха одного солдата и выигрывались из-за лени другого. А уж если в дело втиснуть Вэйрэна, эту загадочную Рукавичку и прочее, то и вовсе устанешь гадать, куда оно повернется.

Впрочем, капитан полагал, что расклад не в их пользу. Даже несмотря на то, что на пространстве Четырех полей собралось уже тысяч девяносто: ириастцы, а с ними те, кто пришел с севера — фихшейзцы и горные, чтобы сражаться вместе против общего врага, своих соотечественников. Ну и конечно, были треттинцы. Их отряды стояли на правом крыле, самом дальнем отсюда, и в глубине фронта. И новые полки продолжали прибывать до сих пор. Многие подтянутся только к середине дня.

По сути, будут вступать в бой с марша.

И все равно этого мало. Говорят, на той стороне собралось почти сто восемьдесят тысяч. Горное герцогство, Фихшейз, Давор. Новый союз, к которому совсем скоро присоединятся и другие сомневающиеся герцогства. Стоит лишь южанам проиграть. А потом, с той силой, что будет в руках у юного да Монтага, он начнет подминать под себя запад и восток.

Позиция, которую занимали «Виноградные шершни» вместе с тремя сотнями разношерстной пехоты, была не ахти какая. Его беспокоило солнце, которое уже вот-вот должно появиться над холмами. Оно будет бить прямо в глаза, осложнит стрельбу.

Рокот барабанов стал ближе. А может, так казалось, потому что туман над Ситой стал рассеиваться. Наконец-то подул слабый ветерок.

Позади, за спиной, тоже застучали барабаны, словно в ответ. Баталии «Дубовых кольев» строились. Со времени встречи с Мильвио у Друмстага маленький отряд разросся до десяти тысяч. Все горные, кто умел держать оружие и был против творящегося на родине, встали под знамена да Лэнга.

— Броды оставили, командир, — сказал один из арбалетчиков, наблюдавший за дорогой. — Долго они держались. Почти неделю.

Броды были лишь разминкой. Пока через реку лезли отдельные мелкие отряды, там вполне можно было стоять. Но нельзя сопротивляться тысячам. Холмы, река и болотистые луга оставляли слишком маленький клочок подходящего пространства, чтобы разместить армию, способную противостоять натиску.

Четыре поля были лучшим вариантом.

Здесь, у Бутылочного горла, между холмами и рекой, будут встречать врага, а с вершин помогут отряды лучников. Ну, а после, когда первая плотина прорвется и у да Монтага появится место для маневра, начнется настоящая рубка. И тут, конечно, не зевай. А то не успеешь воспользоваться золотыми монетами. Закидывай арбалет за плечи да мчись под защиту латников.

Краешек солнца показался над вершиной холма одновременно с первыми отрядами противника, и Винченцио, выплюнув зубочистку, прищурил глаза и натянул на торчащие во все стороны волосы берет с зеленой лентой.

Поднявшееся солнце било прямо в глазные прорези кожаной маски, плотно закрывающей изуродованное лицо. Но Тарик никогда не боялся солнца. Оно не мешало ему, а помогало, как и любому рожденному в колыбели Феннефат, укрытому пеленой жары, вскормленному медовой водой оазисов.

Он был карифцем и не раз дрался, приветствуя светило. Так было и сейчас.

Отряды прорыва, не обращая внимания на летящие в них стрелы с холмов и со стороны второй линии обороны за спиной Тарика, торопливо преодолели свободное пространство под мерный рокот барабанов.

Тяжелые доспехи латников сверкали на солнце, слепя.

Первый ряд, вооруженный короткими мечами, которыми можно было колоть рядом с собой, почти в упор, подняв массивные щиты, докатился до опорной стены из брёвен у вырытого рва. За ними шли алебардисты и пикинеры. К стрелам, собиравшим слишком слабую жатву, присоединились арбалетные болты.

Солдат, стоявший рядом с Тариком, издал стон, едва слышный в начинающемся сражении, опустился на колени, потом повалился на бок.

Из-за спин прилетел ответ — три «скорпиона» (во всяком случае, карифец про себя называл эти осадные орудия так, хотя они и стреляли не одной огромной стрелой, а сразу шестью длинными стальными), находящиеся где-то у позиций треттинских наемников, хлестко ударили по железному валу. Пробивая дубовые щиты и надёжные доспехи, они оставили просеки в рядах атакующих, которые, впрочем, тут же сомкнулись.

Тарик пригнулся, когда рядом прошуршала стрела, покрепче сжал рукоятку кривого двуручного клинка. Он был в простом хлопчатом хати — коротком халате на трех пуговицах, рукав которого обмотал зеленой лентой, и в широких штанах, не желая обременять себя броней.

В ход пошли топоры и невысокие лестницы. Пики из задних рядов атакующих ударили вверх, доставая или пытаясь достать товарищей Тарика.

— Канционе д’ачайо, — торжественно произнес Менлайо, сжимая древко алебарды, на которое он повязал зеленую ленту, сейчас тревожимую тёплым утренним ветром. Кожаная перчатка приятно скрипнула на окованном дереве. Точно кошка, предвкушавшая миску молока.

Его полк шел всю ночь по Рионской дороге, глотая пыль, печатая шаг. «Желуди», Двадцать первый пехотный Армии Наследника, стальной змеей, прерываясь на короткий отдых, вместе с другими отрядами спешил из Треттини, через горы Бирюзового Веретена в Ириасту.

За час до рассвета, прямо с марша, они заняли правое крыло армии, встав рядом с несколькими тысячами легкой кавалерии, расположившейся у самого леса. До стен Лентра было больше лиги, но город, на мгновение ставший розовым во время восхода, довлел над всеми Четырьмя полями.

Битва разгоралась вместе с поднимающимся солнцем. Отсюда плохо было видно, слишком далеко до Бутылочного горла, впереди несколько полков. Все, что Менлайо мог рассмотреть, пыль, поднимавшуюся тысячами ног, мечущиеся знамена с водоворотами, и над всем этим стоял гул, точно морской прибой. Люди сражались и умирали.

Канционе д’ачайо. Песнь стали. Путь его жизни от детских лет, через дорогу Тиона, до собственной фехтовальной школы, звания мессерэ и к этой битве. Долгий. Тяжелый. И в то же время пролетевший быстро.

Оглянуться не успел.

Теперь же перед ним, возможно, финальная песня. Он готов был её спеть. Мало того, Менлайо ждал ее, всем сердцем звал и, оставаясь холодным, расчетливым фехтовальщиком, в глубине души сетовал, что не ему досталась честь встретить пришедших врагов.

Это было достойно любого, кто шел по зову великой песни искусства.

Там, за спиной, остался родной город, теперь уничтоженный тьмой, его школа, его сгинувшие друзья — Орсио, Летте, Алессандро, Аллонзо. Многие.

Его коллеги, мессерэ других великих школ юга.

Его сын.

Энни тоже остался в Рионе.

И Менлайо знал, кто в этом виноват. Тот, кто шел под знаменами с водоворотом. Асторэ. Вэйрэн. Больше некому.