Цветок яблони (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич - Страница 33

— А что худшее? — поинтересовалась Бланка.

— Шаутты... Там могли застрять шаутты, когда мой друг запер выходы.

— С этой проблемой я сумею справиться. Моих сил хватит. — У Тэо не было сомнений.

Мильвио испытующе глянул на него, кивнул одобрительно и взял руку Бланки, положил на свое плечо, сам опустил ладонь на плечо Тэо.

— Пойдем так. Пальцы не разжимайте, пока не перешагнем «завесу». Мы все зависим от асторэ. Сейчас он наш проводник.

И Тэо шагнул к зеркалу.

Все было как прежде. Рука по локоть провалилась в нечто, так похожее на прохладную, густую сметану. Затем движение уже без всякого сопротивления. Темнота. Мерцание синих искр...

Он знал, что надо остановиться, чтобы глаза привыкли к мраку и стали видны детали. Пещера из обломков зеркал без конца и без края. Острые грани торчали повсюду, словно ребра человека, упавшего с высоты, пробившие его плоть.

Меж пальцев потек слабый красный свет, и Тэо разжал кулак, рассматривая мягко поблескивающие, переливающиеся световыми волнами гранаты.

У всех остальных минералы светились точно так же, создав вокруг людей пятно радиусом в ярд. В нем лица из-за алого свечения стали старше, грубее. Губы Бланки шевельнулись, затем, ощутив то, о чем предупреждал Мильвио, она поморщилась, не скрывая раздражения. Коснулась рукой сумки, в которой пряталась статуэтка.

Акробат крутил головой по сторонам, пока не заметил первую светлую точку. Затем еще одну. И еще... Как и прежде, их было пять. Но какая ближе? Тэо не мог угадать, разбросанные в разных направлениях, совершенно одинаковые по размеру, они никаким намеком не давали ему шанс выбрать. Кроме того, казалось, все они расположены на потолке, и следует взлететь, чтобы добраться до них.

Однако треттинца это ничуть не смутило. Указав на одну, он направился вперед.

В первый раз Тэо показалось, что здесь лишь полумрак и осколки колоссальных зеркал, торчащие под разными углами.

Но теперь, благодаря слабому свету, угадывалась узкая пыльная тропка, буквально пробитая чьими-то ногами среди пожухлых кочек травы. Они миновали единственную свободную площадку, где, уже за спиной, волнами переливалось серебристое окно — их дверь в настоящий мир. И вошли в лабиринт зеркальных обломков.

Те нависали над головой. Торчали из высохшей земли, словно иглы. Маленькие — в рост человека, большие — с целое здание.

И еще больше.

Бесконечный лес.

Мильвио вел всех по петляющей тропе, держа на раскрытой ладони россыпь гранатов. За ним шагал дэво, поддерживающий Бланку. Тэо замыкал их маленький отряд, то и дело оглядываясь назад, на крадущуюся за спиной тьму, не спешащую переступить границу рубинового света.

Время тут и вправду тянулось едва заметно. Казалось, прошло не больше двух минут, а они уже затерялись в этом странном месте. Открытая площадка давно скрылась из глаз, а точки «сползли» с потолка и стерлись вершинами осколков.

А еще акробат внезапно осознал, что в зеркалах нет отражений. Там не было ничего, кроме густой, смолистой черноты, как когда-то на Талорисе. Мысль о прошлом пробудила в крови каплю оставшейся от яда шаутта боли, и Тэо помассировал плечо, чтобы она скорее прошла, спряталась, превратившись в далекого призрака.

Бланка, словно чувствуя его дискомфорт, обернулась и ободряюще улыбнулась.

Кельг, её старший брат, огромный и жестокий, которого многие считали больше животным, чем человеком, хранил тайну, известную лишь семье. С самого детства он страшился темноты и не мог спать без свечи. Великана сковывал ужас, стоило ему лишь оказаться во мраке. Да что там. Стоило его скудным мозгам подумать о ночи, как маленькие свинячьи глазки расширялись и он потел точно... свинья перед бойней.

Хотя госпожа Эрбет и сомневалась, что свиньи перед тем, как их закалывают мясники, вообще успевают вспотеть.

В душе она постоянно потешалась над братцем за подобную слабость. Какая странная глупость — дрожать из-за отсутствия света! Но потом наступил её черед, и стало не до веселья. Потому что после того, как её ослепили, Бланка боялась темноты ничуть не меньше, чем Кельг.

Это случилось не в первое мгновение. Сначала была только боль, словно в её глазницы воткнули два докрасна раскаленных штыря, которые и не думали остывать.

Но они остыли, и настал черед пытки иного рода. К ней вернулась способность мыслить и осознавать будущее. То, что её ждет через час, день, год, десятилетие, до конца жизни.

Мрак, который никогда не разогнать никаким светом.

Кошмар длился и длился, пока не появилось то, что стало новой частью её жизни. Бланка «прозрела», пускай это и было странным, необычным зрением.

Но теперь вокруг снова растекся мрак. Другой. Мягкий. Словно колыбель. Он обволакивал её бархатом непроглядной ночи, без луны и звезд, но столь теплой, ароматной, весенней, что не хотелось, чтобы она заканчивалась.

А еще здесь была тишина.

Глубокая.

Сонный мрак пожрал звук шагов и дыхания. Бланка не слышала слов. Она обратилась к Мильвио, но не различила даже собственного голоса.

Та сторона пожирала все, чего касалась.

Но пока у нее не было ни зрения, ни слуха. Она лишь чувствовала, как Саби держит её под локоть, выступая поводырем, и шла за ним, доверившись дэво.

Тропа петляла, словно они обходили множество наваленных как попало гигантских камней. И это монотонное медленное движение тоже удивительным образом убаюкивало Бланку.

А после раздался шепот:

— ...Абрикосы цвели. Абрикосы.

Это прозвучало столь внезапно, что она вздрогнула. Только теперь в полной мере осознав, насколько тишина давила ей на уши.

Шепот вернулся через время:

— Или яблони? Столько цветов на деревьях в тот день... Розовый. У чего розовые цветы? У абрикосов?

Она прислушивалась к этим фразам. Они то повторялись, то затихали надолго. Пыталась понять смысл, но безрезультатно.

Тэо перестал обращать внимание на голос. Когда вкрадчивый, ровный шепот прозвучал впервые, он заметил, как дернулось плечо Мильвио.

Было очевидно, что происходящее ему неприятно, ибо это место, точно попугай, повторяло слова своего умершего хозяина, которого великий волшебник некогда хорошо знал.

Голос появлялся и исчезал. Словно бы пробуждался, с трудом стряхивал с себя тяжелый сон, а затем внезапно затихал, когда тот, точно голодный медведь, наваливался на него снова.

Речь шла об абрикосах. И яблонях. О поздней весне. О солнце над морем. Шепот взывал к Львице, оправдывался, что не виноват. Что Рыжий ошибся. Скрипел после этого зубами от ненависти, грозил расквитаться за унижение. Убеждал, что его никто и никогда не обманет. Что он хитрее. А затем снова возвращался к абрикосам, и так по бесконечному кругу, порой срываясь на сухой кашель, похожий на треск грома, без дождя и молний.

Впереди, у самого горизонта, постепенно росла в размерах светящаяся точка. Опустившись с потолка, она стала уже в половину ладони. Теперь Тэо не потерял бы её из виду и не перепутал с другими.

Зеркала расступились, перестали грозить ранами каждую секунду, стебли травы вытянулись, шелестели под ногами, касались рук серебристыми пушистыми венчиками.

Женщину, возле которой остановился Мильвио, Тэо сперва принял за какой-то нелепый искореженный кустарник.

Вскинутые руки, искривленная шея, выгнутая спина, ноги по колени закопаны в песок. Черные волосы ниспадали на опущенное лицо, закрывая его так, что был виден лишь подбородок. Тэо с удивлением заметил, как грудь женщины слабо дрогнула. Вдох был не глубокий, скорее призрак вдоха.

Мильвио показал им, чтобы оставались на месте, опустился на колено, аккуратно, будто перед ним была змея, открыл лицо этой странной не умершей незнакомки.

Ничего необычного. Уже не очень молода, глаза глубоко посажены, похожа на уроженку Ириасты. Треттинец несколько секунд рассматривал ее, затем выпрямился.