Инвестиго. Из медика в маги. Том 1 - Рэд Илья - Страница 3

Прошло около недели и мне не сделали БЦЖ4 , а значит здравоохранение здесь либо не развито, либо слабый контроль за рождаемостью. Учитывая тот факт, КАК я родился, скорее первое. Если людям настолько насрать на роженицу, значит понятия морали совсем не те, что были при первой жизни.

Вокруг постоянно всполохи движения. Моё зрение адаптируется только на второй месяц, и тогда смогу точно понять, где я. Пока воспринимаю всё на слух. Я точно не один ребёнок здесь. Детские голоса, и довольно много, говорили на непонятном языке. Интересно, смогу ли быстро его выучить, имея сознание взрослого? У меня есть опыт из предыдущей жизни – огромное количество информации – где оно сейчас хранится? Как выглядит сейчас мой мозг? Если я свободно мыслю и апеллирую прошлыми понятиями, то должны быть те же синапсы – откуда они появились на физиологическом уровне? Моё сознание проснулось только на период родов, значит в пренатальном периоде (до рождения) происходила не иначе как оцифровка моего сознания на новый носитель в течение девяти месяцев.

Ещё остаётся вопрос – как быстро я смогу усваивать информацию «молодым» мозгом? В частности местный язык. Ведь известно, что взрослым труднее с этим. Могу ли я считать себя взрослым? Чёрт, с каждым вопросом всё больше неопределённости.

Вообще, непривычно так лежать целыми днями без физической и умственной активности, но ничего не поделаешь. Если так подумать, мне нужно терпеть до времени пока я не смогу свободно общаться и ходить, чтобы объясниться с местными. Нужно будет узнать страну проживания и как-то через местные власти выйти на связь со своими родными. На это точно уйдёт года два-три минимум. Представляю, что там дома творится.Я пока не понял, взрыв это был или другое воздействие. Слишком мало данных – если та область была вся разрушена, то жертв было много.

Я вспомнил, что многоэтажки практически до горизонта были разрушены тёмным полотном в секунды. Однако это был другой город. Мои родные проживали очень далеко от меня.

Ким погиб – пронеслось у меня в мозгу. Как жаль. Больше пяти лет знал его. Странно, я же до этого вообще никого не терял в жизни. Все мои родственники, кроме одной бабушки, были живы до сих пор, и, надеюсь, ещё столько же проживут. А теперь я потерял близкого человека. Я видел смерть и не раз. Там, в прошлой жизни, часто с ней сталкивался, будучи практикантом в больнице и работая помощником дежурного врача скорой помощи.

Те смерти ничего не значили для меня. Больше жалко живых. Молодую жену или старенькую мать в слезах, потерявшую взрослого ребёнка или мужа. Такие сцены всегда тяжелы, но оружие врача – ум, и он должен оставаться острым. Если распустить сопли, как баба, и пойти работать дальше, это скажется на результатах. Нужно уметь отбрасывать на время эти эмоции. Однако после, наедине с собой, они «догоняют» тебя. От того врачебный алкоголизм так распространён. Первое время сильно ранит, потом меньше и как будто издали, но к некоторым вещам никогда не привыкнуть, какая бы человек ни была живучая скотина. Точнее его мозг.

Всё это на ментальном уровне расстроило меня, и физическая оболочка тут же отреагировала.

Боже, я реву как последний сопляк, но я сейчас и есть сопляк. Нет, я кремень! Почему же тогда глаза на мокром месте? Предательское тело захотело эндорфинчиков, чтобы сгладить негатив.

Меня подняли на руки и дали сиську. Кто-то прыгал рядом и заглядывал мне в лицо, очевидно другой ребёнок. Потом подули на затылок и засмеявшись убежали.

Да-да, играйте со мной, я ваша игрушка, пуси-муси.

Тут я перестал сосать, и женщина вопросительно склонилась ко мне, но я тут же возобновил процесс – телу нужен строительный материал.

Я получил первый ответ на один из вопросов. Я отреагировал на негативные мысли плачем, в своём роде защитным механизмом, а значит, часть процессов идёт через призму физиологии новорождённого. Отсюда предположение, что я всё-таки смогу быстро выучить новый язык и вообще быстро усваивать новую информацию. Если это так… Ладно, пока оставим это – я заплакал только второй раз на неделе. Первый раз был для привлечения внимания при рождении, а сейчас при плохих воспоминаниях. Стоит ли это делать чаще, чтобы не вызывать подозрений, и с какой периодичностью? Думаю, не стоить сильно надоедать здешним взрослым – неизвестно, что будет, если их сильно разозлить. Условимся делать это только как напоминание, что я голоден. Уверен, мой поставщик молока отнесётся к этому с пониманием.

Я срыгнул. Маленький ублюдок замарал этот идеал женской красоты, как на глаза теперь показаться? Хотя я же ребёнок и уже обсираюсь как неделю. Фух. Это не считается.

Когда окрепнут сфинктеры, надо будет перестать использовать свой говномёт без предупреждения. Короче, голодаю или хочу кака – плачем. Гениально и просто.

Сейчас дохаваю и отрублюсь – это единственное средство борьбы со скукой. Пока не могу контролировать свои позывы на сон, да и не нужно это. Если подумать, то каждый день ухожу на гибернацию часов на восемнадцать точно. Интересно, много ли энергии я трачу сейчас на мысли в этом теле? Я же столько «сжираю» сейчас нейромедиаторов5, что жуть просто, а разгрузки в виде двигательной активности нет. До этого я буду спать как сурок, может даже больше двадцати часов.

Дайте только подрасти, мышцы, зрение получше и…

Я заснул.

* * *

Прошло две недели, с тех пор как я получил опеку. Зрение пришло в норму, и я смог увидеть и анализировать окружающих. Моя кормилица – полноватая женщина с родинкой у щеки, огрубевшими от физической работы руками и тёплым грудным голосом. Для понимания речи пока мало информации, но пару местоимений и своё имя я уже выучил – Гург. Звучит как отрыжка кота, но со временем можно внедрить в употребление своё настоящее имя, а это недоразумение оставить в прошлом.

Местное наречие было сродни индоевропейской языковой семье. Из этого ответвления мне знакомо пару языков на отлично и ещё один посредственно. Также, я знаю частично латынь, а это существенная часть италийской ветви. С этим проблем не должно быть – главное практика и находится чаще возле тех, кто разговаривает.

Моё место проживания подробно изучить пока не получилось. Если поднимали на руки, то только чтобы покормить и никуда не выносили. Комната была яслями, где виднелись и другие маленькие кровати. Сейчас я был единственным младенцем здесь. Простые, без изысков, стулья, стол, за окном виднелась зелень, очевидно местный сад.

Одежда всех посетителей отличалась от привычной – не было ни джинс, ни кроссовок, ни футболок. Женщины носили удобные и практичные платья и обувь типа балеток, но с подошвой гораздо толще. Из-за жары ребята покрывали голову банданами, а девочка и кормилица платком.

На меня часто забегали поглазеть другие дети, пока не видят взрослые. Они становились кругом и свешивали свои головы через поручни кроватки – тогда то я и успел их рассмотреть.

На вид от шести до девяти лет. Четверо ребят и одна бледноватая маленькая барышня – самая старшая из них. Они часто повторяли моё имя. «Гург! Гург! Гург» – и смеялись. Чтобы их повеселить, я театрально пускал слюни. Раздавался пронзительный визг детского смеха, и вот уже шаги взрослого направлялись в ясли, а детвора, прыская и топоча босыми ногами, убегала прочь.

Электричества здесь не было, но в часы ночных кормлений я видел на столе квадратный светильник со стеклянными дверцами. Очень похоже на старые керосиновые лампы, только светит намного ярче. Редко получалось его рассмотреть получше, так как няня сидела спиной к свету, чтобы мне не било в глаза.

В часы бодрствований я строил планы и предположения, прогонял в уме старые знания, чтобы не забывать, со скуки делал математические упражнения – возводил в квадраты, перемножал двузначные и трёхзначные числа, делил, отнимал, составлял таблицу умножения после девяти и так далее. Без фанатизма, просто чтобы не прокрастинировать.