Вендетта (СИ) - "shellina" - Страница 21

— Это хорошо, это они молодцы, — похвалил я неизвестных купцов, поставив себе заметку в памяти спросить у Турка, что это за дела были.

— В клубе Андрея Ивановича Ушакова три окна разбили, камни кинув, — продолжал перечислять Голицын.

— Ай-ай-ай, как это нехорошо, — я покачал головой. — Андрей Иванович обязательно расстроится.

— Чему Андрей Иванович расстроится? — пресловутый Ушаков показался из бокового прохода.

— Как ты и предполагал, Андрей Иванович, в Петербурге какие-то мелкие беспорядки начались. В общем, больше всех, я так понимаю, пострадал твой клуб, в нем несколько окон выстеклили. А в основном все довольно мирно, только вот вице-канцлер, похоже, не справляется с ситуацией.

— Кто бы сомневался, — желчно процедил Ушаков. — Наверное, мне стоит поехать в Петербург, ваше величество?

— Зачем? Туда Ломов отправился, да Федотов с полком рядышком, только и ждут отмашку. Ничего, справятся. А не справятся, тебе придется перетрясать свою службу, зачем тебе неумехи? А за стекла не переживай, мне давеча Михайло Васильевич с гордостью сообщил, что катать большие стекла на окна мы теперь можем в больших объемах.

— Но, заговорщики... — начал было Ушаков, но я перебил его.

— А что заговорщики, Ломов вернется и все нам о них расскажет. И если вице-канцлер все же не справится, то... — сам понимаешь. — А пока, вон капитан Голицын. Очень волнуется, что странно. Ему обязательно нужно слегка подучиться у настоящего профессионала своего дела. Займись им, Андрей Иванович, заодно вы пытаешь то, что он от волнения при виде моей персоны не смог сказать, а мне нужно сейчас с Эйлером пообщаться. — Ушаков поджал губы, но ничего не ответил, лишь кивнул явно растерянному капитану, чтобы тот следовал за ним.

Ко мне тут же подошел Эйлер, как только увидел, что я освободился.

— Что скажите, ваше величество? — он спросил с таким нетерпением, и с такой надеждой, что мне даже прикалываться над ни расхотелось. Сколько таких вот машин уже изобретали и сколько еще изобретут, но все они останутся на помойке истории, потому что их разработка требует денег, а кто тогда будет дорогущие балы-маскарады устраивать? К счастью в империи траур поэтому в течение года никаких увеселений не будет, во всяком случае с моей стороны, что в общем-то прекрасная отмазка, если не брать во внимание повод. Я молчал, а Эйлер смотрел на меня уже с тревогой, и тогда я, чтобы не мучить его больше, ответил.

— Где вы видите применение своей машине, господин Эйлер?

— Да где угодно, ведь сам принцип, ваше величество, эти машины вполне могут заменить лошадей...

— Не нужно столько восторгов, господин Эйлер. Чтобы заменить лошадей, нужно дороги приличные построить по всей стране. Не думаете же вы, что позади этой машины будут бежать заводные кони? И как только дороги станут для машины вообще непроходимы, тут же пересаживаемся на коня и едем дальше? Так вы себе это представляете? — Эйлер тут же скис. — Вы, как и многие другие ученые не просчитываете то, что может быть после, хотя, как математик, вы должны были прежде всего подумать об этом.

— Так мое изобретение бесполезно? — он заметно расстроился. — Всего лишь балаган, которому место на ярмарке? Ломоносов был прав, называя меня заносчивым дурнем.

— Я этого не говорил, — покачав головой, я снова посмотрел на машину. Эйлер даже колеса сделал металлическими. — Увеличьте машину, сделайте ее такой, чтобы она могла тянуть за собой множество крытых повозок. И еще, сделайте так, чтобы машина передвигалась не по земле, а по специальным приспособлениям, например, в виде двух параллельных палок. Понимаете? Чтобы палки были уложены таким образам, чтобы колеса всегда были на них, как и колеса повозок, которые машина будет за собой тащить.

— Зачем такие трудности, ваше величество? — тихо спросил Эйлер.

— Потому что построить такую дорогу будет немного проще, чем те, по которым кареты ездят, как и ухаживать за ней. Да и провоз сразу одномоментно огромного количества грузов это тоже многое значит.

— Откуда вы вообще такую модель увидели, ваше величество? — прищурившись спросил Эйлер. Я закатил глаза и вытащил на свет божий свою старую легенду.

— Когда я в Киле жил, у меня был старый слуга, вот он мне однажды такую повозку сделал, и я смог катать ее по рельсам, правда не на пару, а просто рукой, но идея-то правильная, — объяснил я свои познания.

— А почему рельсы? — Эйлер нахмурил лоб, видимо уже пытаясь решить заданную мною задачу.

— А почему бы и нет, — я пожал плечами, — Я вас не ограничиваю во времени, но, желательно поторопиться. — Эйлер кивнул и, нахмурив лоб задумчиво пошел в направлении своей лаборатории. — Господин Эйлер, удачи. Она вам сильно понадобится. — Я смотрел, как он уходит и не мог думать ни о чем другом, только о том, что у меня, кажется, вполне может появиться поезд. Надеюсь Эйлера бурлаки не убьют, если кто-нибудь из них чисто случайно узнает про мои планы.

Глава 9

Прокофий Акинфиевич Демидов не любил в своей жизни всего несколько вещей, среди которых первое место занимал теперь уже император Российской империи Петр Федорович. Кроме него Прокофий Акинфиевич не любил Урал и заводы отца, впрочем, весьма уважая прибыль, которую от с этих заводов получает. А еще, как выяснилось, он просто ненавидит Эссекс, да и вся остальная часть Британских островов вызывает в нем дикое раздражение. Прокофий Акинфиевич любил Италию, обожал Венецию и слыл истинным сибаритом и ценителем хороших вин, произведений искусства и хорошеньких женщин. Деньги, которые приносили заводы его отца, и которые отец не скупясь выделял на содержание отпрысков, позволяли ему не просто пускать пыль в глаза, но действительно быть тем, кем он казался.

Отец же его Акинифий Никитич давно уже плюнул на старшего сына и сосредоточил все свое внимание на Григории и Никите, которых натаскивал как тех щенят на управление огромной империей Демидовых.

Уже очень давно Прокофий не привык себе ни в чем отказывать. Исключением являлись те страшные месяцы, которые он провел в застенках Петропавловской крепости. Тогда-то он и невзлюбил Петра Федоровича. Утвердился же Прокофий в своей неприязни во время визита цесаревича на Урал. Они тогда всей фамилией по лезвию ходили. Акинифий Никитич тогда сказал, что они легко отделались, и, в общем-то, Прокофий был согласен с оценкой отца. Но любви к Петру он все равно не испытывал. Странно, но к Ушакову Андрею Ивановичу Прокофий никакой неприязни не испытывал. Считал, что человек просто хорошо несет свою службу. Более того, он планировал по прибытию в Петербург добиться приглашения в клуб Ушакова, чтобы стать его постоянным членом.

На родине он не был уже давно, но собирался уезжать в скором времени, те более, что его миссия подходила к концу. Когда в Уфе собрали тридцать отроков, часть которых была из башкир, именно ему Прокофию выпал жребий везти их в Англию для обучения различным премудростям, связанным с производством. Расчет был на то, что от пацанов не будут ничего утаивать, попросту решив, что они слишком тупые, чтобы что-то понять. Возможно, так оно и было, вот только сопровождающие их люди тупыми точно не были, и тщательно записывали все, что мальчишки за день узнавали на заводах и в мастерских.

Изначально планировалось, что Григорий увезет ребят, но Петр весьма ловко заставил Акинифия отойти от дел, а на его место поставил младшего сына — Никиту, что все они поначалу даже растерялись. На семейном совете было решено, что Григорий остается помогать Никите, а за границу отроков повезет самый бесполезный на заводах человек — Прокофий.

Вот когда они приехали в Англию, к неприязням Прокофия и прибавилась эта его нелюбовь к Англии.

Сейчас же он полулежал на диване в своем большом доме, который купил, как только прибыл в Эссекс, и наслаждался пением певчих птиц, к которым имел особую слабость, и коих обнаружил превеликое множество на этом туманном острове. Наверное, только это и мирило его с окружающей действительностью. Стуку копыт за окном он не придал поначалу большого значения, в доме весте с ним проживало достаточное количество народа, кто-то мог и приехать, однако вскоре он изменил свое мнение, когда в комнату зашел приобретенный вместе с домом дворецкий и доложил о прибытии гонца.