Смотрите, как мы танцуем - Слимани Лейла - Страница 35

День подходил к концу, и торговцы на авеню опускали шторы, закрывая магазины. Мехди проходил мимо булочной и смотрел, как над пирамидками медовых, посыпанных кунжутом сладостей, приготовленных на рамадан, кружились мухи. Чем дальше он шел, тем меньше людей ему встречалось. Чиновники наверняка уже вернулись со службы и теперь подремывали на кушетке в гостиной, в то время как их супруги помешивали еду в кастрюле, присматривая за детьми. Лицеисты тоже разошлись по домам, и на улицах не осталось никого, кроме запоздалых прохожих с бледными лицами, кругами под глазами и зловонным дыханием. Весь город хотел есть.

Впервые за долгое время Мехди подумал о своих родных, с которыми давно порвал все связи. Вспомнил долгие вечера рамадана в Фесе, когда он смотрел, как отец играет в карты с приятелями, живущими по соседству. Вспомнил, как старый Мухаммед садился за стол и молился, прежде чем выпить мелкими глоточками стакан холодного молока. «Hamdoullah! Хвала Аллаху!» – говорил он, разламывал мясистые финики и протягивал по очереди каждому из детей. Иногда в финике сидел червяк. Жирный, белый, лоснящийся червяк, и Мухаммед вынимал его кончиком ногтя. По пятницам патриарх водил сыновей в мечеть. По дороге покупал в бакалейной лавке десять круглых булок, шоколад и несколько банок сардин и раздавал все это бедным на ступенях мечети.

Мехди вздрогнул. Погрузившись в воспоминания, он не заметил, как к нему подошел какой-то мужчина. Лет сорока, высокий, болезненно худой. Он носил очки с дымчатыми стеклами и постоянно улыбался. Мехди заметил какое-то движение под его бежевым плащом. Мужчина держал на руках маленькую белую собачку с кудрявой шерстью. Он наклонился к ней и поцеловал в мордочку. И пока они с Мехди разговаривали, он все время ее гладил.

– Ты и есть Карл Маркс? – спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: – Ты чертовски умный. Я был на твоей лекции сегодня утром и ничего не понял.

Он не назвал своего имени и не подал Мехди руки. Только пристально смотрел на него, не переставая улыбаться. Мехди пошел дальше, мужчина последовал за ним, подстраиваясь под его шаг.

– Я так и не доучился до бакалавра. Но восхищаюсь образованными людьми. Твои родители, наверное, тобой гордятся.

Мехди время от времени недружелюбно на него посматривал, но не смел потребовать, чтобы тот оставил его в покое. Он немного ускорил шаг, прижав к себе сумку. Мальчишка на тротуаре продавал топор. Старый зазубренный топор, ничего не стоящий, однако мальчик неведомо зачем подстелил под него кусок идеально чистого полотна. Рядом с ним расположилась пожилая женщина с морщинистым, как сушеный инжир, лицом. Она предлагала прохожим домашнюю выпечку, уложенную в плетеную ивовую корзинку. Мужчина остановился и медленно наклонился к старухе. Мехди, ни секунды не сомневавшийся, что это полицейский, решил, что сейчас тот разозлится и пнет ногой корзину и топор. Но незнакомец улыбнулся.

– Мое почтение, хаджа, надо сказать, ты умеешь готовить, – сказал он сидевшей на земле женщине.

Он пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за руку Мехди.

– А теперь скажи мне: почему ты отправляешь свои статьи?

Мехди не отрываясь смотрел на огромный кадык собеседника. Он был так огромен, что мог прорвать тонкую красную кожу мужчины.

– Это моя работа. Я преподаю и публикую свои научные исследования.

– Хорошо, я понял. Ты публикуешь научные исследования, само собой разумеется.

Собачка под плащом совсем издергалась. Казалось, что она хочет вырваться из цепких рук хозяина и спрыгнуть на тротуар.

– За твои исследования хорошо платят?

– Это не главное, – сердито ответил Мехди.

– Погоди, я что-то не пойму. Ты много работаешь, много читаешь – и не получаешь за это денег?

– Говорю тебе, деньги меня не интересуют.

– Ты слышал, что он сказал? – обратился мужчина к своему маленькому дрожащему пуделю. – Деньги его не интересуют. Но у тебя же, наверное, есть родные? У всех есть родные. И они были бы довольны, если бы ты отправлял им деньги. На мой взгляд, ты не похож на одного из тех богатеев, которые могут позволить себе работать бесплатно.

Перед безлюдным рестораном двое мужчин расставляли деревянные козлы и укладывали на них доски. Каждый вечер, когда пост прерывался, они кормили малоимущих супом и вареными яйцами. Мехди остановился. Прямо перед ними висела большая фотография короля в костюме для гольфа.

– Скоро закончится время воздержания. Мне пора идти.

– Да, ты прав, – согласился незнакомец. Он спустил очки на кончик носа, поднес к глазам часы и кивнул. – Жаль. Мы могли бы зайти в кафе и продолжить нашу беседу. Раньше в рамадан люди ели в кафе, помнишь? Кажется, за это теперь начали арестовывать. Что ты об этом думаешь?

Он уставился на Мехди черными, словно затуманенными глазами.

– Мне пора идти, – повторил Мехди.

– Ладно, как скажешь. Не буду тебя задерживать. У тебя, наверное, много работы. Сразу видно, ты серьезный парень. Этой стране повезло, что в ней есть такие молодые люди, как ты.

Часть II

Как всегда вечером перед выходом на службу, Омар разделся. Он разложил брюки на кровати, бросил на пол рубашку с пятнышками крови на воротнике. Встав под душ, Омар стал тереть бляшки на руках и ногах рукавицей из конского волоса. Врач запретил ему это делать. Омар знал, что ему будет только хуже, когда ближайшие несколько часов полотно рубашки будет обдирать его кожу, а брюки – вызывать раздражения на ногах. Но в тот момент, под струями горячей воды, он был не в состоянии себе в этом отказать. Он скреб и скреб. Плечи, подмышки, пылающую худую шею. Можно было подумать, что он хочет полностью стереть себя или, по крайней мере, уничтожить следы, которые носил на себе. Он прошелся рукавицей по лицу: поскоблил щеки, почистил веки и сжатые губы. Несколько секунд стоял обнаженным в клубах пара посреди ванной. Потом завернулся в большое белое полотенце и сел на край кровати. Взял с ночного столика щипчики и точными, отрывистыми движениями подстриг ногти на руках и ногах. Собрал с полотенца обрезки ногтей и выбросил в мусорное ведро.

Он вышел из квартиры и сел в машину рядом с Браимом, своим водителем. Его люди ждали у площади Франции, он их заметил: они стояли, прислонившись к стене бакалейной лавки. Ему пришлось пересилить себя, чтобы пустить их в машину. Они воняли соляркой и дрянным пивом и громко шмыгали носом. Они были грязными. А ведь Омар говорил им, объяснял, что внешность имеет важнейшее значение для их работы. Иначе как они могут добиться уважения от этих маленьких засранцев интеллектуалов, которые побывали в Париже и Брюсселе и старались их унизить своими знаниями и рассуждениями о будущем капитализма?

Омар следил за собой. Брюки у него всегда были безупречно отутюжены, а ботинки сверкали чистотой, будто новые. Он застегивал рубашку на все пуговицы, даже если стояла удушающая жара, даже если воротничок так раздирал бляшки экземы, что они начинали кровоточить. В подобном эстетстве он видел проявление интеллекта. Элемент неожиданности, приводивший в растерянность арестантов. Нет, комиссар не дикарь, он умеет себя вести.

– В машине не курить, – напомнил он.

Двое мужчин на заднем сиденье засунули сигареты за ухо: приказы Омара не обсуждались. Пошел дождь, они ехали по улицам города, и свет преломлялся в каплях воды.

– Ничего не видно, – проворчал один из полицейских.