Иная война (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 32

— Главное, они начали торговаться — до чего же мелочный народ, и подлый при этом! Собаки дерутся, а они норовят шерсть с них собрать, а потом и продать, оставшись при «жирном наваре». Ничего, мне будет легче выступить посредником, хотя ставлю три империала против копейки, что Грей тебе напрямую сказал, что азиатскому деспоту, к тому же петербуржскому вассалу, делать нечего в приличной компании европейских правителей. К тому же старик с ума выжил, о «демократии» не думает, и со своими варварами всю цивилизованность потерял.

— Вот тут ты ошибся — этот джентльмен узнал, что мы готовим брачный союз, и рассыпался в комплиментах. Хотя по глазам было видно, что этим обстоятельством сильно недоволен.

— Просчитал моментально, что этот брак позволит Германии проникнуть на китайский рынок, куда хода немецким промышленникам пока нет, через Маньчжурию. А это изрядно может затронуть интересы британской торговли. Ведь до сих пор у рейха только с Японией было налажено, скажем так, взаимовыгодное сотрудничество.

— Ты снова прав, — нахмурился Вильгельм — борьба за рынки сбыта была жестокой, и немцам в Циндао старательно перекрывали «кислород». Примерно как шведы царю Петру Алексеевичу два века тому назад, для чего тому пришлось «прорубать окно» в Европу.

— Тогда будем торговаться. Отдадим Бурсу — ведь она первая столица османов, но выхода в Мраморное море не будет. Оставим трехверстную полосу побережья за Сандро, но турецких рыбаков будут пропускать. И это только в том случае, если Италия оставит Киренаику — ведь она тоже воюющая сторона, хватит ей Триполитании.

— Грей тоже склоняется к этому, не раз говорил мне, что Оттоманскую Порту сильно ограбили.

— Вот и хорошо, торг уместен. Но для начала мне нужно поговорить со старым Францем — у меня есть к нему предложение, от которого кайзеру Австро-Венгрии будет тяжело отказаться…

Глава 34

— Мир меняется, хотим мы этого или не хотим, не все зависит от нашего желания, Франц. Мы с тобой осколки прошлого, ты постарше, я моложе, но дышали воздухом, не отравленным угольным чадом, и видели, как на море ходят под парусами корабли.

Фок тяжело вздохнул, будто на самом деле жалел об уходе тех патриархальных времен, давно канувших в лету. Он прекрасно понимал, какую практически невыполнимую задачу ему предстоит выполнить — убедить старого кайзера «двуединой монархии» Франца-Иосифа в необходимости стать участником нового «кайзербунда».

Дело предстояло неимоверно тяжкое — старик «Прогулкин», а так именовали правителя Австро-Венгрии, совершенно не воспринимал новшества, даже долго отказывался проводить во дворец электричество и ставить телефон. Мылся вообще в каучуковой ванне, которую наполняли ведрами, так как не признавал водопровода.

Соответственно смотрел на все происходящее в мире с точки зрения, уже канувшего в небытие «Священного Союза», и в заключенном договоре с Германией и Италией, рассматривал последнего участника как неизбежное зло. Вот на этом Фок и хотел сыграть, потому что других вариантов не оставалось, ведь на переговорах министр иностранных дел «двуединой империи» Алоиз фон Эренталь «уперся рогом», как говорится. И все проклинали его упрямство, хотя австриец не мог не понимать, куда это может завести.

И в таких случаях монархи могут разрешить сложности в личной беседе — однако ни Вилли, ни Сандро в силу своей молодости совершенно не годились для этого, хотя их державы были не в пример куда могущественней. А вот Фок вполне — разница в 13 лет ощутима в юности, когда тебе семнадцать, а собеседнику тридцать лет, но стирается, когда чувствуешь груз 68 прожитых годков, а ведешь беседу с человеком, перешагнувшим на девятый десяток. Оба слишком многое видели в жизни, умеют отличать хорошее от плохого, и не выжили из ума.

— Все зло от республик, что насаждают свои порядки, Франц, а они несут гибель для наших империй. Нас пытаются разрушить изнутри, а потому посылают убийц — и не гнушаются прямым убийством, ведь именно так погиб твой брат Максимилиан, и император Александр.

Первый выпад Фок сделал — мексиканские революционеры расстреляли императора Мексики, смерть своего брата Франц-Иосиф им никогда не простил, как и воспринял с крайним неудовольствие убийство народовольцами российского царя Александра II.

— Дух нигилизма идет от французов, — пробормотал Франц-Иосиф, его блеклые глаза вспыхнули огнем.

— Все беды от них, а потому от влияния Парижа нужно избавиться, и вернутся к старому проверенному временем союзу правящих монархов. Мы ведь похожи друг на друга — неужели в рейхе упразднили королевство Баварское, а Австрия перестала признавать дуализм своей империи. У меня свободно корейское королевство, а царь признал возрожденную Византию с Арменией. А они хотят все это разрушить, разобщить народы в наших державах, рассорить — а тут прибегают к убийствам. А где потом все эти революционеры, хватающиеся за кинжал и бомбу, находят себе приют?

— В Лондоне и Париже, — усмехнулся старый кайзер и пристально посмотрел на Фока. — Ты не ходи вокруг и около, Александр, говори прямо, что Вилли с Сандро удумали?

— Молодежь нетерпелива, Франц, но на этот раз она права — нам незачем воевать друг с другом, лучше сделать взаимные уступки и объединится против общего врага. Мы возвращаемся к старому времени — возрождена империя ромеев, греки и болгары освободились от турецкого диктата.

— И теперь Петербург будет диктовать Константинополю как ему себя вести, — негромко произнес старый кайзер, на что Фок тут же горячо ответил:

— Нет, такого никогда не будет — влияние да, ведь император племянник, диктата нет — императрица дочь Вильгельма. Кронпринц Константин наследует отцу, а его жена сестра Вильгельма. Какой диктат Петербурга?!

Воцарилось молчание, Франц-Иосиф что-то долго обдумывал, размышляя, и Фок тоже молчал — никогда не следует торопить старого человека, особенно правителя. Сейчас возникла острая ситуация — и только монархи могут ее разрешить в личном разговоре и никто более.

— Православные за Россией, а нам что? Мне все говорят, насколько опасен панславизм, а большая часть моих подданных говорит на языке близком к русскому. Я не хочу брожения в своих землях! А потому зачем мне такой союз, который несет опасность?!

Вопрос был задан напрямую, и Фок принял его, открыто смотря на кайзера — они обменялись взглядами.

— Оставь панславизм — он тут не причем. Католики ваши, православные наши, а сказки о славянском единстве есть бредни. Ты бы еще рассказал мне, немцу, про искреннюю любовь поляков к русским?! Дело не в России — Византия будет православной, другой веры народов в ней не будет. Пусть сербы объединятся у тебя под боком, никакой опасности для твоей империи не будет, одни сплошные выгоды.

— И как оные выглядеть станут, интересно, — пробормотал Франц-Иосиф — и тут Фок принялся «ковать железо»:

— Ты им отдашь восточные земли Боснии, также Герцеговину, но значительная часть последней останется за тобой. Еще Которскую бухту — сербам нужен выход к морю. И все — в компенсацию отойдут все албанские земли, за исключением кусков, что отойдут Черногории и Сербии. И Эпира, что вместе с Ионическими островами, станет самостоятельным царством в составе Византии, а базилевсом будет королевич Андрей, женатый на принцессе Алисе Баттенбергской — англичане настоятельно просят ему даровать этот удел. Отдав сербам часть земель с Котором, которые все равно будут находиться под твоим вниманием, ибо они близко, ты укрепишься в Албании. Значительно больше по территории для обмена, твоя империя раздвинет границы, а с восточной империей ромеев не будет в будущие времена поводов для конфликтов. Наоборот, дружеские отношения с ней позволят обуздать притязания Итальянского королевства, которое жаждет раздвинуть свои пределы, занять Триест, и взять реванш за Лиссу.

Фок моментально понял, что задел слабое место старого кайзера, которого бесили притязания итальянцев на тот же Триест — город, где из полутора десятка газет лишь одна издавалась на итальянском языке, что говорит о процентной доле носителей этого языка. К тому же сама Австрия притязала на Венето — историческое наследие Венецианской республики, отторгнутое от нее в ходе не такой уж и давней войны, которую Франц-Иосиф хорошо помнил. А ведь тогда еще отобрали Ломбардию, Тоскану и Модену, и кайзер хорошо помнил то унижение, которое испытал.