Возраст не помеха - Мишин Виктор Сергеевич - Страница 48

Подходя к пролому, пришлось всерьез попотеть, чтобы преодолеть колючку, черт, наши тут задержатся, это плохо. Эх, пару гранат бы сюда, не подумал ребят предупредить, двойка мне. Вот и пролом, тент, скрывавший дыру, откинут в сторону, в глубине ничего не видно, но я-то знаю, что там сейчас у пулеметчика палец на спусковом крючке подрагивает.

– Стой! – окрик на немецком.

– Это Леший, если у вас есть радио, вас должны были предупредить…

– Мы и так знаем тебя, ты уже здесь был, – последовал ответ. Кто со мной говорил, я не видел, голос идет изнутри здания, человек стоит в темноте и скрыт от моего взора. – Зачем ты пришел? Мы не получали сведений о твоем приходе.

– Группа обеспечения задерживается, русские попались на пути. Меня послали вперед попросить поддержки.

– Какая поддержка, о чем ты? – недовольно произнесли из подвала.

– Если солдаты отожмут русских сюда, накройте их огнем. Вот и все.

– Ты назад, к ним? – кажется, даже чуть растерялся говоривший. Еще бы, он-то ждал, что я буду рваться внутрь, а это неправильно, можно сразу стрелять, а я сломал ему планы, так как не проявляю такого желания.

– Здесь дождусь, я свое дело сделал, а то еще попадусь русским при возвращении, мало ли, может, они уже близко. Мне приказано после выполнения задания поступить в распоряжение лейтенанта Грубера. Он еще командует гарнизоном?

– Да, заходи внутрь, тебя проводят, но нужно подождать, господин лейтенант спит. Русские сегодня проявили большую активность, чем в последние дни, устали все. Не слышишь, что ли, лезь сюда!

Делая вид, что мне вроде как это вообще не нужно, я спокойно проследовал к брезентовому пологу и, чуть замешкавшись на входе, шагнул внутрь. Дальше все пошло не по моему плану. В лицо ударил луч света, я, невольно зажмурившись, подался назад, но меня жестко схватили за руки. Несильный удар всем телом о стену дал понять, что меня к ней прижали. Мама дорогая, я попался, как баран… Это наказание за недооценку противника. Ай да немцы, ай да сукины дети! И я хорош, решил, что всех умнее, а предки тупые… Ой блин, как же больно по самолюбию получать, но по делу все, сам виноват, жаль только людей подвел, а ведь хотел помочь. Главное, чтоб наши не рванули без сигнала, а то полягут тут все, жаль ребят.

– Нож в рукаве, в кармане пистолет, господин фельдфебель, – услышал я голос из темноты, так как стоя лицом к стене ничего не видел вокруг.

Да, меня тут же обыскали и все отобрали, кроме ракетницы, да и нож на спине не нашли, торопыги. На мне были немецкие солдатские сапоги, в голенище которых я и прятал ракетницу, а эти ухари туда пока не заглянули. Торопились, быстро охлопали и обрадовались находкам, а то, что есть еще кое-что, не учли.

– Вы что делаете, господа? Вы же знаете меня, метка на воротнике! – попробовал было возмутиться я.

– Конечно, мы знаем о тебе, о том, что ты служишь красным. Сучонок, тебя повесят посреди улицы на столбе, чтобы твои русские друзья видели! – было мне ответом.

Внезапно появился и командир этого отряда, лейтенант, мать его.

– Вы сильно пожалеете о том, что делаете, это ошибка, – спокойно и грустно произнес я.

– Ага, уже жалею. Гюнтер, отведи его в камеру! Оберст Хартман пришлет за ним утром.

– Есть, герр лейтенант.

– Наши еще не пришли? – вдруг добавил лейтенант.

– Никак нет, господин лейтенант, но сообщали, что задерживаются, какие-то проблемы там были.

– Ясно, передай на посты, чтоб не спали.

– Так точно!

Меня тупо ждали. Кто именно меня раскусил, жандармы, тот сраный гауптман, пославший на убой, или кто-то еще, узнаю нескоро. А главное, закончилась моя полезность в армии, да и глупо было думать, что я вот так смогу бегать от противника к противнику, убеждая их по очереди в своей преданности. Правда, служил-то я всегда только Советскому Союзу, Германию же я мечтал наказать, да вот не вышло. Заигрался. Но хватит уже плакать, нужно исправлять ситуацию.

Размышлял я, пока вели по подвалу в какой-то закуток. Камера. Ха, вот же немцы, где бы ни стояли, везде устраивают тот порядок, что заложен у них по уставу. Положено на занятой территории поставить шлагбаум, поставят уже через пару часов, да еще и покрасят. Положено камеру для шпионов и пленных иметь, устроят и это. Но тут, увидев, куда меня ведут, мне даже поплохело. Это было что-то вроде банковского хранилища, только увидев дверь, солдат осветил ее фонариком, я даже дышать стал чаще, словно уже ощутил недостаток воздуха.

– Эй, дружище, там же, наверное, дышать нечем?! – спросил с вызовом я.

– Молчи, щенок, руки за голову, воздух тебе уже не понадобится, – рявкнул немец.

Разглядеть его не получалось, да и не нужно мне это, фашист он и в Африке фашист. А вот то, что приказал руки за голову заложить, это плюс. Нож-то там, я ведь не зря его там ношу, в курсе, что немцы предпочитают заставлять пленных убирать руки именно туда. Когда в школе это показывали, объясняя, как нужно конвоировать заключенного или пленного, я только фыркал, но не поправлял, зачем? Учить немцев не стану никогда, пусть страдают. Ведь они как считают, руки за спиной не видно, против охранника могут что-либо предпринять, и он не успеет среагировать. А вот за головой… Тут и времени больше надо, они ж не знают о ноже между лопаток, да и видно их, эти самые руки, как только начну шевелиться, сразу насторожу. Но мне нужно всего одно движение. Пока стоял рядом с дверью, которую открывал немец, кончиками пальцев подцепил нож и потянул вверх. Сейчас на меня не светят фонарем, стало быть, и не заметят. Охранник, отворив дверь, двинулся ко мне, осветив фонарем.

Думать времени не было, стоял я полубоком, и теперь или я, или… уже меня. Из-за света фонарика я не видел, как именно стоит противник, но выбирать место для удара в такой ситуации было невозможно. Вскинув ногу, почти без замаха, бью куда попало, надеясь, конечно, попасть в пах. Уж куда попал не знаю, но фонарь тут же дрогнул, немец едва не выронил его, а дальше я уже достал нож. В глазах все еще прыгали «зайчики», но замах немца все же не прозевал. Ушел в сторону, а враг, похоже, не знал, бросить фонарь или бить одной рукой. Немец снова махнул рукой, а я сделал шаг в сторону и просто выкинул руку вперед, нанося колющий удар. Удар явно пришелся не в пустоту. Фонарь грохнулся на пол, подняв, как мне показалось, колокольный звон. Я отлично почувствовал, что зацепил врага, но следовало добить, чтобы наверняка. Я уже говорил, что хоть еще и мелкий, но за год все же здорово окреп? Вот то-то и оно. Фонарик упал на пол удивительно правильно, развернувшись, перекатываясь в сторону немца, и вот тогда я уже увидел его очень хорошо. Немец стоял чуть согнувшись, кстати, ростом он был немногим выше меня, метр семьдесят, скорее всего, вряд ли выше, и смотрел вниз. Пытается разглядеть рану? Зря! Точный, хорошо поставленный прямой удар – и из горла фрица торчит только рукоять. Рот распахивается в беззвучной злобе, сказать что-то с такой раной нельзя, а я еще и проворачиваю финку в ране, открывая крови дорогу. Немец уже не думал ни о чем и не мог помешать. Просто зайдя ему за спину, я перехватил нож поудобнее и, вытащив лезвие из горла врага, сильно и резко полоснул по этому самому горлу, хоть это и было уже лишним. Кровью меня буквально залило. Дальше оставалось лишь придержать хладный труп, не давая греметь при падении. Вышло с трудом. Сняв с шеи трупа ремень автомата, я быстро поднял фонарь и осмотрел магазин МП-40, порядок. Охлопывая труп, снял подсумки с запасными магазинами, две гранаты-«толкушки» и каску. В темноте, когда появлюсь в основном помещении подвала, не разглядят, на ком одет этот элемент экипировки. Подсумки быстро пристроил на себя, благо снимались они вместе с ремнями, удобно.

Осторожно выглядывая из темного проема в такое же темное помещение, где установлен пулемет, найти его не было проблемой. Пулеметчик сидел на том же месте, где и полчаса назад, за мешками с песком. Улегшись на земляной пол, грязи… звиздец как много, я выполз наружу. Или точнее вполз в соседнее помещение.