Стихи - Гарсиа Лорка Федерико - Страница 3

Пел я, бывало, ребенком, как ты, милые дети с лужайки зеленой. Голос мой, ястреб с когтями котенка, в небо взмывал, в его синее лоно. Клича вербену, вербену зовя, как-то бродил в картахенском саду я, и потерял я колечко судьбы, речку из песни минуя.

Стать кавалером и мне довелось. Майский был вечер, прохладный и лунный. Мне показалась загадкой она, синей звездой на груди моей юной. Вербного был воскресенья канун, сердце скакало в звездные дали. Но вместо роз и махровых гвоздик ирисы руки ее обрывали. Сердцем я был беспокоен всегда, милые дети с лужайки зеленой. Ту, что в романсе встретилась мне, ждал я, в мечты погруженный. Ту, что нарвет майских роз и гвоздик, ждал я, - как пелось в романсе. Но почему только дети одни видят ее на Пегасе? Та ли она, кого мы в хороводах с грустью звездой называем, молим, чтоб вышла потанцевать в луг, принаряженный маем?

Мне вспоминается детства апрель, милые дети с лужайки зеленой. В старом романсе однажды ее я повстречал, изумленный.

И по ночам стал печалиться ей, недостижимой, немилый. Слыша мои излиянья, луна губы в усмешке кривила. Кто она - та, что гвоздики сорвет с нежными розами мая? Бедная девочка, замуж ее выдала мачеха злая. Где-то на кладбише в тихой земле спят вместе с ней ее беды... Я же, в любви безответной своей, сердца исчез не изведав, с посохом солнца хочу одолеть недостижимость небесного склона.

Мраком меня укрывает печаль, милые дети с лужайки зеленой. Ныне далекие те времена с нежностью я вспоминаю. Кто она та, что гвоздики сорвет с нежными розами мая?

ПОТЕМКИ МОЕЙ ДУШИ

Потемки моей души отступают перед зарею азбук, перед туманом книг и сказанных слов.

Потемки моей души!

Я пришел к черте, за которой прекращается ностальгия, за которой слезы становятся белоснежными, как алебастр.

(Потемки моей души!)

Завершается пряжа скорби, но остаются разум и сущность отходящего полудня губ моих, отходящего полудня взоров.

Непонятная путаница закоптившихся звезд расставляет сети моим почти увядшим иллюзиям.

Потемки моей души!

Галлюцинации искажают зрение мне, и даже слово любовь потеряло смысл.

Соловей мой, соловей! Ты еще поешь?

""

ДОЖДЬ

Есть в дожде откровенье - потаенная нежность. И старинная сладость примиренной дремоты, пробуждается с ним безыскусная песня, и трепещет душа усыпленной природы.

Это землю лобзают поцелуем лазурным, первобытное снова оживает поверье. Сочетаются Небо и Земля, как впервые, и великая кротость разлита в предвечерье.

Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам, овевает священным дуновением моря, вызывает внезапно бытие на погостах, а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

роковое томленье по загубленной жизни, неотступную думу: Все напрасно, все поздно! Или призрак тревожный невозможного утра и страдание плоти, где таится угроза.

В этом сером звучанье пробуждается нежность, небо нашего сердца просияет глубоко, но надежды невольно обращаются в скорби, созерцая погибель этих капель на стеклах.

Эти капли - глаза бесконечности - смотрят в бесконечность родную, в материнское око.

И за каплею капля на стекле замутненном, трепеща, остается, как алмазная рана. Но, поэты воды, эти капли провидят то, что толпы потоков не узнают в туманах.

О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья, дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий, дождь хороший и мирный, только ты - настоящий, ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!

О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях души светлых ручьев, незаметные росы. Нисходя на равнины, ты медлительным звоном открываешь в груди сокровенные розы.

Тишине ты лепечешь первобытную песню и листве повторяешь золотое преданье, а пустынное сердце постигает их горько в безысходной и черной пентаграмме страданья.

В сердце те же печали, что в дожде просветленном, примиренная скорбь о несбыточном часе. Для меня в небесах возникает созвездье, но мешает мне сердце созерцать это счастье.

О мой дождь молчаливый, ты любимец растений, ты на клавишах звучных - утешение в боли, и душе человека ты даришь тот же отзвук, ту же мглу, что душе усыпленного поля!

""

ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я

Я твое повторяю имя по ночам во тьме молчаливой, когда собираются звезды к лунному водопою и смутные листья дремлют, свесившись над тропою. И кажусь я себе в эту пору пустотою из звуков и боли, обезумевшими часами, что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя этой ночью во тьме молчаливой, и звучит оно так отдаленно, как еще никогда не звучало. Это имя дальше, чем звезды, и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова, как любить я умел когда-то? Разве сердце мое виновато? И какою любовь моя станет, когда белый туман растает? Будет тихой и светлой? Не знаю. Если б мог по луне гадать я, как ромашку, ее обрывая!

ЭЛЕГИЯ

Окутана дымкой тревожных желаний, идешь, омываясь вечерней прохладой. Как вянущий нард эти сумерки плоти, увенчанной таинством женского взгляда.

Несешь на губах чистоты неиспитой печаль; в золотой дионисовой чаше бесплодного лона несешь паучка, который заткал твой огонь неугасший в цветущие ткани; ничей еще рот на них раскаленные розы не выжег.

Несешь осторожно в точеных ладонях моточек несбывшихся снов и в притихших глазах горький голод по детскому зову. И там, во владеньях мечты запредельной, виденья уюта и скрип колыбели, вплетенный в напев голубой колыбельной.

Лишь тронь твое тело любовь, как Церера, ты в мир снизошла б со снопами пшеницы; из этой груди, как у девы Марии, могли бы два млечных истока пробиться.

Нетронутый лотос, ничьи поцелуи во мгле этих пламенных бедер не канут, и темные волосы перебирать, как струны, ничьи уже пальцы не станут.

О таинство женственности, словно поле, ты ветер поишь ароматом нектара, Венера, покрытая шалью манильской, вкусившая терпкость вина и гитары.

О смуглый мой лебедь, в чьем озере дремлют кувшинки саэт, и закаты, и звезды, и рыжая пена гвоздик под крылами поит ароматом осенние гнезда.