Кукла колдуна (СИ) - Риш Мартиша - Страница 32

— Думать не смей о таком! Разбуженная не вовремя женщина сама по себе знамение беды, а уж ведьма!

Энтель

Повозка тронулась не в ту сторону, мне стало не по себе. Что, если мы сейчас протараним вокзал, хоть и скорость мала? Там же люди. В последний момент направление движения изменилось, и мы с грохотом помчались вперёд. Скорость ужасает! Это не дом на колесах, это монстр! Деревья за окном проносятся со скоростью зайца. Вжих и все! На всякий случай вжался плотнее в сидение. Если домики решат тормозить или им под колеса попадет ветка, упавшее дерево, беды точно не миновать. Ладно, я погибну, не страшно, моя эльфийская чистая жизнь и так решена. Осталось недолго, встретиться на прощание с отцом, рассказать, как всё было и с достоинством принять кару. Но ведь и другие погибнут. Домик полон народу! Почему никто не встревожен? Откуда такое умиление в лицах?

— Перепил? — спросил мужчина напротив.

— Перепел? Где?

— Бедолага. Меру знать нужно. Эх. К своим едешь?

— Именно так.

— Ты хоть подремли, может, полегчает немного. Иначе жена по глазам сразу все поймет. И будет тебе встреча на высшем уровне, что искры из глаз посыплются. Я-то с возрастом поумнел, меру знаю. Выходишь-то где?

— В Кавголово.

— Разбужу, отдыхай. Мне до Васкелово пилить. Вон, мармеладок везу, ее любимые… Может, хоть в этот раз пронесёт, обойдусь без скандала. Иначе опять превратится в крокодилиху и поминай выходные добрым словом, а то и весь отпуск, — мужик потряс у меня перед носом свертком в яркой обёртке.

— Извините мне мое любопытство, но раз уж мы с вами так душевно беседуем о делах семейных, скажите, вашу судьбу боги тоже связали с ведьмой?

— Красиво сказано. Сам женился. По доброй воле, так сказать. Нет, так-то она ничего, добрая, даже ласковая. Иногда. Когда спит. Посмотришь на мягкое личико, оглядишь прибранный дом, вспомнишь холостых однокашников, все ужо померли. Так вроде, повезло?

— Должно быть так.

Постарался вглядеться в окно. Здесь, за пределами города мир напоминает черновик картины нашего леса. Те же деревья, но листва их так скупа, будто художник пожалел красок. Плодов вовсе не видно, ни персик, ни абрикос не мелькнёт за окном. Даже когда скорость поезда заметно упала перед остановкой, и то за окном были одни только бесплодные зелёные ветви. Странно. Так я и не понял, чем живёт, чем питается такая огромная масса людей, если нет здесь ни садов, ни крестьян, да и стад тоже не видно. Реки и те несут в себе только грязную кишащую нечистью воду.

— Следующая твоя! Удачи с женой!

— Благодарю покорно. Я надеюсь расторгнуть наш брак.

— Даже не думай! У тебя на морде написано, что один пропадешь! Правду тебе говорю. Хлипкий весь, а потребляешь много. Нет уж! Выпей эту чашу яда до дна, чтоб другим не досталось!

Глава 29

Энтель

Вышел на остановке. Красота. И дышится много легче, чем в их каменном городе, совсем не воняет, почти совсем. Люди бегут, спешат по своим делам, кого-то встречают, другие уходят сами. Солнце все же выкатилось на небо сначала из-за горизонта, теперь уже из облаков, и, похоже, решило взять реванш за время вынужденного отсутствия на небосклоне — изжарить всех дотла. Кожа противно вспотела под тонкой рубашкой. И ведь не снимешь, я же не человек, чтобы так легко демонстрировать свое тело. Озеро видно прямо отсюда, идти совершенно не далеко. Главное только, чтоб оно меня пропустило на заветную сторону без помощи ведьм. Дождался, пока с диким ревом укатилась дальше повозка, домики грохнули, будто прощаясь, надеюсь, я никогда больше их не увижу. Хотя и рад был бы так проехаться снова. Все же целое приключение — мчаться быстро сквозь пространство. Н-да. Пора идти, время не терпит промедления. Страшно возвращаться обратно. Страшно настолько, что не идут вперёд ноги, просто не смеют идти. Но я ведь принц! Наследник! Во мне текут последние отголоски крови великого рода. Долг, честь, обычай — все это гонит вперёд. Заставляет идти навстречу судьбе, изгнанию или смерти, позору, отречению в глазах собственного отца. «Надо» — великое слово. «Обязан» держит крепче любой самой тяжёлой цепи. Было бы можно хоть на час задержаться, слился бы с этой веселой толпой, дал бы себе время в последний раз насладиться этим миром и этой веселой свободной от всех условностей жизнью. Не могу, не смею, хоть какие-то надежды отца, но я могу ещё оправдать. Предупредить и помочь отбить атаку тьмы, не дать прорваться ко дворцу. Запечатать проход через озеро, если это возможно сделать быстро, надо стараться успеть. Шаги стали шире, а мир сузился до сверкающей полоски впереди между деревьев.

— Энтель, стой. Я приказываю тебе на правах старшего, — я замер, словно тетива лука перед тем как дать стреле вылететь. Развернулся на каблуках. Маркаэль стоит и крутит в губах травинку.

— Ты умер. Тебя замучили ведьмы в плену. Так говорили все, кто вернулся обратно с той вылазки.

— Как видишь, я вполне жив. Состою в браке, имею двоих. Ты слышишь? Двоих! детей. В них только половина эльфийской крови.

— Как так вышло? Пути назад нет? Мы оба никогда не сможем вернуться?

— Путь есть. Уверен, твоя ведьма тебе его откроет. Мне моя предлагала уйти раз сто или двести. Я уже сбился со счета.

— Почему ты все ещё здесь?

— Идём. Нам есть о чем говорить. Тебя ждали все, кто перешёл в этот мир.

— Они тоже живы? Вы в плену или в рабстве?

— Нас сковали другие цепи. Сильнее их не существует. И нет, из всех десятерых женаты только трое. Дети есть у меня одного.

— Я не понимаю.

— Поймёшь. И надеюсь, сможешь принять правильное решение. Тебе одному под силу все изменить.

Идём прямо вглубь бесплодного леса, под ногами то и дело валяются чьи-то бесхозные неприглядные вещи. Маркаэль прислонил к уху неясный мне артефакт. Раз за разом слышу, как доносятся из него голоса всех тех, кто погиб давно, сгинул, оказался замучен руками ковена ведьм. Что за чертовщина здесь происходит? Может, это все только мне снится? И почему весь лес наполнен вещами? Как их не украли, не прибрали в руки? Даже металлические банки, и те лежат под ногами, а ведь их легко могли переплавить в ножи. И шелка брошены, пусть рваные, но обрывки дорогой некогда ткани. Ни один крестьянин не смог бы пройти мимо такого полотна. Может, это кладбище? Странное, языческое, где сложены на могилы в беспорядке вещи умерших, и мы топчем ногами чужие могилы? Эльф не может стать упырем, не может. Маркаэль точно живой. Или? Не знаю. Мыслей слишком много, они путаются, никак не хотят выстроиться единым строем. Шли долго, пока не выбрались к поляне, увенчанной старым кострищем. Сплошь знакомые лица. Светлые, ясные, хмуро сдвинуты брови, строги взгляды бездонных глаз. Со всех стон хрустят ветки, эльфы идут на поляну, внезапно ставшую будто алтарной. Чудится, что меня сейчас будут судить за все грехи прошлого. За то, что я смел нарушить по незнанию и вина моя велика. Больше, чем я могу себе даже представить.

— Энтэль, ты всегда был храбрым и честным в бою, — начал Маркаэль издалека на правах старшего здесь, — Всегда смело смотрел вперёд. Не боялся правды. Смело шел вперёд. Не отступал ни перед чем. Так ли это теперь?

— Честь превыше жизни, Маркаэль. Беда заключается в том, что я предал свой род, женившись на ведьме. Такова была нарушенная злой ворожбой воля богов.

— Благая воля. В ней спасение нашей магии, всего нашего мира, пустоши и диких земель.

— Как ты можешь говорить такое?

— Правда — зверь страшный, надо иметь достаточно смелости, чтобы смотреть ей прямо в оскаленное лицо.

— Мне достаёт смелости прямо смотреть вперёд!

— Тогда слушай. Много лет тому назад, как ты знаешь, в нашем родном некогда лесу закрыли для чужаков священную рощу, обрезали все земные пути во дворец, оставив лишь оконце портала.

— Так и есть.

— Магия должна литься, перетекать, струиться потоками по целой сети невидимых ручейков, пронзающих наш лес насквозь. Мы оборвали эту сеть, нарушили, сами, своим неумелым колдовством, желая спрятать самое ценное: реликвии, семью короля, наследников. Захотели иметь надёжное пристанище в сердце нашего леса. Крепость, куда не войдёт никто чужой, не зная дороги. На все роды эльфов, кроме рода королей, на всех их потомков, была наложена печать, призванная беречь эту тайну. Более того, мы возгордились настолько, что и рощу закрыли от чужаков особым ритуалом, чтобы ничьи грязные ноги не топтали наших цветов. Я прав?