Бой на Калиновом мосту - народные сказки - Страница 60

— Слуги мои, верны мои! Стулья, столы, приборы сбирать, самовары наливать!

Иван Васильевич говорит:

— Зачем нам обеды?! Мы пришли дело делать.

Сатана говорит:

— Дать последнюю службу.

— Какую?

— Вот, против моего окна вырубить дачу. Который лес хороший, толстый — окатать[60] в костры, поплоше — сжечь на огне, пенья выкорчить, поснять пшеницы одной ночи: вспахать заборонить, сжать, намолоть и рыбник испекчи, и к девятым утрам к чаю принести пирог с рыбой. Эх как, брат, как он хитер! Не он хитер, а Марья Царевна хитрее его! Повесил головушку пониже могучих плеч. И потом Марья Царевна цепается у окна:

— Ух, Иван Васильевич, что ты голову повесил?

— Да как не весить! Вот одну ночь надо вырубить дачу.

— Напейся квасу, молись спасу. Утро вечера мудренее, кобыла мерина удалее: возку возит и жеребят носит.

Что сделать? Спит он богатырским сном. Сейчас наутро встает, завертывает пирожок с рыбой в белый платочек.

— Ну, иди к нашему хозяину, что он тебе скажет на ответ.

Наш хозяин взял этот пирог, поглядел, с чаем закусил. Осмотрел глазами — все срублено, изжено [61] и вспахано, посеяно и жнитна [62] видать. (Она так сообразила!) Кто что делает. А пшеницу готово принесли — муки-то. Пирог съел, похвалил.

— Вот, сегодняшний день будем венчать вас.

Взял их, обвенчал.

— Идите вы, молодые, на свою комнату, где Иван Васильевич был раньше.

Марья Царевна пришла к Ивану Васильевичу в комнату, легла с ним вместе на кровать. Наутро встала, плюнула слюнку — Слюнка слюнка, отвечай за меня и за Ивана Васильевича. Что спросят, то и отвечай.

Ночью они не переночевали — ночью сдобились [63] и ушли. Взяли в окно и улетели. Приходят там разные девицы самого их хозяина — атамана:

— Вставай, иван Васильевич! Хозяин зовет!

А слюнка отвечает у кровати:

— Вот сейчас встаем.

А потом:

— Умываемся!.. А вот и оболокаемся!.. А вот и исправляемся!

Спогодя маленько, сейчас опять посылает слугу.

— Скоро ли они там?

— Да вот сейчас встаем.

А потом:

— Умываемся!.. А вот и оболокаемся!.. А вот и исправляемся!

Приходит сам атаман, толкает ихние двери. Вытолкнул их двери, у кровати увидел, что отвечает слюнка, а их след простыл. Посылает своих девиц достигать их. Что ни увидите, все берите с собой.

Ну, Марья Царевна говорит Ивану Васильевичу: Припади к земле.

Иван Царевич припал:

— Шум в земле. Не то погода или погоня.

— Это не погода, за нами погоня. Я обвернусь часовенкой, а ты старцем. Читай книгу!

Спросили [девицы]:

— Много ли лет здесь спасаешься?

А спасаюсь тридцать пять лет.

— А кто этта не прохаживал ли?

— И зверь не прорыскивал, и птица не пролетывала, и часовенка мохом обросла.

Он открыл книжку, читает. Сказали все одиннадцать сестер:

— Что нам далее лететь! Вернемся!

Они вернулись взад, а Иван Васильевич и Марья Царевна дальше полетели. Девицы-то приходят к бесу и сказывают все, что видели.

— Ой вы, дураки! Взяли бы книжку — за ней человек пришел, а человека взяли — пришла бы часовенка за ней. Бегите взад. Нету вам сроку. Догоняйте!

Они летели, летели, долетают опять близ. Шум, гам стоит, землетрясение земли, лес трещит. Марья Царевна говорит Ивану Васильевичу:

— Припади к земле!

Иван Васильевич припал.

— Шум в земле. Не то погода или погоня.

— Это не погода, за нами погоня! Давай я обернусь колодцем, а ты ковшичком — они пить не захочут.

Добежали [сестры] до колодца, до ковшичка. Вода славно в колодце. Помужовали, помужовали [64] и вернулись взад к тому же хозяину. Он опять их посылает и сам сзади гонит. Гнал, гнал, часовенку перегнал, да и колодец.

Вот Марья Царевна и сказала своему Ивану Васильевичу:

— Будь я болотом, а ты будь коршун — пить это болото. А я стану боле лить и делаться река, и брошу я в эту реку с себя перстень пойдет по реке, и придет этот перстень к Марье Царевне, сестрице моей родной.

И Марьи Царевны прислуга сошла с ведрами на эту реку, изловила этот перстень, попался в ведро. И сказала прислуга, объявила Марье Царевне:

— Какое нынче бог дал счастье: кольцо в ведро залезло.

Она взяла это кольцо и подала Марье Царевне. Марья Царевна и прочитала: «Будет, сестра родная, будет у вас заборщик, спрашивать станет медь, серебро и золото: «Продайте мне эту старинную древность», — и вы никак не давайте, бросьте на пол, и рассыплется это кольцо на много бисеров, и сообщится этот бисер опять же с водой, бросить его в ведро. Будет Иван Васильевич в ведре, будет и Марья Царевна в ведре».

Пришел нечистый дух, стал это болото пить. Стало больше болото лить. Кинула Марья Царевна этот обруч, и попался он прислуге. Прислуга отдала сестре. Сестра и берегла.

Этот сам сатана пил это болото — не мог припить (он обернулся коршуном). Набасился [65] в богатую одежду, навесил на себя разные котомочки кожаны.

«Будто я собираю медь, серебро и золото. Что стоит старинна древность, подай сюда, тройную стоимость плачу!»

Марья Царевна (сестра той) носила это кольцо до этого дня. Приходит к ней в усадьбу этот закупатель (сатана). Родитель Марьи Царевны сказал:

— Давай кольцо, мы за него одно купим двадцать одно.

Она взяла, не стерпя сердца, жалеючи своей сестры Марьи Царевны, бросила о пол и рассыпался на мелкий бисер. Она одну бисеринку заступила правой ногой и спустила в то же ведро. Из того же ведра сочинилася Марья Царевна и Иван Васильевич. И здоровается со сестрою:

— Здравствуй, сестра голубушка, что ты меня сохранила от самого сатаны, от нечистого духа.

Она верно увидала:

— Сестра моя.

Они тут погостили несколько суток. Марья Царевна спрашивает:

— Почему ты была у злого духа?

— Потому что меня мать прокляла.

А затем конец, до свидания. Ушли в тот город, который привезен из золотого царства. Приходит в тот город — никакого он не имеет виду, ни паспорту. Забирает их полиция. Они полиции отвечают:

— Скажите моему папаше: откупился от окаянной силы, нашел себе вечную судьбу — Марью Царевну.

Посадили в золотые кареты. Повезли Ивана Васильевича к своему отцу Василию Стрельцу.

— Вот, твой сын женился. Вот вам и супруга.

Все собралось начальство, дивому дивовались, как он не мог пропасть […]. Отец, мать встречают со слезами — сколько лет не видали. Поздравляют с нареченной — с Марьей Царевной.

32. ИВАН ЦАРЕВИЧ И БОГАТЫРКА СИНЕГЛАЗКА

Было это дело на море, на океане; на острове

«Кидане стоит древо золотые маковки, по этому древу ходит кот Баюн, — вверх идет, песню поет, а вниз идет, сказки сказывает. Вот бы было любопытно и занятно посмотреть. Это не сказка, а ещё присказка идет, а сказка вся впереди. Будет эта сказка сказываться с утра после обеда, поевши мягкого хлеба. Тут и сказку поведем. Было это не в каком царстве дело, в иностранном государстве жил царь с царицей. У царя, у царицы было три сына. Больший сын был Федор Царевич, а второй сын Василий Царевич, а младший сын был Иван Царевич. Этот царь собирает пир на весь мир. Забрал к себе на пир князей, и бояр, и удалых полениц[66].

— Кто бы, ребятушки, съездил за тридевять земель, в десятое царство, к девке Синеглазке. Привез бы от этой девки Синеглазки живые воды молодые, кувшинец о двенадцати рылец. Я бы этому седоку полцарства прописал и полкамени самоцветного!

В этом пиру больший хоронится за среднего, а средний хоронится за меньшего, а от меньшего ответу нет. Выходит его сын старший Федор Царевич и говорит:

— Неохота нам в люди царство отдать. А я поеду в эту дорожку, эти вещи привезу и тебе, отцу, сдам.

— Ну, дитя мое милое! Наше добро да нам и пойдет.

Вот хорошо; ходит это Федор Царевич по конюшням выбирает себе коня неезжалого, уздает узду неузнанную, берет он плетку нехлестанную, кладет он двенадцать подпруг с подпругою, не ради он басы, а пади крепости, славушки молодецкие. Отправился царевич в дорожку; видели, что садился, а не видали, в кою сторону укатился. Едет он близко ли, далеко ли, и низко ли, высоко ли, предаю неба на земле, на чужой стороне, и доезжает он до горы. На полугору заехал на полугоре лежит плита-камень, на этой плите подпись подписана и подрезь подрезана: «Три дороги. Первому дорогой — тому голодному быть, во вторую ехать — сам сыт, да конь голоден, а в третью — с девицей спать». Как поразмысливает сам себя: «Сам я голодный долго ли проживу, на коне я на голодном не долго доеду, а с девицей спать обрекаюсь это дорога самая лучшая для меня». Поворотил в дорожку, где с девицей спать, вдруг доезжает до терема. Вдруг выбежала девица: