Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна - Страница 19

– Как же мы не видали санок?

– Мы смотрели слева, а она приехала справа.

– Пойдем отворять?

– Еще вцепится, – пусть лучше Дуня откроет.

Мы остановились у рояля.

Вот Дуня отодвигает засов; запела дверь. В передней Ленин голос:

– Раздевайся скорей, ты, наверное, совсем замерзла.

– Совсем не замерзла, мне всегда жарко!

Она! – Сумасшедшим всегда жарко.

Мы беремся за руки. Я, как старший, делаю шаг вперед. Вытягиваем головы. Вот кусочек Лениной шубы, вот что-то темное на полу. Сумасшедшая приехала и начала беситься!

Голос Мары:

– Такое маленькое, лиловенькое, – я без него жить не могу!

Голос Лены:

– Не беспокойся, сейчас найдем. С цепочкой?

– Да, с серенькой, то есть с серебряной. Оно у меня с одиннадцати лет! Господи, Господи!

– Ты только сейчас заметила, что его нет?

– Да, на извозчике я его еще щупала.

– Надо позвать мальчиков – они всегда все находят.

Мы так и застыли. Сумасшедшая потеряла свою цепь, и мы теперь должны ее найти.

– Кира! Женя! Идите скорей!

Глядим друг другу в глаза; я дергаю Женю за руку. Секунда молчания.

– Сейчас!

Мы в передней. Лица Мары не видно, она ползает по полу спиной к нам. Лена в шубе стоит на корточках и шарит руками под вешалкой.

– Мара сейчас уронила свое сердечко – поищите хорошенько.

Сердечко?.. Бедная Лена!

– Что же вы стоите?

Будь что будет! Становимся на колени, стараясь не дотрагиваться до ее синего платья. Шарим под вешалкой без всякой надежды найти – разве можно потерять сердце?

– Мара, – говорит Лена, вставая, – может быть, оно у тебя где-нибудь спрятано?

– Ты думаешь? Нет, кажется… Я сейчас посмотрю.

Синяя юбка метнула меня по лицу. Сумасшедшая встала. Я тоже встаю. Большая девочка в синей матроске. Короткие светлые волосы, круглое лицо, зеленые глаза, прямо смотрящие в мои.

– Кира или Женя?

– Кира.

Она опускает руку за матросский воротник. Вынула сначала огромный складной нож, потом портсигар и маленькую кукольную голову. Опустила все обратно, роется еще. Вытащила кошелек, открыла.

– Нашлось! Женя, не ищи! Лена, смотри, вот оно!

В высоко поднятой над головой руке лиловый камешек на цепочке.

– Слава Богу! Я без него жить не могу!

– Идем скорей чай пить – ты, наверное, простудилась, – озабоченно говорит Лена, успевшая за это время снять шубу.

Все выходят, кроме нас.

– Копыт нет, а когти есть, – шепчет Женя.

– Видел?

– Слышал, как скреблась.

– Посмотрим ее шубу!

Рядом с Лениной шубой что-то странное, коротенькое, лохматое, – медвежья шкура шерстью вверх.

– Не трогай! – останавливаю я Женю, – еще заразишься и сам с ума сойдешь.

В столовой сидели папа, сестры, Андрей и Мара. Последняя, впрочем, не сидела, а стояла, прислонившись к печке. Люся разливала чай.

– Вам, Мара, какого? Крепкого, среднего или слабого?

– Черного, как кофе.

– Ведь это очень вредно…

– Страшно действует на нервы, отравляет весь организм, лишает сна… – скороговоркой продолжала Мара.

– Зачем же вы его пьете?

– Мне необходим подъем, только в волнении я настоящая.

– Вы слишком дорого оплачиваете это волнение. Подумайте, что с вами будет через два-три года, – сказала Люся.

Мара нетерпеливо замотала головой.

– Через три года мне будет двадцать лет – это пока ясно и несомненно. И еще ясно, что я не хочу и не могу жить долго.

Мы с интересом следили за ее ответами. Не хочет и не может жить долго? Наверное, она боится, что еще больше сойдет с ума и ее запрут в клетку. Бедная!

Папа предложил ей сесть.

– Благодарю вас, я никогда не сижу, я терпеть не могу сидеть.

– Неужели вечное стояние вас не утомляет?

– Я ведь не целый день стою, – хожу или, когда устану, лежу.

– Вы, кажется, горячий противник гигиены?

– Люди, слишком занятые своим здоровьем, мне противны. Слишком здоровое тело всегда в ущерб духу. Изречение «В здоровом теле – здоровая душа» вполне верно, – потому я и не хочу здорового тела.

Папа отодвинул чашку.

– Так здоровая душа, по-вашему…

– Груба, глуха и слепа. Возьмите одного и того же человека здоровым и больным. Какие миры открыты ему, больному! Впрочем, все это давно известно!

Она вздохнула.

– Вы, наверное, много читаете?

– Можно мне докончить вашу мысль?

– Пожалуйста.

– Вы сейчас смотрите на меня и думаете: «Тебе семнадцать лет, ты еще ничего не видела от жизни и считаешь себя умной, потому что много читала для своих семнадцати лет». – Так ведь? Я действительно считаю себя умной. Умной – да, по сравнению с другими. Но главное, что я ценю в себе, – не ум.

Она внезапно опустила глаза.

– А что же, можно спросить? – сказал папа.

– Вам, наверное, странно, что я так говорю с вами, – как равная с равным. Не беспокойтесь, никто больше меня не уважает старости.

Тут папа улыбнулся.

– Я хочу дать вам верное понятие о себе. Если бы я сейчас замолчала, вы бы сочли меня за рисующуюся, самовлюбленную девчонку. Но я не такова, потому продолжаю. Мы говорили о главном, что я ценю в себе. Это главное, пожалуй, можно назвать воображением. Мне многого не дано: я не умею доказывать, не умею жить, но воображение никогда мне не изменяло и не изменит.

– Мара, ты, наверное, устала с дороги, пойдем спать, – сказала Лена, вставая.

– Пойдем, но не спать! Я тебе ужасно много должна рассказать! – весело воскликнула Мара.

Напряженное выражение на ее лице сменилось новым, детски-лукавым и нежным. Простившись со всеми взрослыми – с папой особенно вежливо, – она подошла к нам.

– Вам скучно было все это слушать?

– Совсем нет! – в один голос ответили мы.

– Ну, скажи, Женя, что ты понял из моих слов? Я, между прочим, уверена, что ты все великолепно понял.

– Что вы не хотите долго жить, что вы умная…

– Браво! Еще?

– Что вы боитесь… – Женя замялся.

– Чего боюсь?

– Что вас посадят в клетку.

Лена сильно дернула его сзади за рукав.

– Идем, Мара, детям спать пора. Видишь, Женя уже бредит!

– Нет, это интересно!

– Идем, – повторила Лена, делая в нашу сторону большие глаза.

– Завтра вечером ты мне это объяснишь, Женя, – хорошо? Желаю вам чудных снов, мальчики.

Странные сны нам снились в эту ночь!

III

Когда мы на следующее утро вышли к чаю, мы не узнали вчерашней Мары. Серо-бледная, с крепко сжатыми губами, сидела она у стола, порывисто мешая свой кофе ложечкой. При виде нас она покраснела и молча протянула нам руку.

Обиделась ли она на Женю? Считает ли нас слишком маленькими?

Мы спросили у Лены.

– Днем она всегда такая. Только не подавайте вида, что заметили; она из-за этого способна уехать.

Странная сумасшедшая! Да вообще – сумасшедшая ли? Конечно, она не как все: курит одну папиросу за другой, вчера вечером не переставая говорила, сегодня не переставая молчит… Но где же пена у рта, дикие танцы, хохот, копыта, когти? Даже когтей у нее нет – Женя ошибся. Просто очень длинные ногти. Не совсем понятно тоже, почему она сегодня сидела за столом, когда этого терпеть не может? Разве ее кто-нибудь заставлял? И почему покраснела, здороваясь с нами?

К завтраку она не вышла. Напрасно все по очереди, не исключая папы, приглашали ее.

– Благодарю вас, мне не хочется есть.

– Но вы и утром ничего не ели. Разве можно жить одним черным кофе? Вы совсем ослабеете.

– Наоборот – чем меньше я ем, тем лучше себя чувствую.

Когда подали сладкое, мама послала нас с Женей еще раз позвать ее. Первым начал я.

– Мара, мама очень просит вас съесть сладкое.

– Какое сладкое?

– Как каждый день, такое же.

Тут вмешался Женя:

– Мама сказала, чтобы мы привели вас к столу. Мы сейчас едим компот, и вам еще много осталось.

– Слушайте, мальчики, – начала Мара, затеняя лицо руками, – скажите маме, что я очень благодарна ей, но никогда завтракать не буду. Ни сегодня, ни завтра, – никогда.