Герцогиня: ветер судьбы - Красовская Марианна - Страница 46

***

На Птичьем острове нам были рады. Накормили, напоили досыта, уступили лучшие дома. Удивительное место – яркие большие попугаи смело садились мне на плечо, выпрашивая угощение, маленькие зеленые птички нагло таскали кусочки фруктов прямо из тарелок, а степенные крачки, переругиваясь, путались под ногами у людей.

И дети, здесь было очень много детей. Причем – разноцветных. Встречались и светлоглазые, и белокожие, и блондинчики, хотя обычных темнокожих и кудрявых карапузов было гораздо больше.

Наконец-то я увидела и того самого Антуана Бревса, отца мамы Авелин. Высокий, с седыми уже волосами и бесконечно усталыми глазами, он немного оживился при виде почти что соотечественников и с радостью болтал о чем-то с Макеши. И не сказать, что красавец – обычный мужчина почтенного уже возраста. Не вождь, конечно – символ. Человек-птица. Не повезло ему сюда попасть… Или повезло – это как посмотреть. Его здесь любили, берегли, кормили и поили самыми лучшими блюдами, а главное – каждую ночь у него была женщина. Любая. Правда, его не спрашивали, хочет он или нет. Шепотом Арман признался мне, что ни за что бы не хотел поменяться с Бревсом местами – даже сейчас, в своем плачевном состоянии.

Золотая клетка для человека-птицы… Трагично и нелепо. Говорили, что в прошлом он совершил немало преступлений, но столько лет несвободы с лихвой компенсировали его дурные дела.

Впрочем, все, что я могла – лишь пожалеть его и выкинуть из головы. Мне гораздо важнее были собственные проблемы. Пора было возвращаться домой, где меня ждал сын… и наказание за побег.

Однако перед нашим отплытием Антуан ухватил меня за локоть и отвёл в сторону.

— Слушай, девочка, ты ведь знаешь Авелин Ферн?

— Она моя приёмная мать.

— А если я… если я попрошусь на ваш корабль? Я ведь — и птица тоже. Улечу.

— А почему вы спрашиваете меня? Задайте этот вопрос капитану.

— Это непременно. Но я хочу знать — Авелин примет меня в свой дом хотя бы на время? Я ей отец только по крови. А идти мне совсем некуда. В Эльзании мне делать нечего, там клан Фернов. Любой из них сдаст меня властям. В Ранолевсе — никого знакомых. Все, что меня там ждёт — нищета. Я уже стар, работы никакой не найду, во всяком случае, быстро. А Ниххон… я могу помогать Авелин в аптеке, сидеть с внуками, плести корзины, делать флейты из бамбука! Что угодно, лишь бы сбежать отсюда! Никогда я не был так близко к свободе.

— Я думаю, что Авелин вам поможет, — мягко сказала я. — Она очень добрый и светлый человек. А если вам совсем уж некуда податься — в моем замке на Севере всегда найдётся угол для отца моей приемной мамы.

— Спасибо, — хрипло пробормотал Антуан. — Спасибо.

Бедняга. Я оглянулась: теперь он разговаривал с Арманом. Что ж, я уверена, что муж не откажет. Он вообще очень добрый и справедливый человек, мой Арман. Со всеми — кроме меня.

Наверное, мне стоит радоваться, что теперь он зависим от меня. Больше ему не сбежать — некуда. Но мне невыносимо видеть его таким… потерянным.

Я вдруг вспомнила один случай из детства. Мы тогда гостили в племени О-охо, просто вырвались на несколько недель. Папа был тяжело ранен, ему нужно было отдохнуть. Мама ждала третьего ребёнка. А я потеряла в траве какую-то безделушку и очень расстраивалась. И Акихиро сказал тогда очень интересную вещь: «духи Островов иногда возвращают то, что забрали, если их правильно попросить. Нам вот вернули тебя, да ещё с Макеши впридачу». Безделушку, кстати, нашёл один из братьев.

Так если духи возвращают — можно ли попросить их вернуть Арману глаз? Кого об этом спросить? Конечно, самого «большого» шамана Островов. И я обязательно спрошу — не убьют же меня за это, верно?38. Слепец

После тяжелого разговора с господином Бревсом Армана немного отпустило. Пусть он был слеп, жалок и убог, но его хотя бы больше не держали в плену. Время, которое он и его команда прожили на Огненном острове, было одним из самых кошмарных в его жизни. Во-первых, они были рабами: их били, иногда морили голодом в наказание за непослушание, издевались, кидали в них грязью и камнями. А во-вторых – не было совершенно никакой надежды. Вазилевс явно не пришлет им на помощь войска, да и не пустят больше в эти воды никого. Весь остаток жизни – слепым рабом. Как он не сошел с ума, не наложил на себя руки? Арман не знал. Хотя, признаться, он был очень близок к последней черте.

И вдруг все поменялось: они свободны, они плывут домой к своим семьям. “Сердце Севера” – такой же уставший и измученный, как его команда, скрипит снастями, словно стонет, но идет. И вот уже Арман слышит, как где-то вдалеке отзывается ему рындой другой корабль. Тот, на котором приплыла его жена. За ним.

Наверное, если бы Ивы не было рядом, ему бы полегчало. Кто угодно, но только не она! Невыносимо стыдно предстать перед ней вот таким – уродливым и неполноценным. Он и раньше не был красавцем, а теперь и подавно должен был вызвать у женщины только брезгливость.

И это даже не жалость к самому себе, нет. Себя ему было не жалко. Он совершил множество ошибок, он за них расплатился. И, кажется, именно слепота спасла его от страшной участи быть сожранным заживо. Он знал, что у нескольких его людей дикари вырвали сердце и печень, а потом сварили их в котлах и съели. К счастью, подобное действо было скорее ритуалом, нежели продиктовано голодом. Съедали только тех, чьи качества дикари хотели забрать себе. Его, кстати, в племени считали колдуном и силачом и не раз вздыхали, что дух его мог бы вселиться в кого-то из воинов, вот только и слепота шла в придачу.

Арман усмехнулся, прислушиваясь. Его бросили здесь, в деревне О-охо – пока силами теперь уже двух экипажей приводили в порядок “Сердце Севера”. Он был не нужен там, на корабле. И это хорошо, у него было время подумать. Особенно хорошо, что рядом не было ЕЕ.

Только он и темнота. Темнота, которая скрыла от него мир, полный чувственных красок. Что ж, он всегда был слепцом, разница лишь в том, что теперь мог им называться по праву. Ничего. Зато обострились другие чувства. Он слышал как кот, как собака чувствовал запахи. Осязал все вокруг с такой остротой, будто с него сняли кожу.

Будто из воздуха возникли руки. Не услышал, не смог. Как она это делает? Он не слышал троих – Макеши, девицу-шиноби и Иветту. Значит, она и правда совсем другая, не такая, какой он ее знал.

— Я пришла, чтобы помыть тебя и переодеть.

Усмехнулся. Калеку помоют.

— Что опять случилось, Арман? Мы же все обсудили. Мы вместе, мы семья, мы одно целое. Позволь поухаживать за тобой.

Спорить с ней было бессмысленно. Да, обсудили. Решили. И вымыться, конечно, стоило. Молча кивнул головой, ожидая воды, губок, тазиков, обтираний и тряпочек.

— Пойдем. Я знаю отличное место для этого.

— Я не могу, я…

Поцелуй вдруг накрыл мутные и припухшие глазницы. Тонкая и чувственная дорожка усмирила томившую боль.

— Просто доверься мне. Руку давай и пойдем. Я теперь твои глаза. Помнишь? Я очень хочу быть твоей неотъемлемой частью.

Легкий ветерок рядом сообщил ему – встала и ждет. Прикосновение пальцев к плечу – как приглашение.

Поймал ее руку, поднялся, беспомощно озираясь и снова прислушиваясь. Тепло руки на груди, быстрое касание шеи губами. Тихий шепот:

— Идем.

Шли они медленно и очень … чувственно. Подсказывала, обнимала, награждала за смелость легкими поцелуями и прикосновениями. Порхала вокруг, словно его личный ангел-хранитель.

Да, в последнее время он часто себе представлял эту дикую сцену: Арман Волорье – слепец и убогий калека тычками шагает, цепляясь за стены. А рядом – жена, кусая губы от жалости, смотрит на муки несчастного. Но Иветта сейчас все изменила. Творила почти невозможное. Он вдруг ощутил себя центром вселенной. Шаг за шагом ее открывал, не был слабым и не был отверженным.

— Мы пришли. Это маленький водопад. Слышишь шум воды? Рядом озеро, неглубокое и очень теплое. Раздевайся.