Ведущая на свет (СИ) - Волховец Вера - Страница 74

Я училась управлять хлыстом, его гибкой частью без рук, одной только мыслью, превращая его в гибкую, послушную моей воле неживую змею. Возможно, у меня получится его обездвижить?

Кончик хлыста ползет к щиколотке моего врага, обвивается вокруг неё…

— Убери это дерьмо, — давление на мое горло только усиливается, — убери, а то я сожру тебя прямо сейчас.

Можно подумать, он собирался отложить этот дивный момент.

И все же, глядя как с каждой секундой все больше демонических, хищных черт проступает на лице скалящегося мне в глаза Реджа, я понимаю, он не шутит.

И…

Если есть шанс прожить еще хоть пару минут и попытаться что-нибудь придумать…

Я прикрываю глаза, заставляя зрачки погаснуть, а рукоять хлыста в моих пальцах — рассеяться.

— Хорошая девочка, — с издевкой комментирует демон и делает один шаг назад, позволяя мне осесть на пол. Не особо церемонясь пихает носком ботинка бок демоницы, — вставай, Джул.

Суккуба пошатываясь поднимается на ноги, и смотрит на меня уже со страхом.

— Что это было? — тихо произносит она. — Как она меня…

— Она — архангел, — жестко комментирует Редж, — и такой курице как ты с ней в одиночку не сладить. Ясно?

— Ясно, — суккуба пришибленно опускает глаза.

— Сколько времени? — хрипло и хищно скалится четырехрогий. — Может, мне пора уже поужинать этой красоткой и выходить навстречу её ангелочку?

Я, слушающая это со стороны, недоуменно моргаю. Ангелочку? О чем это он?

Суккуба встряхивает изящной ручкой, заставляя свитер сползти с её запястья и обнажить громоздкие для неё часы.

— Восемь часов, Редж, — устало комментирует она, — думаю, мы дали ему достаточно времени, чтобы нас найти. Мы можем выходить.

— Ну что ж, — демон оборачивается ко мне, и улыбка на его лице становится триумфальной, — прости, куколка, что я ввел тебя в заблуждение, но твое время вышло. Я употреблю тебя сейчас.

Очень недвусмысленное заявление, однако…

Он шагает ко мне, а я — вжимаюсь в стену, пытаясь все-таки пройти через неё. Увы. Как и саркофаг — стены склепа это не то препятствие, которое может пройти лимбиец. Видимо, поэтому меня сюда и притащили..

Вот только дойти до меня демону с первого раза не удается. Он останавливается и оборачивается к узкому проему коридора, ведущего, по всей видимости к выходу из склепа. Оттуда доносится шум лютой драки…

Он врывается в склеп так стремительно, что я даже не успеваю ощутить надежду на его появление. Поверить в то, что он здесь — тоже. Сколько же я была в отключке, что уже даже Генри успели вывести в Лондон?

И все же это он, как мне ни сложно в это поверить.

Быстрый, сильный, в боевой форме, в которой он едва-едва может проскользнуть по узкому коридору. И в первую же секунду его появления мне удается пронаблюдать попытку прикладного решения задачи “Кто тяжелее” — исчадие ада в боевой форме, или дьявол преисподней в человеческой.

Генри врезается в Реджа всей своей массой, безошибочно определяя в нем сложнейшего из соперников. И будь этот демон младше его на ранг — его бы снесло как пушинку, однако он успевает сгруппироваться и вцепиться в рога Генри, используя их как опору.

— Эй, брат, — агрессивно хрипит Редж, скаля острые, демонические зубы, демонстрируя способности к частичной трансформации тела, — это теперь моя добыча, найди себе другую. Разве ты не наигрался с ней? Тебе не говорили, что с едой не играют?

— Уходи, — рычит Генри, и не надо никаких вариантов ответа, к кому же именно он сейчас обращается. Ко мне.

— А ты! — мне жутковато оставлять его с этой четырехрогой тварью.

Демоны ведь тоже уязвимы для яда друг друга. Я никогда не беспокоилась за это, потому что демона выше рангом, чем Генри, не было ни в штате лимбийских штрафников, ни в Лондоне. Ну, я думала, что их нет.

— Проваливай, — это уже даже не рык, а рев. И совершенно не подумаешь, что вот так обращается ко мне тот, кто сегодня проснулся со мной в одной постели.

Ладно, ладно, я не настаиваю.

Я бросаю взгляд на суккубу, быстрый, просто для того, чтобы знать, что если она метнется мне на перехват — я успею принять контрмеры. Ощущение такое, будто она снова попала под мой гипноз, по крайней мере стоит и смотрит на Генри она, кажется, даже не дыша. Будто мираж увидела.

— Агата! — рыком Генри меня продирает до костей.

Все, больше мне пинков не надо, я уже бегу! Зайцем бросаюсь в коридор, ведущий к выходу, находя дорогу по едва шевелящимся на полу демонам младших рангов. Господи, сколько же их… Я в жизни такой большой стаи отродий не видела…

За мной раздается тяжелый топот. Кажется, и Генри ударился в отступление. Хорошо! Потому что как бы я за ним не попыталась вернуться!

Поворот налево один, второй, третий…

Клинок воли я материализую на бегу, и сразу ощущаю, как дерьмово я себя чувствую — в руке он лежит ничуть не легкой пушинкой, а оттягивающей руку железкой.

Но для того, чтобы короткими скользящими ударами отбиваться от пытающихся прийти в себя отродий, мне хватает.

Господи, дверь, да неужели!

Я уж думала — не доберусь до неё. Чистилищных ключей в моих карманах нет, их явно вытрясли демоны, пока я валялась в отключке, остается только надеяться, что меня есть кому встретить там, с той стороны двери.

Я вылетаю из склепа в прохладный сумрак кладбищенского вечера.

Я вижу режущее глаза, белое огненное облако, окутывающее Джо и мистера Пейтона с его излюбленным тяжелым молотом на плече.

Я…

Не успеваю ощутить ликование.

Длинные, черные, острые как кинжалы дьявольские когти прошивают насквозь мою грудную клетку, проходя между ребрами.

— Нельзя уходить не попрощавшись, куколка, — с какой-то жуткой нежностью шипит мне на ухо Редж, а затем впивается в мою шею.

Еще никогда в моих глазах не темнело настолько быстро!

26. Пустота

Вспышка света.

Ослепительного, белого, вышибающего из Генриха остатки дыхания. Потому, что он знает, что это означает.

Когда Орудие Небес угасает — его благодать вырывается наружу, чтобы демону достались только крохи. Даже крох достаточно, чтоб спуститься на одну ступень ближе к преисподней.

И это — всего лишь его правда.

Её душа…

— Нет!

Он и сам не понял, что рванулось в нем — яростной холодной волной, жгучей, прожигающей насквозь боли.

Он разбирался в боли, как никто, восемьдесят лет наедине с гневом Небес обеспечивали ему богатый опыт. Так вот это — не было похоже ни на что.

Ни молнии Анджелы Свон, ни пламя Милера, даже сам Гнев Небес, священное распятие — не прожигали вот так. Насквозь!

А еще — эта боль отнюдь не была фантомной. От неё мутило, от неё плыло в глазах, от неё мелко сводило мышцы на задних лапах.

Справедливо, что уж там.

Если той единственной, что держала Генриха Хартмана на верном пути, уже нет, больше нет — не стало, он не уберег… Значит, ничто уже не должно защищать его от его же приговора. Он ведь был её порученным, именно он и должен был сделать все для её защиты.

С вердиктом Небес не поспоришь.

Одно только хочется…

Поделиться…

Генрих бьет врага наотмашь, по пошедшей буграми новой трансформации спине, вгрызаясь когтями в на глазах плотнеющую чешую.

Он и сам не ожидает, что это сработает, что выкручивающая его судорогами жгучая боль хлынет по его жилам, сквозь пальцы, утекая из тела Генриха, оставляя позади себя только слабое эхо. И что враг вздрогнет и выпустит жертву из клыков.

Поздно. Слишком поздно. Даже Генриху было достаточно десяти минут, чтобы опустошить душу, а этот ублюдок, с ядом такой силы может справиться и за минуту…

Нет, нельзя об этом думать.

Это выбивает из колеи, это подергивает мир алым туманом, это будит его внутреннюю голодную тварь, которая и так спит слишком чутко…

Враг разворачивается к Генриху резким прыжком и впивается в него взглядом полыхающих алым глаз. Морда у ублюдка удивленная.