Ведущая на свет (СИ) - Волховец Вера - Страница 56

Нас окутывает тишина. Глухая, пронзительная тишина, когда Генри лишь вглядывается в меня, пытаясь понять, откуда вообще вылезло такое чудовище на его голову, а потом глубоко вздыхает.

— Ты вообще когда-нибудь сдашься? Я тебя прошу. Не надо за меня воевать. Не надо. Я так хочу. Я все это решил. Ты не сможешь заставить меня быть лучше, если я этого не хочу.

Я осторожно накрываю ладонью его лапу. Там под этой грудой мышц и черной чешуей прячется хорошо известный мне рыжий тип. Которого я сейчас не так уж плохо понимаю.

— Мне не нужно тебя заставлять, — упрямо произношу я, — ты уже лучше, чем все о тебе думают. И точно лучше, чем ты сам о себе думаешь.

— Я почти тебя сожрал, — Генри рычит гневно, раздраженный моей упертостью, наверное, сейчас он Артура Пейтона хорошо бы понял… — слышишь меня? Почти сожрал!

— Почти, — глубокомысленно замечаю я, — Генри, я не принимаю никаких почти. Здесь и сейчас ты потому, что тебе взбрело в голову, что так будет лучше. Что так ты меня защитишь. Только не надо меня защищать. Я — твой поручитель. Я отвечаю за тебя. Не наоборот.

И снова я получаю долгую паузу, после которой лапа, прижимающая меня к бетонной плите, медленно становится ладонью.

На самом деле процесс не жуткий, слегка завораживающий. Как будто Генри втягивает своего демона внутрь себя.

— Поручитель… — Генри тихонько покачивает головой, так и оставаясь на корточках, — ты всего лишь глупая девчонка, Агата. И только. Я рад, что встретил тебя, кто спорит, только… Ты не можешь со мной ничего сделать. Разве что как тогда попросишь тебе поверить, что и для меня есть какая-то иная судьба. Мы это уже проходили, помнишь?

Помню ли я?

Как просила его об этом еще тогда, в день его освобождения? Помню. И как он мне ответил, тоже помню. Он и сейчас намерен сделать то же самое, я по глазам вижу. Только сейчас — он бежать не станет. Гад!

Тогда — он не поверил мне. Сейчас — не верит себе. Вся и разница!

— Вижу, ты уже решил, что будешь делать, — фыркаю я и закидываю руки под голову, — давай, вперед, я жду.

Секунда. Секунда. Секунда. Когти не впиваются в мою кожу…

— Агата, — голос Генри звучит глухо и измученно — кажется, я выпустила из него все жилы, — я не получу удовольствия от этого. Ни капли. Ты не оставляешь мне выбора.

Оправдывается? Исчадие? Ну надо же! Интересно, сколько он сейчас шаблонов порвал?

— Что ж, насчет выбора — ты мне тоже права на маневры не оставил, — я с горечью кривлю губы и замолкаю, уставляясь в небеса. Светлые. Почти белые. А в смертном мире уже, поди, ночь глухая.

Что ж, в Лимбе белые ночи не редкость. К ним привыкаешь, как и к отсутствию будильников.

А Генри медлит. Вот все же вроде решил, но все еще медлит, пытаясь понять, что именно я задумала.

— Ты не отмолишь меня снова, — наконец произносит он, — тебе не позволят.

— Кто не позволит? — я иронично поднимаю бровку — всегда хотела так сделать, а ситуация сейчас самая для этого подходящая. — Триумвират?

Не то чтобы я сомневалась, что они не могут. Но мистеру Пейтону придется все свое бессмертие положить, чтобы доказать, что мне действительно нельзя делать то, что Небеса мне доверили. Я упертая.

— Я не позволю, Агата, — ровно отвечает Генри, все так же глядя на меня сверху вниз, — я тебе этого не позволю. Я уже говорил, ты не можешь заставить меня стать лучше.

Снова здорово.

И как… Как ему объяснить?

— Господа, по-моему, у вас пат, — насмешливо покашливает сбоку мистер Пейтон, — давайте прервемся на обед, что ли.

Я чуть поворачиваю голову и уставляюсь на него.

Все-таки архангелы — жуткие читеры. Мы не заметили, как он очнулся, как встал, даже то, как он снова поднял и переставил такую тяжеленную штуковину как его молот, который только в его руках выглядит пенопластовым. Ни звука. Ни шороха. Он просто был невидим для нас все это время, и вот сейчас соизволил разрешить нам себя увидеть.

Я тоже так научусь! И буду… И буду… И буду ему в кабинет карикатуры на него же проносить. Из вредности!

Что возмутительно — Артур вообще не выглядит даже самую малость оглушенным. Стоит весь из себя такой задумчивый, в трех шагах от нас, расслабленно опираясь ногой на поставленный на крышу молот. Пальцы выстукивают по стальной набалдашине на рукояти что-то неторопливое.

— Хартман, скажи мне честно, ты на Поле хочешь? — совершенно неожиданно Артур обращается именно к Генри. Спокойно, невозмутимо, будто и не толкнул его десять минут назад своим же молотом в грудь, перехватив его на манер мини-тарана, чтобы эффективнее выбить из демона дух. Как и не с героем розыскных сводок вовсе. Боже, да он даже со мной менее уважительно разговаривает.

Генри недоверчиво склоняет голову набок.

— А что, у меня есть варианты? Будет толк туда не хотеть?

— Варианты… — Артур повторяет это слово неторопливо, будто пробуя его на вкус, а потом опускает взгляд своих серых непроницаемых глаз на меня, — есть ли у нас иные варианты, леди Виндроуз?

Вот именно тут я понимаю, что все — пора завязывать лежать. Я наотдыхалась!

20. Личные вопросы

Когда меня отправили отсыпаться и приводить себя в порядок — возмутительно, как можно взять и оставить решение важных вопросов на завтра?! — я думала, что это шутка такая.

Как можно уснуть после такого насыщенного событиями дня? Он ведь и вправду у меня был насыщенный: Анна — вторая строчка на моем поручительском счету, беготня за ней по Лондону, общение с инкубами на кладбище, и Генри — много всего успевший наворочать Генри, которому дай пять минут, и он успеет за это время устроить апокалипсис. Было бы желание, и никаких дополнительных четырех всадников не нужно, обойдемся своими силами.

А нет — оказывается, можно после всего этого уснуть. Очень быстро! Вот только упасть после душа едва упакованной в пижаму тушкой на простынь и очнуться поздним утром только от очень настойчивого, но при этом вежливого стука в дверь. Только один человек в Лимбе умеет так деликатно стучать…

Открывать дверь Джо я ползу как есть — в пижаме и едва переставляя ноги.

— С добрым утром, — лучезарно улыбается мне это бесстыжее чудовище и впихивает мне в руки кофе. Кофе!!!

Кстати, пончики у него тоже с собой — он восхитительно чтит наши с ним традиции, но сначала кофе — а потом я, так и быть, согласна подумать насчет всего остального.

У улыбки Джо потрясающий эффект — она может сгладить неровные углы. Те многие недоговоренности, что выплыли вчера на свет и еще не были оговорены. Что я делала за его спиной, что недоговаривала, а где — и самым нехорошим образом пользовалась… Что я выступила вчера против всего Триумвирата и него, наконец.

Я думала — будет неловко.

Что я сама не буду знать, что ему сказать после всего этого.

Но у него такая успокаивающая улыбка, что… Ох. Мы во всем разберемся. Мы обязательно во всем разберемся. В конце концов, мы же друзья.

— Как? — измученно выстанываю я, когда нахожу в себе силы оторваться от стакана. — Почему ты настолько бодрый и свежий, а я — будто вчера разгружала вагон с мраморными памятниками для кладбища и прикорнула в ближайшей могиле? Это несправедливо!

— У тебя это был первый раз, когда ты ощутила силу благодати, Рози, — милосердно поясняет Джо, — ничего. Все стабилизируется. Ты бы видела свою ауру вчера вечером. Такая серенькая была, будто тряпочка. А сейчас сияешь снова.

Видимо, поэтому мистер Пейтон послал меня спать… А я-то думала, с чего такое милосердие.

— Спасибо на добром слове, — я возмущенно булькаюсь обратно носом в кофейный стаканчик, — а вы знаете толк в комплиментах, сударь.

— Ты меня внутрь-то пустишь? — Джо на этот раз улыбается чуть виновато. — Или велишь ждать тебя у этой двери как твой любящий песик?

— Даже не знаю, — я скептически окидываю этого нахала взглядом, — мне тебя пустить и ощущать на твоем фоне собственное несовершенство?