Погружение (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич - Страница 29

После курантов и поздравления Горбачева обычно все выползают на улицу. Мы не пошли. У старших есть о чем поговорить, а я помогаю маме и вожусь с братишкой.

На Рождество Лев Михайлович с Верой Абрамовной собрались на вечернюю службу. Взяли и меня. Монастырь, куда мы приехали, ремонтируют и пускают всех желающих. Возле игуменьи я с удивлением увидала знакомое лицо. Аллу сразу не узнать. Собралась и считала обеих. Игуменья больна, опухоль, осталось недолго, если ничего не делать.

Алла переломанная. Совсем вся. Ей пришлось переступить много внутренних барьеров. Это накладывает специфический отпечаток. И боль, и унижения, возможно, самых экзотических видов, и кровь. И все в такой форме, когда нужно сделать однозначный выбор или умереть. Она похудела. В глазах властный огонек. Я трогаю за руку женщину в платке и стеганной жилетке на бежевую рубашку, которая вынимает огарки из подсвечников: «Простите, не подскажите, кто это справа от игуменьи?». «Это мать Иоанна, первая ее помощница. Приехала к нам из Сибири. Очень знающая. Говорят, обратилась к Богу после аварии, на том свете побывала. Все ей показали, и рай и ад», — тетка крестится и умильно смотрит на Аллу.

Диплом весной защищать буду. А в конце февраля у меня свои экзамены. Как раз во время зимних каникул. И принимать будут предвзято. Несколько лет я изучала свойства минералов и растений, училась делать краски с заданными свойствами, пока не поняла, что можно до бесконечности вникать в детали и рецепты, но толку не будет. Надо тренировать способность распознания, тогда рецепт и сама составишь применительно к ситуации.

Весной хорошо, снега нет, нужные камушки на ручье найдешь, растолчешь в ступке, кору заваришь, что-то пережжешь. Краски разотрешь. Как живописцы прошлого, как иконописцы древности, как Андрей Рублев, которые все сами делали. И держит энергию их краска до сих пор. Разная энергия и цели разные — и краски разные.

Условия экстремальные. Февраль снежный выдался. Но тему задали — написать пейзаж летний с эффектом погружения. Задумаешься. Такие вещи по фотографии не сделаешь. Нужно присутствие на натуре. Дух места надо чувствовать, каждое дерево, каждый камень.

Я думала, что потребуют что-то с лечебным эффектом. Умиротворяющее или очищающее. Тогда, правда, точно пришлось бы камни с глиной искать.

Или образ написанный энергией наполнить, кому птичку, а кому и тигра. Чтоб в темноте было ощущение стороннего присутствия, что б стал собеседником хозяину и наполнялся уже его энергией, выравнивал бы ее на благо своих. С плохими мыслями гости быстро уйдут. Лев Михайлович говорил, на полуразумный конденсатор похоже. Лишнюю энергию заберет, при нехватке — отдаст, при разладе — стабилизирует. Пришлось повторять из физики, что такое конденсаторы.

А тут что делать? У меня были наброски из деревни, где я провела месяц летом. Наверное, на это и расчет. Здесь материалы подручные пойдут. Любые — такое надо уметь сделать в разных обстоятельствах. Так что у меня еще льготные условия. И даже есть особая тушь, которую я летом сама сделала. Писать буду акварелью. У меня хорошая — «Ленинград». И этой тушью — на бумаге.

Все дела отложила в сторону. Рик смотрит, как я разложила на полу наброски. Вот заросли ивы над речкой, вот дом, где жила. А вот мой любимый — речка уходит в зеленый коридор, там дальше омут, но его не видно. Только ощущение глубины. Его и буду делать. Тем более, все впечатления всколыхнулись.

Сижу на своем разложенном диване, сложив ноги по-татарски, пью зеленый чай. За окном пурга. Зимой не бегаю, очень скользко в летних кроссовках. Занимаемся с Риком дома. И завтра не вставать. Собак растянулся за спиной и уютно посапывает. Допила, чашку на пол поставила. Откинулась назад, прямо головой на Рика. Тот сопеть перестал, но виду, что проснулся, не подал. Бок теплый, вздымается и укачивает головушку. Не заметила, как уснула.

Проснулась в пять часов утра на боку в обнимку с Риком. Ну вот, думала спать чуть ли не до обеда, а уже выспалась. Сделала несколько дыхательных упражнений. Вывела собаку. И бегом за работу. На планшет натянула бумагу. Она высохла и натянулась прекрасно.

Погрузилась в себя, увидела образы. Счастливые беззаботные люди, которым никто не мешает. Новые восхитительные знания. Споры и рассуждения, устремления и желания, удачи и разочарования, сквозь которые течет речка в свой омут и далее, как текла при польском вторжении, при татарах, при Крещении Руси и до него. Пронзает земной журчащей веной наш суетливый интересный мир.

И началось действо. Тут только на личной силе. Надо стать проводником для энергии первообраза. Вот я лежу в реке, вода обнимает и нежно поворачивает. Надо мной сквозь острые листья ив пронзительное небо между белыми неподвижными облаками. Головой вперед по течению, поэтому там темно и таинственно. Я беру это «темно и таинственно» и помещаю на лист.

Устала. Силы ушли. Уже десять часов. Пора позаниматься и завтракать. Рик терпеливо ждет. Сейчас приготовлю.

После завтрака уже больше не рисую. Идем с Риком на работу, там нужно планшеты написать по пожарной безопасности. Сначала звоню маме, но она не может долго разговаривать. Потом иду в столярку, беру обрезки ДВП, распиливаю по размеру, зачищаю кромки наждачкой. Набиваю рейки сзади, на шершавой стороне. Остальное дома.

На полу расстелены газеты, планшеты надо загрунтовать. Водоэмульсионка в два слоя кусочком поролона. Как высохли, кончиком пера черчу-царапаю тонкие линии по линейке под текст. Развожу коричневую гуашь. Три часа работы плакатным пером и три планшета сохнут. Вечером покрою лаком в два слоя и завтра отнесу.

Гуляем с Риком в роще. На утоптанном снегу автоматные гильзы и пятна крови. Рядом бабулька выгуливает боксера. Видно, что ей не терпится сказать. Здороваюсь первая.

— Здравствуйте. Здесь какая-то война было, что-ли?

— Здравствуй. Стрельба ночью. Я напротив рощи живу, вон, где пивбар. Так боялась, что в окна стрельнут.

— А кто это?

— Так известно, бандиты. Эти, рэкетиры которые, кто их разберет. Уж не первый раз.

— А милиция?

— В те разы приезжали, а сейчас что-то никого нет. Ну чего встал, — дергает она своего пса.

Собаки странно реагируют на Рика. Сначала с интересом и даже агрессией ломятся навстречу. Потом замирают, как кролики перед удавом, и так стоят, пока он не удалится.

— А что это за порода? — интересуется бабуля.

— Тибетская сторожевая, — отвечаю.

— Редкая. Дорогая, поди?

— Очень. Одна такая.

На следующее утро после рутинных дел берусь за работу. Духи деревьев незримо вьются в ветвях, играют и гоняют стрекоз. Несут меня все дальше, с любопытством изучая обнаженное тело. Я растворяюсь в реке. У меня нет тела. Они теряют интерес к оболочке и носятся над водой.

Я хватаю невидимые образы наяд и помещаю между веток и листьев.

Уф. Получилось. Есть ток силы от реки в этот образ, который я только что написала. Теперь подправить детали. Все закончила в два сеанса.

Когда пришла в себя, было уже одиннадцать. Пусть лежит день или два. Посмотрю свежим взглядом.

Но исправлений не потребовалось. Звоню Льву Михайловичу. Он никакого восторга и интереса не высказал. Поинтересовался лишь, какая рамка нужна. Узнав размер работы, предложил ореховую. И велел перезвонить.

На следующий день голос его был бодрее. Оказалось, оценивать будет не он, а какой-то независимый эксперт, по телефону больше сказать нельзя. И мне надо предоставить ее через две недели. Чтобы там эксперты не сказали, мне она самой нравится и живет уже своей жизнью.

Учеба уже началась. Но я появляюсь только с вопросами по дипломным работам. Лев Михайлович зовет сегодня к себе вместе с работой. Едем вместе с Риком.

В квартире Льва Михайловича кроме Веры Абрамовны еще два человека. Они на кухне пьют чай и оживленно разговаривают. Я раздеваюсь. Наставница дает тапочки и ведет в большую комнату. Стена увешана работами. Мы вставляем планшет в рамку и вешаем вместо одной картины.