Орел и Ворон (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 20

Я снова попытался встать — и вновь бесполезно. Руки словно привязаны... А одновременно с тем пришли и последние воспоминания.

В том числе о падении со стены…

Я упал! Спина сломана! Я не смогу ходить!

— Я упал со стены. Спина сломана?

Леромонт сплюнул:

— Да ты в своем уме, командир?! Тебя оглушили, я едва успел прикрыть тебя, чтобы не добили! А когда стало совсем жарко, спустил тебя по лестнице, привязав к себе… Так и выбрались.

— Я двигаться ты не можешь потому, что мы тебя привязали! Слишком уж в бреду руками размахивал! А вот отвязать уже забыли… — лапландец виновато пожал плечами, после чего достал нож и принялся сноровисто срезать с предплечий веревки, действительно обвившие мои руки.

Я облегченно выдохнул...

Спокойно полежав некоторое время, пока сержант режет путы, после я несколько озадаченно спросил:

— А почему мы ушли от Твери?

— Так говорю же тебе, приказ. Теперь, как ты и хотел, мы собираемся отправиться на соединение со Скопиным-Шуйским. Зомме все же убедил Якоба… Правда последний, как я думаю, согласился из-за нехватки денег. «Обещанная» плата так и не была доставлена, наемники взбунтовались — генерал, увы, подорвал доверие к себе. Собственно, корпус сейчас находится на грани открытого бунта, и пехота с остатками кавалерии в любой моменту могут разойтись по окрестностям, «добывать» свою плату.

Джок аж побледнел, пока говорил об этом.

— Да, рейтары быстро нашли общий язык с ландскнехтами в этом вопросе… А нам теперь вмешиваться не с руки, командир. Пусть делают что хотят и как хотят.

Финн смотрится без зубов крайне необычно…

Тапани прав — вмешиваться действительно не с руки… Ибо теперь я ротмистр без эскадрона, и за моей спиной нет достаточного числа всадников, готовых как и прежде, в огонь и воду вслед за мной… Подумать только: двадцать рейтар и три уцелевших командира из ста двадцать душ! Всего шестая часть моих солдат уцелела!

Думать об этом просто невыносимо… Стараясь отвлечься от тяжких мыслей, я задал очередной волнующий меня вопрос:

— А сколько я без сознания?

— Да уж больше суток… Крепко тебя приложили на стене! А, по совести сказать, сорвался с тобой лестницы — но сумел упасть на живот. Правда руку вывихнул…

Лермонт демонстративно скосил глаза на перевязь — и мою душу заполнила волна горячей благодарности:

— Друг мой, я тебе жизнью обязан!

Шотландец неожиданно для всех засмущался:

— Да о чем ты, Себастьян… В конце концов, ты ведь в бою меня также прикрыл — и до того прикрывал не раз… К чему эти счеты?

Тапани, каким-то чудом переживший двойной залп картечи и где-то потерявший зубы, щербато улыбнулся — а я, благодарно кивнув друзьям, вновь попытался встать… В этот раз подъем дался на удивление легко, а беглый осмотр подтвердил — кроме раскалывавшейся головы никаких неудобств не наблюдается, тело мое совершенно цело.

— Может, тебе еще полежать, Себастьян? — глаза Лермонта смотрят обеспокоено, видимо, выгляжу я все же не очень.

— Уже отлежался…

Я отрицательно махнул головой и одновременно с тем жестом попросил воды, указав на флягу.

Живительная, пусть и чересчур теплая, отдающая древесным привкусом влага прокатилась по горлу. Стало заметно легче…

Вдруг за пологом шатра послышалась громкая солдатская ругань, следом раздались крики наемников, за считанные мгновения ставшие просто оглушительными и доносящимися со всех сторон. Негодующих голосов очень много — и судя по тому, что друзья успели до меня донести, бунт, способный вспыхнуть в любую минуту и под любым предлогом, как раз сейчас и вспыхнул!

Начавшись, возможно, с обычного солдатского спора, ставшего искрой, павшей на отлично высушенный трут…

Я направился к выходу, напрочь забыв о том, что собирался ни во что не встревать — но дорогу мне преградил финн. К слову, «Степана» природа ведь также не обделили ни ростом, ни силой!

— Не надо тебе туда, командир. Я же говорил: пусть делают что хотят! Это не наш спор… Больше нет.

Я молча посмотрел сержанту в глаза. И поколебавшись пару мгновений, лапландец также молча отошел…

За палаткой вовсю бушует толпа.

Нетвердой походкой я двинулся вперед, придерживаемый следующим позади Джоком, вместе с шотландцем проталкиваясь через кричащий народ.

— Нас ведут на убой! Наши жены оставлены на произвол судьбы, наши семьи голодают!!! — на бочку забрался раскрасневшийся от крика финн, один из рейтарских командиров. Вокруг него столпились собственные всадники — и плотно обступившие их ландскнехты.

— Мы не будем больше этого терпеть! Нас уводят вглубь бескрайней Московии, чтобы мы сгинули здесь!

— Да! Еще и жалование не платят! — подхватил пехотинец, стоящий в первом ряду.

— Значит, теперь нам должны выплатить жалование в двойном размере! Иначе плевал я на все это!

— Да-а-а!!!

Толпа воодушевленно откликнулась на предложение увеличить плату. Да еще бы наемники его не поддержали!!!

— Мои товарищи уже ушли со знаменами! — продолжает надрываться финн с окладистой бородой, — А я остался здесь, чтобы вразумить вас! Это не наша война!!!

— Московиты не выполняют своих обещаний! Они не собираются платить, пока мы живы — ведь когда поляки перебьют всех нас, жалование станет некому получать! — финна горячо поддержали откуда-то слева.

— Вернемся под Тверь и возьмем город!!!

Где-то в стороне раздалось уже совершенно неожиданное требование, которое, впрочем, не получило широкой поддержки. Зато совсем рядом со мной раздался яростный крик:

— Да я сам видел, что когда ударили польские гусары, московиты первыми побежали грабить наш обоз!

Это уже полная чушь. Я прекрасно видел, как сражаются ратники Скопина-Шуйского в последней битве — дрались они не хуже нашей пехоты и уж точно не собирались грабить обоз! Хотел было уже крикнуть, что это ложь (представив перед внутренним взором, как разъяренные ландскнехты топчут нас с Джоком), но вовремя увидел, что сквозь толпу следует Якоб Делагарди с верными телохранителями, разрезая ряды недовольных, словно крылатые гусары ряды легкой конницы! Негодующие крики стали стихать, а народ пусть и нехотя принялся расступаться… Генерал же, поравнявшись с мятежным рейтаром, вышиб бочку из-под финна сильным и резким ударом ноги, не проронив при этом ни звука! Бунтарь нелепо взмахнул руками и покатился по земле… А командир корпуса выхватил шпагу и приставил ее к горлу беспокойного подчиненного:

— Интересно, что будет дальше…

Вполголоса прозвучавший вопрос озвучил приветливо улыбнувшийся мне знакомый уже рыжий командир доппельзольднеров, замерший по левую руку от меня. Я рассеянно улыбнулся в ответ…

— Бунтовать!!! — лицо Делагарди буквально побурело от гнева, — Дезертировать со знаменами! Иуды!!!

Поверженный кавалерист отчаянно вжался в землю. Острие шпаги опасно щекочет его кадык! Всего лишь небольшой нажим руки Якоба, и…

— Я тебя как жука сейчас проткну, сволочь ты мятежная! — я в первый раз вижу кондотьера в подобном гневе. Впрочем, по совести сказать, он кажется мне каким-то неестественным что ли… Будто Понтуссон не только срывает злость, но одновременно с тем и на публику играет. Будто как с детьми, которых громко-громко ругаешь и пугаешь наказанием, не желая, впрочем, переходить от слов к действиям…

— Думаю, нам стоит вернуть мятежных рейтар и тех, кто ушел с ними, не допустив грабежей мирного населения. — Христиер Зомме вышел из-за спин пехотинцев, продемонстрировав всем помятую в последнем бою кирасу, — Иначе это скажется на нашем имени и чести!

— Нам не платят деньги! Какая честь! И вообще…

Из толпы донесся новый крик, но полковник тут же развернулся на голос очередного бунтаря — и тот оборвал свою речь на полуслове. Однако вперед выдвинулся старый англичанин, капитан мушкетеров, имеющий определенный авторитет среди солдат. Совершенно не боясь генерала и его правой руки, он громко заявил:

— Зачем нам возвращать тех, кто ушел, зачем сражаться с поляками? Покинувшие лагерь поступили в соответствии с первым законом наемников. А закон этот прост: нет денег — нет войны.