Белый отряд - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 29

– Ну и сила! – воскликнул сэр Найджел.

– Ну и сила! – воскликнула его супруга.

А Джон стоял, посмеиваясь и стряхивая комья грязи, прилипшие к пальцам.

– Я понял, что такое его руки, когда он стиснул мне ребра, – заметил лучник, – они и сейчас трещат при одном воспоминании. А вот и другой мой товарищ – весьма ученый клирик, хотя и очень молод, это Аллейн, сын Эдрика, брат минстедского сокмана.

– Молодой человек, – мрачно заявил сэр Найджел, – если вы придерживаетесь того же образа мыслей, что и ваш брат, вы не сможете переступить порог моего дома.

– Нет, достойный сэр, – поспешил возразить Эйлвард, – я ручаюсь, что ни одной сходной мысли у них нет: только сегодня родной брат спустил на него собак и выгнал его со своей земли.

– А вы тоже в Белом отряде? – спросил сэр Найджел. – Наверное, у вас еще мало военного опыта, судя по вашим глазам и поведению.

– Я бы отправился во Францию с этими вот моими друзьями, – пояснил Аллейн, – но я человек мирный – псаломщик и клирик.

– Это делу не помешает, – заметил сэр Найджел.

– Нет, конечно, добрый сэр! – радостно воскликнул лучник. – Я сам служил два срока с Арнольдом из Серволле, которого прозвали протоиереем. Клянусь эфесом! Я видел его недавно, – ряса задрана до колен, сандалии залиты кровью: он находился на передовой линии. И все же не успела просвистеть последняя стрела, как он уже опустился наземь среди умирающих, принялся их исповедовать и раздавать благословения с такой быстротой, словно горох лущил. Ma foi! Многие предпочли бы, чтобы он поменьше щадил их души и побольше тела.

– Хорошо иметь в любом отряде ученого клирика, – сказал сэр Найджел. – Клянусь апостолом, есть такие трусы, которые больше думают о своем пере писца, чем об улыбке своей дамы, и выполняют свои обязанности только в надежде, что им удастся вписать новую строку в хроники или сочинить припев к романсу менестреля. Я хорошо помню, что при осаде Реттерса среди солдат оказался низенький, толстый, прилизанный клирик по имени Чосер; он был настолько привержен всяким ронделям, сирвентам и тонсонам, что ни один воин не решался отступить от стен хотя бы на шаг, пока это не было описано в его стихах и не распевалось всякой мелкой сошкой – слугами и оруженосцами – по всему лагерю. Но, птичка души моей, я рассуждаю так, будто уже все решено, хотя до сих пор не посоветовался ни с тобой, ни с матушкой. Удалимся в комнату, а эти путники напитаются всем, что окажется в нашей кладовой и погребе.

– А к вечеру похолодало, – сказала дама и пошла по дороге к замку, держа под руку своего супруга.

Трое друзей двинулись следом; Эйлвард испытывал облегчение оттого, что выполнил порученное ему дело, Аллейн дивился скромности прославленного полководца, а Джон изливал в насмешках и издевках свое презрение и разочарование.

– Что с тобой? – спросил в недоумении Эйлвард.

– Меня надули и провели, – сердито ответил Джон.

– Кто же это, несокрушимый Самсон?

– Ты, Валаам, лжепророк.

– Клянусь эфесом, – воскликнул лучник, – хотя я и не Валаам, но беседую с тем самым животным, которое разговаривало с ним! Так что же случилось и чем я тебя обманул?

– Скажи, пожалуйста, разве ты не уверял меня – вот Аллейн свидетель, – что, если я пойду с тобой на войну, ты дашь мне такого командира, которому в Англии нету равных? И вот ты приводишь меня к какому-то огрызку человека – слабому, отощавшему, и он еще должен посоветоваться с мамашей, брать ему в руки меч или не брать.

– Так вот где собака зарыта! – воскликнул лучник и громко расхохотался. – Ну, я спрошу твое мнение о нем месяца через три, если мы все останемся живы, ибо я уверен, что…

Эйлварда прервал необычайный шум, который в эту минуту раздался неподалеку на дороге, ведущей к монастырю. Донеслись низкие голоса мужчин, визг женщин, собачий вой и лай и все заглушавший, громоподобный топот, невыразимо страшный и угрожающий. Из-за угла узкой улицы выскочила стая визжащих, поджавших хвосты собак, а за ними мчался какой-то бледный горожанин, вытянув руки и растопырив пальцы, волосы у него стали дыбом, он в ужасе озирался то через правое, то через левое плечо, словно за ним гналось чудовище.

– Спасайтесь, миледи, спасайтесь! – пронзительно завопил он, проносясь мимо, словно стрела, выпущенная из лука.

А позади него неуклюже валил огромный черный медведь, за ним волочилась порванная цепь, изо рта висел багровый язык. По обеим сторонам улицы люди прятались в подворотни и двери домов. Хордл Джон подхватил на руки леди Лоринг, словно перышко, и взбежал вместе с ней на чье-то крыльцо; а Эйлвард, разразившись целым потоком французских ругательств, схватился за колчан и попытался сорвать с себя лук. Аллейн, растерявшись при виде столь неожиданного и пугающего зрелища, прижался к стене, не спуская глаз с взбесившегося животного, приближавшегося большими прыжками; в неверных сумерках оно казалось еще огромнее, его широкая пасть была разинута, из нее капала на землю пена и кровь. Только сэр Найджел, как будто не замечая всеобщего смятения, твердым шагом направился к середине дороги, держа в одной руке шелковый носовой платок, в другой – бонбоньерку. В жилах у Аллейна буквально застыла кровь, когда они встретились – человек и зверь. Медведь поднялся на задние лапы, его глаза вспыхнули страхом и ненавистью, и он занес свои тяжелые лапы над головою рыцаря, желая повалить его наземь. А тот, моргнув глазами навыкате, замахнулся носовым платком и дважды ударил им животное по морде.

– Ах ты, нахал, нахал, – проговорил он с легкой укоризной.

И медведь, озадаченный и смущенный, снова опустился на четвереньки и заковылял обратно; его тут же опутали веревками медвежий сторож и толпа крестьян, бежавших следом.

Сторож был очень напуган; дело в том, что он решил выпить кружку эля в харчевне и на время своего отсутствия привязал медведя цепью к столбу, а дворняги его дразнили до тех пор, пока зверь, разъяренный и ополоумевший, не оборвал цепь и не стал кусать и бить лапами всех, кто бы ни попался ему на пути. Больше всего этот человек боялся, чтобы медведь не набросился на владельца и владелицу замка, ибо они за это могли вздернуть сторожа на дыбу или содрать с него кожу. Однако, когда он предстал перед ними, смиренно понурив голову, и попросил прощения, сэр Найджел дал ему горсть серебряной мелочи, хотя супруга его была настроена не столь милосердно, ибо чувствовала себя оскорбленной тем, как ее удалили от супруга.

Когда путники и хозяева входили в ворота замка, Джон схватил Эйлварда за рукав, и оба немного отстали.

– Я должен извиниться перед тобою, друг, – заявил Джон решительно. – Я дурак, ибо забыл о том, что самый маленький петушок может быть самым храбрым. Теперь я убедился, что за таким командиром действительно можно пойти куда угодно.

Глава XI Как молодой пастух стерег опасное стадо

Темным был вход в Туинхэмский замок, хотя в глубине ворот пылали факелы. Они озаряли своими красными отблесками наружный двор, и сумрачные, багровые блики, мерцая, падали на арку из неотесанного камня. Над входом путники разглядели щит Монтекьютов – сайгака на серебряном поле, а по бокам – два меньших щита с красными розами многоопытного коннетабля. Когда друзья переходили подъемный мост, Аллейн заметил, что в амбразурах справа и слева поблескивает оружие, и едва они успели ступить на мощеную дорожку, как раздался хриплый рев рога и со скрипом петель, со звоном цепей конец тяжелого моста оказался в воздухе, поднятый незримыми руками. В то же мгновение заскрежетала опускная решетка и как бы заслонила последний свет угасающего дня. Сэр Найджел и его супруга пошли вперед в полном мраке, а толстяк слуга занялся тремя друзьями и повел их в кладовую, где мясо, хлеб и пиво были всегда наготове для путников. Сытно поужинав и окунувшись в корыто, чтобы смыть дорожную пыль, они вышли во двор, и лучник, несмотря на темноту, попытался рассмотреть стены и главную башню опытным глазом воина, знающего, что такое осады, и предъявляющего к такого рода сооружениям строгие требования. Но Аллейну и Джону казалось, что более высокой и мощной крепости человеческие руки и построить не могут.