Генерал-адъютант его величества (СИ) - Леккор Михаил - Страница 24

Он внимательно посмотрел на августейшего монарха и увидел, что тот также внимательно на него смотрит. Эта дуэль глазами, впрочем, нет, вдумчивые взгляды почти соратников, продолжались довольно долго. Им никто не мешал, в кабинете было только трое. Причем третий — цесаревич Александр — был сегодня тих и робок, как серая мышь в присутствии кота. Или, если уж остановились на таком примере, двух котов, и оба безжалостных и грозных.

— Андрей Георгиевич, — спросил Николай важный для него вопрос, — вы не поедите на войну с цесаревичем Александром? Очень бы надо, боюсь, что Сашка без поддержки до конца не сумеет выдержать нужную линию поведения.

Собеседники невольно посмотрели на молчаливого сейчас третьего собеседника. Александр лишь слегка пожал плечами. Чувствовалось, что он не поддерживал пессимистичных взглядов своего августейшего отца. Хотя и на поездку с ним святого он серьезно возражать не будет. Не тот повод, чтобы выкобевниваться.

Макурин же был, честно говоря, откровенно удивлен. Сам он считал, что ему надо обязательно ехать. Не офицером, конечно, и не генералом, положение уже не то, но проехаться по военным тылам и даже по полям сражений он должен. Ведь Макурин твердо поддержал эту войну, и тысячи ребят окажутся в горнилах боев. И он должен быть. А если убьют… что ж тело смертно, душа бессмертна.

Нечто подобное он высказал и вслух. Николай кивнул, словно и не ожидал иного, цесаревич же взбодрился. Хотя и император стал более уверенным:

— Впрочем, на Государственном Совете я не жду излишнего сопротивления. Все-таки это будут высокие сановники и мои поданные. А вот с послами будет сложнее. Сии полномочные министры окажутся не только от дружественных стран. Кое-кто из недружественных государств. А иные от враждебных, могущих стать союзниками Турции. И ведь не все они магометанские, есть и христианские. Быстро распространились ваши взгляды, Андрей Георгиевич!

Самодержец упрекнул, хотя и не очень-то враждебно. Чувствовал, что не взгляды святого здесь первопричина. Макурин тоже это видел и уверенно возразил:

— Государь, вы же видите, здесь не просто отказ от разных даже враждебных религий. Поддерживаемые дьяволом, эти простаки вообще считают, что Бога, а, значит, и религии нет, прости Господи!

Макурин сердито перекрестился, подумав, как он быстро врос в это время, даже стал сторонником религии и еще святым!

Император и его сын тоже перекрестились, но уже как-то по привычке. Николай осторожно спросил:

— Но, для народа, воевать мы будем все же с агрессивными турками, а не злокозненными европейскими христианами?

Макурин даже думать не стал:

— Про предателей христиан мы говорить, разумеется, будем, но как бы на второстепенном плане. Ведь на поле боя наши солдаты будут воевать еще не с европейцами, а с турками.

Николай молча кивнул, эта тема для него не была дискусионна, как святой скажет, так и будет. Продолжил про послов:

— Будет много вопросов, в том числе и с подковыркой, готовьтесь к этому обязательно.

Макурин поклонился, но не по-светски, по церковному, хотя и изысканно. Мол, я защищен своим небесным господином, мне боятся нечего. Господь милостив, но грозен и напрямую на его слугу дьявольские прислужники не нападут. И не то, что не осмелятся, просто будет не в силах.

Император, видимо, не понял, решил, что Макурин надеется только на свои личные силы, дружески поддержал:

— Я, Андрей Георгиевич, немного перед вами виноват, выдвинул вас перед послами, не спросив. Поэтому лично приеду с этими дипломатами. Надеюсь, они не осмелятся спорить со мной, но если и осмелятся, то что же, у меня есть хотя бы взгляд. Мой взгляд!

Макурин молча уважительно посвистел про себя. Знаменитый взгляд василиска, о котором так много с уважением и с восторгом (а, иногда, со страхом) говорили при Николае I. И достаточно часто и по-разному позднее — кто соглашался, кто с откровенном скепсисом отрицал. Сам попаданец уже попал под этот взгляд, причем нечаянно, и Боже упаси, не завидовал всем, сумевшим поднять у императора неприязнь до такой степени. В том числе и у этих послов. При Николае I уже существовали международные законы о неприкосновенности дипломатов, но вряд ли в них говорились о взгляде василиске!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Император меж тем посмотрел на свой брегет, счел, что времени уже много, чтобы, не торопясь, успеть на заседание Государственного Совета.

Молча посмотрел на собеседников, не увидел в них откровенного противодействия, кивнул. Распорядок этого дня постепенно раскручивался, и сделать уже было ничего нельзя. Сам вчера учредил, час в час. Приходилось лишь как можно естественнее и эффективнее пройти эту дорогу. А там, Бог простит!

Император уверенно шел впереди, за ним цесаревич сначала пропустил Макурина, но Андрей Георгиевич отрицательно покачал головой. Это был не его путь, и не ему было спорить и соревноваться. Поэтому вторым, как и следовало, шел наследник и цесаревич. А уже потом двигался министр и святой. И так это было очевидно и нормально, что зрителям даже касалось — не он позади них, а они спешат впереди. Разница небольшая, но ведь существенная, не так ли.

Августейший монарх, у которого что ли на спине были глаза, почувствовал сарказм ситуации. Вторую половины дороги они шли как бы парадным строем, слева был Николай I, справа — будущий Александр II, а между ними, ха-ха, попаданец Макурин!

Историческая несуразность такой ситуации настолько позабавила его, что в зал Госсовета он вошел с настолько странной улыбкой, что остальные члены не то, что не решались подойти к нему поговорить, даже благословения не попросили.

Впрочем, Макурин не почувствовал здесь бедным чиновником. Скорее, могущественный авианосец среди гражданской рухляди.

Цесаревич Александр тоже был довольно лапидарен. Сделал начал небольшое ведение, потом сам «Указ его императорского величества, нашего любимого отца Николая I», закончил его снова своими словами и сел обратно, не ожидая вопросов, которых, надо сказать, уже и не было.

Как позднее пояснил сам цесаревич Александр, он выступал, главным образом, для протокола, который опубликуют назавтра в российских и зарубежных газетах, а отечественные дипломаты разберут на цитаты в качестве доказательств в иных странах. Члены Госсоветы за редким исключением, были действующие или отставные чиновники высоких классов. Все интересующиеся давно уже были информированы по своим каналам, а кто не интересовался, так тот и сегодня оказывался сугубо пассивен.

Впрочем, Макурин это и без того обо всем догадывался. Госсовет был не первым и не последним в этом ряду как бы важных органов. В ХХ веке — Верховный Совет СССР, в XXI веке — пресловутая Госдума и прочее.

Ни в одном из них Макурин, разумеется, не был, но значительная подоплека политической истории позволила ему говорить медленно, со вкусом. Как и Александр, он выступал не для членов этого органа, это был проповедь для простого народа, совершенно не понимающего, что происходит и даже, где находится эта гадская Турция. Они по-прежнему считали, что наш Бог он единственно правильный, а турки — это наказание Божье.

Макурин был, конечно, не дурак, чтобы это отрицать, он просто подвинул это на второй план. А на первый он выдвинул тоже два значимых тезиса — россияне — это богоизбранный народ, и, второе — турки — природой выдвинутый агрессивный народ, который надо только из-за этого уничтожать.

Слова были простые, отнюдь не эмоциональные и Макурин надеялся, что на Западе хотя бы услышат, а, может, и поймут, что уже верилось с трудом. Главное же, в ближайшие же дни священники всех церквей будут доводить до своих прихожан проповедь своего министра и святого.

Ему лишь оставалось надеяться, что среди них не окажутся столь умные и не начнут выверять нового богоизбранного народа. При чем не русского, а россиян! Пусть над этим ломают голову современники других веков!

Глава 10

Речь, или так сказать проповедь министра религий Макурина слушалась относительно внимательно. Ну как внимательно… собрание в основном его высокопревосходительств — не толпа школьников, визгами и криками прерывать не будет. А протестные окрики, как говорил император Николай, в любом случае, невместны. Не тот контингент!