Под кожей (ЛП) - Стоун Кайла - Страница 63

Глава 52

Я провожу столько времени с Арианной и Лукасом, сколько могу. Лукас приезжает и знакомится с тетей Элли и мальчиками. Он полностью покорил их своим непринужденным обаянием. Мы берем мальчиков, чтобы увидеть Зои Роуз, обнять ее, прижать к себе и окутать любовью, которую только можно вложить в ее маленькое тело. Лукас везет нас на крытый роликовый каток в Гранд-Рапидс. Мы скользим и падаем, и смеемся друг над другом до боли в боках.

Однажды после школы Лукас везет меня в кафе-мороженое «У Делии». На улице еще холодно, но в «Делии» есть изысканный кофе, капучино, эспрессо и так далее, и тому подобное. Кабинки лаймово-зеленого цвета с розовыми столешницами. Игрушечный электропоезд непрерывно бегает по рельсам, подвешенным к потолку.

Мы делим кабинку в задней части, за углом от шумных детей. Я пью коктейль с арахисовым маслом и шоколадной глазурью, а Лукас потягивает мокко латте. Наши ноги прижимаются друг к другу.

Лукас достает мамину розовую зажигалку и стучит ею по столешнице из керамики. Его рот напряжен.

Я прижимаюсь плечом к его плечу.

— Что случилось?

— Я солгал, раньше.

Я напрягаюсь.

— В каком смысле?

— Я сказал тогда, что смирился со смертью мамы. Я вел себя так, будто это меня не беспокоит, но это не правда. Иногда я чувствую себя ужасным человеком. Я здесь, живу своей жизнью, влюбляюсь, даже… — Мое сердце дергается от его слов, но он продолжает. — Я столько времени потратил в детстве, пытаясь сделать ее счастливой, пытаясь быть смешным и глупым и никогда не добавлять ей грусти. Какое-то время это получалось. Потом она заболела. И я обижаюсь на нее. Разве это не ужасно? — Он щелкает зажигалкой, то зажигая, то гася ее. — Это жестоко, да? Обижаться на кого-то, кто умирает, кто покидает меня навсегда.

Я сильнее прижимаю свою ногу к его ноге, пытаясь направить все тепло и утешение, на которое способна, прямо в его пропитанное печалью тело.

— Это хреново.

— Я бегаю не для развлечения. Я бегу, чтобы убежать от плохих чувств, которые мне не нравятся внутри себя.

— Я думаю, вполне нормально чувствовать себя так.

— Правда? — Его взгляд скользит по моему лицу, ища что-то.

— Да. — Наконец-то я ощущаю, что могу разглядеть его. И я хочу знать больше. Я хочу видеть все. Потому что знаю, Лукас понимает, хотя бы немного, тот зыбучий песок стыда — как быстро он уносит тебя вниз, как глубоко затягивает.

— Половину времени я отчаянно скучаю по ней, половину времени уже скорблю о ее смерти, а еще одну половину злюсь на нее. Это, наверное, вообще не имеет смысла.

— Только в той части, где я задаюсь вопросом, какой математике вас учат во Флориде. Три половинки?

Он фыркает, потом смеется, потом издает что-то вроде задыхающегося всхлипа.

Я переплетаю свои пальцы с его.

— Помнишь, что ты мне сказал? Ты нащупываешь свой путь пройти через это.

Он проводит рукой по глазам.

— Ты не один. Я рядом.

Лукас сжимает мою руку. Мы сидим так долгое время, наши напитки тают, забытые.

Думаю, это так обыденно — ломаться и быть сломленным. Гораздо более необычно — это тяжелая, мучительная работа по восстановлению себя, кусочек за кусочком, осколок за осколком.

Мое сердце сжимается. Мне нужно показать ему часть себя, которую он, возможно, не захочет видеть. Я мало что смыслю в отношениях, но это знаю. Мне нужно поделиться с ним, как он делится со мной. Я хочу, чтобы он увидел во мне то, что вижу в нем сама.

Я облизываю губы, вдыхаю дрожащий воздух.

— Ты в порядке? — Лукас обнимает меня за плечи. Я прижимаюсь к нему, чувствую чистый, лесной запах его толстовки.

Возненавидит ли он меня, когда я расскажу ему? Испытает ли отвращение и отвернется, как Жасмин, как мама? Не знаю, но я должна сделать это в любом случае. Для себя.

Я начну с наименьшего из своих секретов, но даже этого достаточно, чтобы заставить большинство парней бежать со всех ног. Я это знаю.

— У меня есть шрамы.

— У большинства из нас есть.

— Нет. Настоящие шрамы. По всем ногам. Они уродуют меня.

— От несчастного случая?

В горле пересохло и саднит.

— Нет. Я сама это сделала.

— Покажешь мне? — Его голос нежен.

Я отстраняюсь и поднимаю ногу на сиденье. Дрожащими пальцами закатываю штанину до голени, обнажая перекрещивающиеся шрамы и порезы. Моя кожа похожа на поле битвы.

Сейчас он отвернется, его лицо исказится от отвращения. Только Лукас не отворачивается. Он протягивает руку и прикасается к бугристому шраму над моей лодыжкой.

— Сидни, мне так жаль.

— В других местах еще хуже.

— Зачем тебе понадобилось причинять себе такую боль?

Я быстро моргаю.

— У меня дома кое-что происходило. Плохие вещи.

Тень пробегает по его лицу. Он сжимает губы.

— Кто тебя обидел?

— Я хочу рассказать тебе. Я хочу рассказать тебе все. Но не могу. Пока не могу.

— Если кто-то причиняет тебе боль…

Я качаю головой.

— Нет. Больше нет. Я просто… пока не могу. Ты можешь это понять?

— Пока ты обещаешь мне, что в безопасности.

Я киваю.

— Ты все еще… делаешь себе больно?

— Я очень стараюсь не делать этого. Правда.

Его лицо расслабляется. Лукас притягивает меня ближе. Я прижимаюсь к нему, позволяя обхватить себя обеими руками. Я устраиваюсь у него на груди. Его сильное, ровное сердцебиение стучит у моего уха. Я переплетаю свои пальцы с его пальцами и крепко обнимаю Лукаса.

— Шрамы делают тебя сильной, — говорит он мне в волосы. — Они означают, что ты выжила. И это делает их красивыми. Ты прекрасна.

— У меня есть шрамы, которые никто не может увидеть, — признаюсь я слабым голосом.

Он еще крепче обнимает меня.

— Ты можешь показать мне, когда будешь готова. Я рядом. Хорошо? Я с тобой.

Я закрываю глаза. Что-то открывается внутри меня, глубокое, богатое тепло, прекрасная нежность, как солнечный свет, как блеск звезд на серебряных волнах, как трепет радужных крыльев. С каждой секундой оно расширяется все больше и больше, заполняя пустоты в моем сердце.

Глава 53

Сегодня конец марта, настоящий весенний день, если закрыть глаза и не смотреть на мокрую коричневую землю, быстро тающий снег. Солнце целует мои щеки. Ветерок развевает темную прядь моих волос. Тени от надгробий удлиняются на пожухлой траве.

Меня переполняют чувства. Я боюсь. Но теперь знаю, что я сильнее своего страха. Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, в какую сторону повернет дорога впереди, и куда она может привести. Знаю только, что путь позади меня закрыт.

Я неподвижна. Все внутри меня неподвижно.

Я смотрю на имя, выгравированное на камне. Это первый и последний раз, когда я посещаю могилу своего отца. Я не совсем понимаю, зачем пришла, но это кажется правильным. Это еще одна форма освобождения. Фрэнк мертв уже несколько месяцев, но только сейчас, я понимаю, что его на самом деле больше нет. Кошмары, возможно, никогда не исчезнут. Но я их переживу.

Я чувствую глубокую боль, ощущение пустоты, как будто что-то ценное и важное вырвали прямо из моей груди. Я думаю о том, как медбрат описывал мою мать после того, как у нее забрали Зои Роуз в больнице, как ее руки продолжали сжимать пустоту, пустой воздух. У меня всегда будет это. Ноющая боль там, где должна находиться отцовская любовь. Закаменевшая боль о моей матери, которая то появлялась, то исчезала, чье отсутствие — это зарубцевавшаяся, едва затянувшаяся рана.

Но эти раны не смертельны.

Я глубоко дышу. Это так естественно, так правильно — дышать. Жить. Правильно испытывать горе, сожаление, вину, страсть, ярость, удовольствие, радость, боль, любовь. Это правильно — просыпаться каждый день и продолжать идти, пробивать себе дорогу, бороться за хорошие вещи. Нужно бороться за них. Они не приходят просто так. Нельзя надеяться на то, что хорошие вещи сами тебя найдут. Жизнь так не работает.