Под кожей (ЛП) - Стоун Кайла - Страница 11

Мистер Кросс игнорирует жалобы и продолжает.

Я рисую на последней странице тетради. Набрасываю серебристо-голубую бабочку, формирую ее усики, завиток хоботка, сложенные в виде богомола сегментированные лапки. Затем грудную клетку, брюшко и крылья, разветвленные жилки, прозрачные мембраны, покрытые крошечными плоскими чешуйками. Хотя у меня нет цветных карандашей, я представляю себе сияющий, пудрово-синий цвет ее крыльев. Я затемняю черный контур по внешнему краю передних и задних крыльев. Темные участки штрихую карандашом, нажимая все сильнее и сильнее, пока бумага не рвется.

— Я понимаю, что не все еще выбрали себе партнера, — продолжает мистер Кросс. — Было бы хорошо, если бы мы сделали это побыстрее. У нас ровно двадцать четыре ученика, и у меня на столе лежит тот же лист регистрации, что и на прошлой неделе. Запишитесь до того, как уйдете сегодня из класса, или я буду вынужден снизить оценку на десять процентов.

Все стонут. Уровень шума быстро достигает заунывного рева, когда народ разбивается на пары. Три четверти класса находят себе партнера за пять секунд. Они хватают свои рюкзаки и тетради и выбегают из класса, крича, смеясь и толкая друг друга. Я еще больше сутулюсь на своем месте. Я ни за что не буду сотрудничать ни с одним из этих придурков. И тот факт, что у меня нет выбора, заставляет меня скрежетать зубами и представлять, как я все разрушаю. Бензопила на столе мистера Кросса стала бы хорошим началом. Я вырываю рисунок из тетради. И уже собираюсь скомкать его и выбросить в мусорное ведро, когда тень падает на мой стол.

— На самом деле получилось очень хорошо. — Арианна Торрес прижимает учебник к груди и настороженно смотрит на меня. — Типа, как у профессионального художника.

— Ты удивлена? Ожидала увидеть фигурки из палочек от уродца из трейлерного мусора? Или, может быть, наброски отрезанных частей тела, ножевых ранений и других жутких материалов?

— О, неважно. — Она начинает уходить. Останавливается. Разворачивается обратно. Пожевывает нижнюю губу, словно хочет что-то сказать.

— Выкладывай.

— Тебе нужен партнер?

Я смотрю на нее и вижу Жасмин. Вспоминаю четыре года одиночества, такого глубокого, что оно словно постоянная, дикая боль в груди. Я не могу позволить себе чувствовать эту боль. В какую бы игру ни играла эта особа, я не собираюсь на нее поддаваться. Не в этот раз. И никогда больше. Во мне нет места для еще одной душевной боли.

— Мне ничего не нужно.

— Но у тебя есть партнер?

— А ты как думаешь?

Арианна тяжело вздыхает. К этому времени класс опустел, за исключением мистера Кросса, сидящего за своим столом.

— Послушай. Это не операция на открытом сердце. Моя подруга Лин-Мэй просила меня, но я отказалась.

Я вскидываю голову. Она пожалела меня, вот и все. Она занимается благотворительностью, чтобы получить больше звезд на свою корону, или что-то в этом роде. Это последнее, что мне нужно.

— Я не объект твоей жалости.

— Знаю. Конечно, нет. Я думала… — Она хмурится, и я могу сказать, что Арианна уже сожалеет о том, что пытается сделать. — Но тебе нужен партнер.

— Послушай, у меня нет ни времени, ни карандашей, чтобы объяснить тебе это. Я не хочу быть твоим партнером. Ни в чем. Никогда.

Она вздрагивает.

— Ну, теперь уже слишком поздно. Мы единственные, кто остался.

Я сминаю свой рисунок в шар и запихиваю его в рюкзак. И снова у меня нет выбора.

— Как скажешь. Мне все равно.

— Это «да»?

— Просто подпиши этот чертов лист. — Я забираю свой рюкзак и убегаю так быстро, как только могу.

Глава 8

После школы я отправляюсь на смену в «Bill's Bar and Grill». «Bill's» — это небольшой ресторан из красного кирпича недалеко от главной магистрали города. В нем около двух десятков столиков и кабинок оранжевого цвета с изодранной обивкой. Внутренние стены выложены кирпичом и украшены парой сотен старых номерных знаков и черно-белыми фотографиями Мэрилин Монро, Джеймса Брауна, Элвиса, Джеймса Дина, Нэта Кинга Коула и Рэя Чарльза в рамках.

— Привет, Билл, — говорю я, проходя в кухонную зону. Здесь есть гриль, жаровня, разделочный стол и раковины из нержавеющей стали. Потрескавшийся плиточный пол и заляпанные столы видали лучшие времена.

— Как дела, малышка? — Билл Бовэ, владелец и управляющий, переворачивает гамбургеры на гриле и одновременно шинкует красный перец на разделочной доске. Билл учился в университете вместе с Фрэнком в 90-х годах, оба получали футбольные стипендии. Фрэнк — высокий, худой, быстрый, с сильными руками — играл на позиции ресивера. Билл был полузащитником. Они оба вернулись домой со второго курса. Фрэнк потерял стипендию из-за плохих оценок. Билл порвал связки во время игры. Он немного прихрамывает, но все еще выглядит как полузащитник — большой и крепкий, толстошеий, с огромными ручищами.

— Все то же старое дерьмо, — отвечаю я, завязывая фартук. — Как дневная публика?

— Тихо, — говорит Билл со вздохом. Он гаитянин, с кустистой бородой и длинными дредами, убранными назад, чтобы они не мешали ему работать.

По выходным здесь толпятся местные жители, но в будни до шести обычно тихо. Билл никогда не ставит меня на выходные и не дает мне лучшие часы. Он знает, что потеряет клиентов. Когда я работала официанткой, то, бывало, кричала на грубиянов, специально проливала их напитки или задерживала заказы. Это не принесло ничего хорошего ни клиентам, ни Биллу, так что теперь я обслуживаю столики. Работа неприятная: собирать грязные тарелки и посуду, выгребать недоеденные объедки в промышленные мусорные баки, оттирать жирные, липкие столы. Еще я доливаю напитки и иногда разношу посуду клиентам, если официантки заняты.

Сегодня спокойно, всего полдюжины клиентов. Я делаю свою работу, не разговаривая ни с кем, улыбаясь только тогда, когда это необходимо. Это занимает мои руки и мой разум. Когда работы мало, я проскальзываю в поварскую и краду из фритюрницы картошку фри или куриные крылышки без костей, пока никто не видит.

Запах еды просто ошеломляет. Он на моей коже, в моих волосах. Мне хочется съесть все, что попадется на глаза. Я хватаю горсть горячего картофеля фри и запихиваю его в рот, проглатывая в три глотка. Он обжигает меня.

Колокольчик над дверью звонит в передней. Хватаю бумажное полотенце для рук с раковины и вытираю жир с губ. Засунув блокнот с заказами в карман фартука, я выхожу.

Я напряглась. Это Лукас, новенький с растрепанными волосами и прыщами. Иногда сюда заглядывают ученики старшей школы Брокуотер, но в основном они тусуются в «Чили» или кафе-мороженом «У Делии», или ездят в рестораны на побережье в тридцати милях к западу. Илай Кусума никогда сюда не заходит. Так что же здесь делает Лукас?

Он садится в угловой кабинке, локти на столе, волосы на правой стороне головы взлохмачены и торчат в разные стороны, как будто Лукас только что проснулся после дневного сна. Он играет с чем-то в руках.

— Зачем ты здесь? — спрашиваю я. Вопрос звучит резко.

Он поднимает на меня глаза, зачатки ухмылки искривляют его рот.

— Я пришел за едой и приятной атмосферой. Что ты здесь делаешь?

— Работаю. — Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него.

— Я знаю.

Волоски на моих руках зашевелились. Что, черт возьми, не так с этим парнем?

— Ты преследуешь меня?

— Нет! Я же сказал, я здесь как клиент.

— Отлично. Тогда что тебе нужно?

— Что-нибудь выпить?

Я вздыхаю и закатываю глаза.

— Как скажешь. Хочешь шипучку?

— Что это?

Он играет со мной? Подстраивает мне какой-то трюк?

— Не будь тупым.

Лукас щурится на меня.

— Нет. Правда. Что такое шипучка?

— Эм, алло? Газированный напиток, полный сахара, от которого гниют зубы.

— О. В смысле содовая. Я возьму «Маунтин Дью».

— Прекрасно. Но это шипучка. Никто не называет ее содовой с 50-х годов. Мы больше не носим пышные юбки.