Цейтнот. Том 1 (СИ) - Корнев Павел Николаевич - Страница 54

Лично для меня последней каплей стала непонятная ситуация с отцом Сергием, а именно — упоминание о господине Горицвете и случившееся вскорости покушение, но упоминать об этом я не стал, приведя более весомые аргументы:

— Каждый год он за свой счёт путешествует за границей, неоднократно посещал Нихон и наверняка обижен на всех операторов из-за того, что сам не смог пройти инициацию. Плюс морочит головы студентам йогой и ориентальной философией, а там и до вербовки недалеко!

Стило только мне умолкнуть, и Альберт Павлович захихикал, потом не выдержал и сдавленно рассмеялся. Кинул быстрый взгляд на увлечённого чтением Вдовца, достал платок и промокнул выступившие в уголках глаз слезинки.

— И что смешного я сказал? — пробурчал я, изрядно обескураженный столь неадекватной реакцией на свои слова.

— Это очень смешно. Просто очень, — заявил куратор, понемногу успокаиваясь, потом глянул остро и сказал: — То, что я сейчас тебе сообщу, не такой уж великий секрет, но если кому-нибудь проболтаешься, самолично уши надеру. А если серьёзно, длинный язык до добра не доведёт, поэтому держи его за зубами. Понял?

— Понял. Слушаю.

Альберт Павлович вновь глянул на заведующего лабораторией и сказал:

— Чтоб ты знал, первая и последняя попытка Мишеньки добраться до Пахарты закончилась в джунгарском зиндане. В двадцатых дело было, говорят, еле вытащили его оттуда. Без Георгия Ивановича в той истории не обошлось, поэтому знаю обо всём из первых рук.

У меня аж глаз от изумления дёрнулся.

— А остальное? Йоги и Махат Атман, Нихон и учитель боевых искусств?!

Куратор улыбнулся.

— Мишеньку отличает богатое воображение, изворотливый ум, страсть к мистификациям и отменное чувство юмора. Он душа общества, единственный не-оператор в клубе тридцать третьего румба, чтоб ты знал.

— И он не Гросс?

— Определённо — нет. Ты же не думаешь, что контрразведчики совсем мышей не ловят?

— Не Гросс, — повторил я. — Просто морочит людям головы…

— Не просто, — покачал головой Альберт Павлович. — А с пользой и для института, и для них самих. Отвлекает на себя прекраснодушных мечтателей и прочую доверчивую публику, возится с ними, заставляет поверить в собственные силы. Он лучший наставник по чистой йоге, ещё и на общественных началах занятия ведёт. Слышал ведь поговорку, что свято место пусто не бывает? Вот он эту пустоту своими придумками и заполняет.

От услышанного голова кругом пошла, и куратор поглядел-поглядел на меня, потом лукаво улыбнулся.

— Если тебе будет легче, с тем нихонским мастером боевых искусств он и в самом деле встречался. В одном зиндане у джунгар сидели.

— Шутите?

Альберт Павлович посмотрел на меня с укоризной.

— И в мыслях не было.

— А я Федоре Васильевне в своё время не поверил, что Махат Атман — это выдумка, — сказал я с тяжёлым вздохом, потом спросил: — А какие дела у Горицвета с отцом Сергием, если не секрет?

Куратор явственно поколебался, потом всё же счёл возможным ответить:

— Помогает с закалкой тела.

— Ага-ага, — покивал я. — Не-оператор помогает с закалкой тела недо-оператору. Обычное дело. — Покачал головой и сказал: — Ладно, спрашивать, куда Горицвет пропадает, если дело не в заграничных поездках, не буду.

— Уже догадался?

— Да уж не дурнее паровоза.

— Вот и молодец, — похвалил меня Альберт Павлович, и тут нас пригласили на посадку.

Весь следующий перелёт я то штудировал методичку, посвящённую расширенному описанию техники двойного вдоха, то занимался стабилизацией внутренней энергетики и прорабатывал силовые каналы, пытаясь соединить в единое целое нервную систему и переполнявшую меня сверхсилу.

Дальше стемнело, и я задремал под размеренный гул моторов, на удивление быстро выспался и погрузился в медитацию, но йога пусть даже и с приставкой сверх— спасением от скуки в столь продолжительном полёте не стала, разве что позволила примириться с многочасовым пребыванием в не слишком-то удобном кресле.

Шутка ли — от Новинска до столицы со всеми посадками лететь целых двадцать девять часов!

В аэровокзалах занять себя было тоже особо нечем. Заглянуть в буфет, сбегать на почту, посетить уборную, походить туда-сюда, разминая ноги, — на этом обычно все доступные пассажирам развлечения и заканчивались. Содержание вечерних газет ничем от статей в утренних принципиально не отличалось, телеграмм на имя Альберта Павловича не присылали. Правда, как-то раз мы зашли в парикмахерскую и побрились, а я заодно и подстригся, на этом всё.

Всякий раз я возвращался в аэроплан со всё большей неохотой, а на последнем перелёте никак не менее часа безрезультатно пялился в иллюминатор, силясь разглядеть столичные огни. Ну и разглядел, конечно же, в итоге. Уже непосредственно перед посадкой облака расступились, открылся вид на предместья, многоэтажные дома, белые полосы заснеженных каналов, мосты и дворцы. Где-то там скрывался, если только не успел покинуть город, Леопольд, и впервые я ощутил нечто сродни охотничьему азарту. Накатило жгучее желание во что бы то ни стало его отыскать и не позволить нанести ущерб интересам республики, а ещё мне хотелось разобраться в его мотивах и понять, что толкнуло нормального вроде бы человека, не монархиста и не морального урода, на измену и убийство. Как я мог так в нём ошибиться? Скрывалось за эксцентричностью психическое расстройство или неприглядная изнанка есть в каждом из нас, просто нужен один-единственный толчок, чтобы сломаться и упустить контроль над собственным альтер эго?

Вспомнился лагерь для военнопленных и каждый пятый, выдернутый из нашего строя, пробежался по спине неуютный холодок. А как бы сам поступил, встань на пару человек левее или правее?

Но я тут же взял себя в руки и решительно мотнул головой, прогоняя неуместные сомнения.

Не о том думаю! Всё уже, на посадку пошли!

На трапе меня встретил порыв морозного ветра, я надел перчатки, посильнее натянул на голову кепку и поспешил через заснеженное поле к зданию аэровокзала, на ходу заматываясь шарфом. Затянутое тяжёлыми тучами небо нависало над головой, мела позёмка, летели редкие снежинки и всюду растёкся густой сумрак, будто ещё не рассвело.

Когда высокие двери отрезали от нас непогоду, я расстегнул пальто, за цепочку вытянул карманные часы, взглянул на них и озадаченно хмыкнул.

— Здесь всегда так?

— Ты о чём? — удивился Альберт Павлович, бросил высматривать кого-то и повернулся ко мне. — Как — так?

— Темно!

— Просто ещё не рассвело.

— Да как же не рассвело? Без пятнадцати двенадцать! Полдень!

Вдовец снисходительно улыбнулся и пояснил:

— Вы забыли о часовых поясах, молодой человек. Разница между столицей и Новинском — пять часов.

Альберт Павлович кивнул.

— В семь вылетели, двадцать девять часов летели, прилетели снова в семь. Время подведи.

Я так и поступил, не слишком-то и смущённый тем, что попал впросак. Не подумал просто, бывает. Пусть уже и путешествовал раз через всю страну, но путешествовал-то без часов, а на вокзалах время всегда местное.

Дальше меня отправили на розыски багажа, и я едва приволок четыре не таких уж и лёгких чемодана к дожидавшимся меня в буфете спутникам. Сверхспособности задействовать не решился из-за крутившихся тут и там подозрительных личностей со столь цепкими взглядами, что те ощущались едва ли не полноценным воздействием.

Ладно хоть и дальше переть на себе поклажу старших товарищей не пришлось: Альберт Павлович не стал мелочиться и привлёк к этому делу носильщика, споро погрузившего на свою тележку все наши чемоданы.

— Такси будем ловить или возьмём извозчика? — спросил я, когда мы вышли в зал прилёта.

— Ни то, ни другое, — ответил куратор, оглядываясь. — Нас должны встретить.

И точно — моложавый господин в пальто с меховым воротником и каракулевой шапке, который до того переходил от одной группы пассажиров к другой с какой-то табличкой в руках, наконец-то почтил своим вниманием и нас.