Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 46

— А, я понимаю тебя: ты желал бы принять участие в схватке с этой чернью, к которой мы, может быть, будем вынуждены.., но все же охрана этих ворот является важным делом, и поэтому я прошу тебя принять на себя это задание.

И вполголоса, быстро проговорил почти на ухо Либеону:

— Ты не подвергнешься никакой опасности. Затем продолжал громко:

— Впрочем, если ты думаешь распорядиться иначе…

— Но нет.., нет… — сказал, несколько осмелев, Меций Либеон. — Иди разогнать бунтовщиков, иди, храбрый и прозорливейший юноша, я же пойду с сотней воинов к указанному мне посту, и если те попытаются выйти оттуда.., если они придут атаковать меня.., вы увидите.., они увидят.., им плохо придется.., хотя.., в конце концов, я человек тоги.., но я еще помню свои юношеские военные подвиги.., и горе этим несчастным…

Так бормоча и храбрясь, он пожал руку Сервилиану и в сопровождении солдат, поступивших в его распоряжение, направился к доверенному ему посту, скорбя в глубине души о печальном положении, в которое его поставили безумные бредни этих десяти тысяч мятежников.

Тем временем гладиаторы, колеблясь между надеждой и отчаянием, все еще оставались во дворах, в ожидании приказаний начальников, которые, вооружившись факелами, готовились овладеть во что бы то ни стало складом оружия в школе Геркулеса; вход в эту залу охранялся пятидесятью легионерами и рабами, решившимися защищать дверь от мятежников ценою жизни.

Но в ту минуту, когда Спартак, Эномай и их товарищи готовы были ворваться в коридор, который вел к зале с оружием, звук труб нарушил тишину ночи и печально пронесся по дворам, где собрались несчастные гладиаторы.

— Тише! — воскликнул Спартак, останавливая своих товарищей и приготовившись слушать.

Действительно, вслед за звуками труб раздался голос общественного глашатая, который от имени римского Сената требовал, чтобы бунтовщики разошлись и возвратились в свои камеры, предупреждая, что в случае неповиновения они будут разогнаны военной силой республики.

Объявление глашатая, как будто повторенное эхом соседних гор, уныло повторялось другими глашатаями у входов во все дворы, где находились гладиаторы.

Спартак с мрачным и страшным лицом, с глазами, опущенными б землю, постоял один миг, собираясь с мыслями, как человек, советующийся сам с собой. Наконец он обратился к своим товарищам и сказал достаточно громко, чтобы быть услышанным ими:

— Если атака, которую мы теперь предпримем, чтобы войти в соседнюю залу с оружием, удастся, то хранящихся там мечей хватит для того, чтобы завладеть остальными складами школы, и мы победим. Если же атака не удастся, нам останется только один выход для того, чтобы наше дело свободы не погибло окончательно. Старшие центурионы из обоих легионов должны отсюда уйти и вернуться к нашим товарищам. Если через четверть часа они не услышат звуков нашего гимна свободы, пусть предложат всем молча разойтись и вернуться в камеры: это будет знаком, что мы не смогли захватить оружие. Мы же в этом случае свалим на землю и подожжем калитку, находящуюся на расстоянии половины выстрела из лука от ворот школы Геркулеса и, добравшись до трактира Ганимеда, вооружимся там, чем можно, преодолеем все препятствия, какие встретятся, и в количестве ста, шестидесяти, тридцати, словом, все кто из нас останется в живых, разобьем лагерь на горе Везувии, подняв там знамя свободы. Туда по самым коротким дорогам, безоружные или вооруженные, группами или поодиночке пусть соберутся все наши братья; оттуда начнется война угнетенных против угнетателей.

И после очень короткой паузы, видя, что два старших центуриона не решались оставить место, где в данный момент была наибольшая опасность, он сказал:

— Армодий, Клувиан, именем верховного штаба приказываю вам идти!

Оба молодых человека наклонили головы и, скрепя сердце, удалились в разные стороны.

Тогда Спартак, повернувшись к своим товарищам, сказал:

— А теперь.., вперед!

И вместе с Эномаем, войдя первым в коридор, где находилась зала с оружием, с быстротой молнии бросился на легионеров, начальник которых, однорукий и одноглазый ветеран кричал:

— Вперед!.. Ну, вперед!.. Гнусные гладиаторы!.. Впер… Но он не смог кончить, так как Спартак, протянув во всю длину руку, вооруженную пылающим длинным факелом, ударил его в рот.

Старый ветеран испустил страшный крик и отступил. Солдаты тщетно старались поразить Эномая и Спартака, которые, действуя с яростью отчаяния неожиданным оружием, напирали на них и оттесняли от дверей склада.

В это время легионеры, под предводительством Тита Сервилиана, и капуанские милиционеры, разделенные на два отряда, под начальством центурионов, двинулись одновременно на три двора и начали метать дротики на безоружных, столпившихся в кучи гладиаторов.

Это был ужасный момент. Гладиаторы, страшно рыча и наполняя воздух проклятьями, гонимые этим густым дождем копий, отступали к разным выходам из двора, крича как бы в один голос:

— Оружия!.. Оружия!.. Оружия!..

Но дождь дротиков продолжал падать. Скоро отступление гладиаторов стало паническим, превратилось в бегство.

Тогда началась давка у выходов, толкотня в коридорах; гладиаторы укрывались в камерах, душили, топтали друг друга; послышались ругательства, дикие крики, просьбы и мольбы, стоны раненых и умирающих.

Избиение гладиаторов в первых трех дворах и их бегство имели непосредственным следствием панику и упадок духа в когортах, собравшихся на остальных дворах: ряды гладиаторов начали быстро приходить в расстройство. Имея оружие, гладиаторы могли бы сражаться, умереть все до одного или одержать полную победу, а будучи обречены безоружными на избиение, эти люди не могли и не хотели оставаться вместе даже четверть часа и думали только о личном спасении.

Между тем Спартак и Эномай, подобно голодным тиграм, сражались рядом с еще двумя товарищами — теснота коридора не позволяла сражаться более чем четырем в ряд — и в короткое время успели прогнать от двери легионеров. Энергично преследуя их, они очень скоро оттеснили их в атриум, где набралось постепенно более сотни гладиаторов со своими факелами. Одних из легионеров они опрокидывали на землю, обезоруживали и убивали, а других, с обожженными лицами и ослепленных, обратили в бегство; а в это время гладиаторы, запрудившие коридор, сваливая факелы в кучу перед дверью оружейной залы, старались поджечь ее и таким образом открыть туда доступ.

Легионеры, убегавшие от бешеной атаки Спартака, с громкими воплями и криками боли разбегались в разные стороны, и некоторые из них попали в средину когорт Сервилиана, Попилия и Солония, которые шли сомкнутым строем, преследуя — таков был полученный ими приказ — бегущих гладиаторов.

Трибун и центурион были, таким образом, предупреждены о новой опасности, угрожавшей им. Поэтому Попилий поспешил к школе Геркулеса, бросился в коридор, где дверь оружейной залы уже начала пылать, и, увидев бесполезность применения мечей против факелов, которыми гладиаторы встречали легионеров, приказал задним рядам метать в неприятеля дротики. Это оружие и здесь в короткое время одержало полную победу над мужеством восставших.

Отряд Спартака отступил, но так как здесь были самые храбрые и сильные гладиаторы, они отступали в полном порядке, кидая в римлян факелы, вынимая дротики из тел раненых и убитых и унося их с собой. Отойдя в глубь коридора к атриуму и действуя этими дротиками, как мечами, они яростно оспаривали у легионеров выход из коридора.

Выйдя с Эномаем и с сотней гладиаторов из атриума во двор, Спартак увидел беспорядочное бегство гладиаторов. По крикам, возгласам и воплям он понял, что внутри дворов все было потеряно и что оставался один лишь путь к спасению — вырваться из школы и искать убежища на Везувии. Поэтому, вернувшись в атриум, он закричал громовым голосом, который был слышен среди рева и шума схватки:

— У кого есть мечи, пусть здесь остается и защищает возможно дольше этот выход от легионеров!