Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 30

— Жалости?!. — кричал Сулла гневно. — Жалости к тебе, оскорбившему меня.., в то время, как я страдаю от ужасных болей?.. Ты должен умереть, трус, здесь и сейчас, перед моими глазами… Я горю желанием упиться твоими последними судорогами, твоим предсмертным хрипением.

Сулла бесновался и корчился, как безумный, и в бешенстве кричал придушенным голосом рабам:

— Эй вы.., лентяи.., чего зеваете… Хватайте его, бейте до смерти, здесь, при мне.., задушите его.., убейте!..

И так как рабы, казалось, не решались, он закричал, из последних сил, но страшным голосом:

— Задушите его или я прикажу всех вас распять, клянусь факелами и змеями Эринний!

Рабы бросились на несчастного, повалили на пол, стали бить его и топтать, а Сулла, продолжая метаться и беситься, подобно дикому зверю, почуявшему кровь, все кричал.

— Вот так! Сильней!.. Бейте!.. Топчите!.. Душите этого негодяя!.. Душите его, душите!.. Ради всех богов ада, душите его!..

Граний, избиваемый четырьмя рабами, которые были сильнее его, пытался защищаться, нанося нападающим сильные удары.

Рабы, сперва пассивно повинуясь, били свою жертву почти без усилий, но когда Граний стал бить их, рассвирепели и стиснули его так, что он не мог уже пошевельнуться; тогда один из них сдавил ему горло обеими руками и, упершись изо всех сил коленями в его грудь, задушил в несколько секунд.

А Сулла, с глазами, почти вылезшими из орбит, с пеной на губах, весь отдавшийся зрелищу избиения, упивался им с жестоким сладострастием дикого зверя, восклицая слабевшим голосом:

— Так.., так!.. Сильнее.., дави.., души!

Но в тот момент, когда Граний испускал дух, Сулла сам, истощенный усилиями, криками и приступом своей бешеной лихорадки, упал навзничь в бассейн и прохрипел голосом таким слабым, какого никогда у него не слыхали:

— На помощь.., умираю!., на помощь!..

Лицо бывшего диктатора помертвело, веки закрылись, стиснутые зубы скрипели, губы судорожно искривились.

В то время как Хризогон и остальные рабы хлопотали возле Суллы, стараясь привести его в чувство, внезапная судорога потрясла его тело, на чего напал приступ сильнейшего кашля, и, немного спустя, извергая огромное количество крови, издавая глухие стоны и не открывая глаз, он умер.

Так закончил жизнь в шестьдесят лет этот человек, столь же великий, сколь и коварный; его огромный талант и величие души были подавлены его жестокостью и сладострастием. Он совершал великие дела, но навлек на свое отечество много несчастий, и прославленный, как великий вождь, он оставил в истории по себе память как о худшем гражданине; поэтому изучая все совершенное им в жизни, трудно решить, чего в нем было больше — мужества и энергии или коварства и притворства.

Потому-то консул Кней Папирий Карбон, из партии Мария, долгое время, сражавшийся против Суллы, обыкновенно, говорил, что когда он боролся против льва и лисицы, живших в душе Суллы, лисица доставляла ему больше затруднений.

Едва Сулла умер, как в ванную комнату вошел раб Диодор с врачом Сирмионом и еще в дверях закричал:

— Прибыл гонец из Рима.., с очень важным письмом от… Но тут слова замерли в горле раба: он увидел смятенье присутствовавших, пораженных смертью Суллы.

Сирмион бросился в комнату, велел сейчас же вынуть тело умершего из ванны и положить на ложе из подушек, приготовленное тут же на полу; затем стал исследовать его, послушал пульс, выслушал сердце и, грустно качая головой, сказал:

— Кончено… Он умер!

Раб Эвтибиды, привезший ее письмо, вошел вслед за Диодором в ванную; он долго стоял в углу, пораженный и испуганный случившимся; затем, приблизившись к Хризогону, который показался ему самой важной особой, передал ему письмо, говоря:

— Прекрасная Эвтибида, моя госпожа, поручила мне передать письмо в руки Суллы, но так как боги пожелали наказать меня, заставив явиться сюда для того, чтобы увидеть мертвым величайшего из всех людей, я передам тебе это письмо, адресованное ему.

Хризогон, бывший вне себя от горя, машинально взял письмо и, не обратив на него никакого внимания, положил его между туникой и рубашкой, продолжая хлопотать около тела своего господина и благодетеля.

В доме уже распространилась весть о смерти Суллы. Поднялся переполох. Рабы отовсюду сбежались в ванную со стонами и рыданиями. Спустя несколько мгновений подоспел, тяжело дыша, комедиант Метробий. Он только что прибыл, из Рима после бешеной скачки.

Он вошел в ванную в растерзанной одежде, смертельно бледный, обливаясь слезами.

— Но нет… это не может быть!.. — кричал он. — Нет, нет.., это не правда!..

Увидев окоченевший труп Суллы, Метробий разразился еще более горестными рыданиями и, опустившись на пол близ бездыханного тела, стал покрывать поцелуями лицо Суллы, восклицая:

— Без меня ты умер, несравненный друг.., любимейший друг.., я не мог выслушать твои последние слова.., не мог принять последний твой поцелуй, о Сулла мой любимый, о мой дорогой Сулла!

Глава 8

Последствия смерти Суллы

Слух о смерти Суллы распространился по Италии с быстротой молнии и вызвал волнение повсюду, особенно в Риме.

Общее изумление сменили толки, расспросы и рассуждения; всем хотелось знать, почему, как и когда произошла эта неожиданная смерть.

Партия олигархов, патриции и богачи оплакивали смерть великого человека, как народное бедствие, как незаменимую утрату: они испускали громкие вопли и требовали, чтобы герою были оказаны императорские почести при похоронах, чтобы ему были воздвигнуты статуи и храмы, как спасителю республики и полубогу.

Им вторили десять тысяч рабов, получивших от Суллы свободу; он роздал им часть имущества тех, кто стали жертвами проскрипций.

Эти десять тысяч человек были всем обязаны Сулле и привязаны к нему не только из благодарности, но и из боязни, что с его смертью у них отнимут все, чем он их так щедро одарил.

В Италии было еще сто двадцать тысяч легионеров, сражавшихся на стороне Суллы в войнах против Митридата и в гражданской войне против Мария. Жили эти легионеры главным образом в городах, их прежних жителей Сулла, борясь с Марием, или выгонял или истреблял. Диктатор наделял своих легионеров имуществом побежденных, и эти сто двадцать тысяч обожали его. Поэтому они тоже были готовы отстаивать все, сделанное Суллой.

Сожалениям этой сильной партии противостояло ликование сотен тысяч высланных, сотен тысяч жертв ярости Суллы, всех многочисленных и сильных остатков партии Мария. Все враги Суллы открыто проклинали убийцу своих родных и друзей, проклинали того, кто лишил их состояния и жизни, желали перемен, волновались, надеялись и призывали к мщению.

К ним присоединялись плебеи, у которых Сулла отнял очень многие права и узурпировал много важных привилегий; естественно, что они желали возвращения отнятого.

Ввиду всего этого известие о смерти экс-диктатора вызвало в Риме брожение, волнение, толки и оживленное движение, равного которому не было уже много лет.

На Форуме, в базиликах, под портиками, в храмах, на улицах, в лавках, на рынках, — всюду толпились люди всякого возраста и положения, все узнавали и передавали новости, громко оплакивали несчастье, но еще громче благословляли богов, пославших смерть тирану и избавивших наконец республику от рабского состояния; затевались ссоры, раздавались взаимные угрозы, вспыхивали искры затаенных обид и скрытой ненависти.

Это волнение становилось все более сильным. Консулы, принадлежавшие к разным враждующим партиям, до того времени вели между собой скрытую борьбу. Теперь страсти разгорелись, противники построились в ряды, и обе парши имели вождей, равных по значению и авторитету; гражданская война была совсем близка, несомненна и неизбежна.

Многие сенаторы, граждане и отпущенники отрастили себе бороды в знак траура, оделись в темные тоги и ходили по городу с унылым видом; многие женщины, тоже в трауре, бегали с распущенными волосами из храма в храм, призывая покровительство богов, как будто Рим со смертью Суллы подвергся величайшей опасности.