Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 25

— Нет, я тебя люблю все сильнее и сильнее, так как любовь — это единственная вещь, которая по мере обладания ею не насыщает, но только разжигает желание в груди.

В эту минуту раздался легкий стук пальцем в дверь.

— Кто там? — спросила Эвтибида. Послышался негромкий голос Аспазии:

— Прибыл Метробий из Кум…

— Ах! — радостно воскликнула Эвтибида, вскочив с кушетки и вся покраснев. — Он приехал?.. Проводи его в экседру… Я сейчас приду.

И обращаясь к Лукрецию, она торопливо заговорила прерывающимся, но очень ласковым голосом:

— Подожди меня… Я сейчас вернусь.., и если известия, принесенные этим человеком, будут те, которых я страстно жду уже в течение восьми дней, если я утолю сегодня вечером свою ненависть желанной местью.., мне будет весело, и часть этого веселья перепадет тебе.

С этими словами она вышла из приемной в сильном возбуждении, оставив Лукреция в состоянии изумления, недовольства и любопытства.

Покачав головой, он стал в глубоком раздумьи ходить взад и вперед по комнате.

Буря бушевала, и частые молнии наполняли приемную мрачным сиянием, ужасные рассказы грома потрясали дом до самого основания; шум града и дождя слышался с необыкновенной силой между раскатами грома, а сильный северный ветер, яростно бушуя, дул с пронзительным свистом в двери, окна, во все щели.

— Юпитер, бог толпы, развлекается, показывая образцы своего разрушительного могущества, — прошептал юноша с легкой иронической улыбкой.

Походив еще некоторое время по комнате, Лукреций сел на кушетку и, как бы отдавшись во власть ощущений, вызванных в нем этой борьбой стихий, схватил одну из навощенных дощечек, лежавших на маленьком изящном шкапчике и, серебряной палочкой с железным наконечником, стал быстро писать.

Тем временем Эвтибида прошла в экседру; там уже находился Метробий, который, сняв плащ, печально осматривал его прорехи. Куртизанка крикнула рабыне, собиравшейся выйти:

— Ну-ка, разожги сильнее огонь в камине, приготовь одежду, чтобы наш Метробий мог переодеться, и накрой в триклинии ужин получше. И тотчас же, повернувшись к Метробию, она спросила:

— Ну как?.. Хорошие ты привез известия, мой славный Метробий?

— Хорошие из Кум, но самые скверные с дороги.

— Вижу, вижу, бедный мой Метробий. Садись сюда, ближе к огню, — с этими словами она придвинула скамейку к камину, — и скажи мне поскорее, добыл ты желанные доказательства?

— Золото, прекраснейшая Эвтибида, как ты знаешь, открыло Юпитеру бронзовые ворота башни Данаи.

— Оставь болтовню!.. Неужели ванна, которую ты принял, не отбила у тебя охоты разглагольствовать?

— Я подкупил одну рабыню и через маленькое отверстие, сделанное в двери, видел несколько раз, как Спартак в час крика петухов входил в комнату Валерии.

— О боги ада, помогите мне! — воскликнула Эвтибида с выражением дикой радости.

И теребя Метробия, с искаженным лицом, похожая на разъяренную тигрицу, она стала спрашивать прерывистым и задыхающимся голосом:

— И.., все дни.., вот так.., они.., подлые бесчестят.., честное имя… Суллы?

— Думаю, что в пылу страсти они ни разу не пропустили даже ни одного черного дня — О, теперь придет для них такой черный день! Я посвящаю, — воскликнула торжественно Эвтибида, — их проклятые головы богам ада!

И она сделала движение, чтобы уйти, но остановилась и, обращаясь к Метробию, добавила:

— Переоденься, потом пойди закуси в триклинии и жди меня там.

«Не хотел бы я впутаться в какое-нибудь скверное дело», — думал старый комедиант, идя в комнату для гостей, чтобы переменить мокрую одежду.

Но переодевшись и пройдя в триклиний, где его ожидал роскошный ужин и фалернское вино, достойный муж постарался забыть о злополучном путешествии и о предчувствии какого-то тяжелого, близкого несчастья.

Не успел он насытиться и наполовину, как Эвтибида, с бледным лицом, но спокойная, вошла в триклиний, держа в руке сверток папируса, то есть бумаги лучшего качества. Он был завернут в разрисованную снаружи суриком и обвязанную льняным шнурком пергаментную пленку, края которой были склеены воском, с печатью кольца Эвтибиды Печать изображала Венеру, выходящую из пены морской.

Метробий, несколько смущенный этим появлением, спросил:

— Да.., прекраснейшая Эвтибида.., я желал бы, я хотел бы… Кому адресовано это письмо?

— Ты еще спрашиваешь?.. Луцию Корнелию Сулле.

— Ах, клянусь маской бога Мома, — не будем спешить с нашими решениями, дитя мое…

— Нашими?. Причем здесь ты?..

— Но да поможет мне великий всеблагой Юпитер!.. А если Сулле не понравится, что вмешиваются в его дела?.. Если вместо того, чтобы обидеться за свою супругу, он обидится на доносчиков?.. И если, — что еще хуже, но вероятнее всего, — он решит обидеться на всех?..

— А что мне до этого?..

— Но.., то есть.., вот.., моя девочка.., если для тебя ничего не значит гнев Суллы.., он очень важен для меня…

— Да кто о тебе думает?

— Я, я, Эвтибида прекрасная, любезная людям и богам, — сказал с жаром Метробий, — я, так как я очень крепко люблю себя!

— Но я не упомянула твоего имени.., и во всем, что может произойти, ты будешь совершенно в стороне.

— Понимаю.., очень хорошо.., но видишь, моя девочка, я задушевный друг Суллы уже тридцать лет.

— О, я знаю это.., даже более задушевный, чем это нужно для твоей доброй славы…

— Это не важно.., я знаю этого зверя.., то есть человека.., и при всей дружбе, которая меня связывает с ним столько лет, я знаю, что он вполне способен свернуть мне голову, как курице… Я уверен, что он прикажет почтить меня самыми пышными похоронами и битвой пятидесяти гладиаторов вокруг моего костра. Однако, к несчастью для меня, я уже не буду в состоянии наслаждаться всеми этими зрелищами..

— Не бойся, не бойся, — сказала Эвтибида. — с тобой не случится никакого несчастья.

В эту минуту вошел в триклиний раб в дорожном костюме.

— Помни мои наставления, Демофил, и нигде не останавливайся до Кум Слуга взял из рук Эвтибиды письмо, положил его между курткой и рубашкой, привязав его веревкой вокруг талии, затем, поклонившись госпоже, завернулся в плащ и вышел.

Эвтибида успокоила Метробия, который решил снова заговорить о своих опасениях. Сказав ему, что завтра они увидятся, она, вышла из триклиния и вернулась в приемную. Там Лукреций, держа в руке дощечку, собирался перечитать то, что написал.

— Извини, что я должна была оставить тебя одного дольше, чем хотела.., но я вижу, что ты не терял времени. Прочти мне эти стихи, ведь твое воображение может проявляться только в стихах.., и притом в великолепных стихах.

— Ты и буря, которая свирепствует снаружи, внушили мне эти стихи… Поэтому я должен прочесть их тебе… Возвращаясь домой, я их прочту буре.