Рука и сердце Ее Высочества (СИ) - Франкон Аманда - Страница 18

Лайонэл протянул мне букет, и я конечно же приняла его с благодарной улыбкой. Вечерний полумрак, цветы и нерешительный влюбленный, который, если я хоть что-нибудь понимаю в мелодрамах, должен сейчас признаться мне в чувствах. Сцена прекрасная, достойна очередного модного романа, но отчего-то она не трогала моих чувств. Я хоть и изображала сдержанную благосклонность, внутренне оставалась холодна. И что-то фальшивое чудилось мне даже в утихающих трелях птиц.

– Я понимаю, что нарушаю правила своим сегодняшним визитом, однако… – мы неспешно шагали по дорожке, принц чуть впереди, а я немного позади него, наблюдая за переменой мноества эмоций на красивом лице.

Лайонэл вещал вдохновенно, но вдруг замолчал, и, остановившись, обернулся ко мне.

– Однако? – спросила я, наблюдая, как он осторожно берет меня за руку и нежно, едва ощутимо касается губами пальцев.

– Однако я хочу, чтобы вы знали. Знали, что я люблю вас, принцесса… Лучиана. И пусть нас связывают политические обязательства, я надеюсь, что они не помешают нашему счастью. Мне повезло полюбить особу королевских кровей, и вы… – нерешительность, с которой речь Лайонэла то текла, то замирала, уже начала казаться мне наигранной.

К тому же, ощущение нежности и романтический настрой испортила мысль, внезапно пришедшая в мой, похоже, слишком саркастичный для любви ум: Лайонэл даже не спросил, чувствую ли я что-нибудь в ответ. Видимо, настолько уверен в своей наотразимости. "Я осознаю…", "мне повезло…" – а где же в этих речах его возлюбленная?

Чем больше я размышляла, слушая бессвязный лепет про красоту собственных глаз и сладость голоса, тем сильнее хотелось оттолкнуть принца и вернуться в свои покои. К тому же, стоя на прохладном ветру, я замерзла, а сделав еще несколько шагов вперед, ощутила, как низкая ветка легко шлепнула меня по лицу. Совсем не больно, но как-то нектати вспомнилось, как бережно вел меня той же дорожкой граф Наварро, И уж наверняка он в столь прохладный вечер предложил бы мне свой плащ, и даже если бы признавался мне в любви – что, конечно же, совсем невероятно – не стал бы использовать столь забитые и манерные фразы.

Когда Лайонэл, наконец, замолчал и повернулся ко мне, ожидая, видимо, хоть какого-то ответа, я отступила на шаг и с деланым сожалением опустила голову.

– Ваши слова глубоко тронули меня, – на самом деле ни капли, но изображать нежную, трепетную даму я научилась еще в шестнадцать, – но, как вы и сказали, нас связывают политические обязательства. Я не могу ответить сейчас на ваши чувства, и не могу поступиться интересами государства ради собственного частья – таков мой долг и мое бремя. Но если вы будете достойны, если докажете, что вы – лучший Король, такой, какого заслуживает моя страна, быть может, добьетесь… вашего, – сказать "нашего" у меня не хватило духу, – счастья.

Принц выслушивал мой ответ с растеряным взглядом. Казалось, он думает о том, что же мог сказать не так, и задавался вопросом, почему я прямо сейчас не бросилась в его обятья и не изъяснилась в вечной любви в ответ. Как будто мои чувства могут всецело зависеть от его действий и слов.

Не желая слушать новые заунывные речи, большую часть из которых я уже знала от фрейлин, восторженно читающих новые книжки-мелодрамы, я развернулась и так быстро, как позволял этикет, направилась к замку. От сегодняшней встречи вместо романтического флера осталось чувство чего-то липкого и наигранного.

Армандо

С разрешения Ее Высочества я вернулся в замок на следующий день после нападения. Принцесса ни о чем не узнала: не стоило попусту ее волновать, ведь все равно любое наше действие может вызвать дипломатический скандал. К тому же, я опасался, что Лучиана банально мне не поверит: слишком уж невероятно прозвучала бы моя история.

Пару дней, пока длилась охота, я почти не вставал с кресла, однако за это время успел отдать распоряжения об усилении охраны, особенно в крыле принцессы и в саду, где она любила подолгу гулять, а заодно написал другу – Диего, начальнику королевской службы разведки: просил прислать мне парочку хороших шпионов и по возможности узнать, что за уговор заключил наш правитель с Королем Базиль.

С делами я управился всего за полдня, и оставалось только ждать, когда уймется, наконец, ужасная боль в ребрах, а вместе с ней и притупится злость. План мести – дерзкий до нахальства – уже созрел в моем воображении, однако для его осуществления мне нужно потренироваться. А перед тренировками – сначала хоть немного прийти в себя.

Чтобы скоротать время, я взялся было за одну из модных книг, но автор с такой восторженной радостью описывал любовные муки героя, что я забросил глупую историю уже на двадцатой странице. Когда я читал о «розах любви, расцветающих в тоскующей душе», становилось тошно. «Все не то и не так!» – хотелось выкрикнуть мне, но какой смысл спорить с неизвестным? Разве жиголо, развлекающийся на досуге клепанием таких вот мелодрам, поймет, что значит любить и скрывать чувства? Нет в этом ни романтического, ни приятного, ни нежного. Есть только тупая боль, смешанная с досадой от невозможности выразить все то, что днями и ночами мучает воображение.

На второй день отдыха я почувствовал, что былая легкость возвращается к телу, и тут же пошел на задний двор, на плац, где тренировались королевские гвардейцы. Их наставник по фехтованию – на вид настоящий франт: тонкий и изящный, красивый как эльф из древних легенд, столь ловко орудовал едва ли не любыми клинками, что мало кому удавалось победить его в сражении.

Сегодня, как и всегда, он тренировался, чтобы поддерживать звание чемпиона. Забранные не манер восточных дикарей в высокий хвост волосы, выгоревшие под южным солнцем, метались вслед за ним вокруг манекенов. В тонкой кисти клинок летал так быстро. что едва удавалось разглядеть его очертания. Острые скулы блестели от пота, а по прищуру раскосых глаз я понял, что наставник уже заметил меня.

– Чем обязан, граф? – воин выпрямился, и только сейчас я смог полностью разглядеть изящный стилет в его руке.

– Хочу составить вам компанию на сегодняшней тренировке, если вы не против, Алехандро, – ни титула, ни фамилии бойца я не знал, и подозреваю, он скрывал их специально, чтобы не выдавать низкого происхождения или не подставлять под удар семью.

– Прошу, – боец развел руками и указал в сторону стойки со старым оружием.

Я как всегда выбрал длинный одноручный меч, и стоило мне взмахнуть им пару раз, привыкая к весу клинка, как Алехандро атаковал без предупреждения. Я едва успел развернуться, чтобы блокировать его выпад, и отскочил, лишая опытного фехтовальщика его преимущества – короткого расстояния, на котором я просто не успевал бы орудовать длинным клинком.

Мы бились дольше часа, и я вкладывать всю силу и мастерство в каждый удар. Чувствовал, что дерусь почти остервенело, но иначе не мог: только в бою у меня появлялся шанс выплеснуть злобу от недавнего поражения и от бессмысленных чувств, которые, не принося радости, только ранили непривычное к ним сердце.

Но сколько бы злобы я не вкладывал в каждую новую атаку, когда мы оба окончательно выдохлись и замерли друг напротив друга, с ужасом осознал, что досада от поражения ушла, но осталась боль, которая стала моей неизменной спутницей в последние несколько дней. С тех пор, как…

Я оглядел солдат, собравшихся посмотреть на наш поединок, и вернул меч на стойку. Пот застилал глаза, и я едва видел перед собой хоть что-то. Ребра снова заныли, но я понимал, что до завтрашнего дня физическая боль перестанет терзать тело. Душевная – нет.