Буду с тобой (СИ) - Литвин Светла - Страница 27

– Прошу, – открывает передо мной тяжёлую дверь на старой поржавевшей пружине, звякает колокольчик над нашими головами. 

Внутри магазина вкусно пахнет свежим хлебом, обстановка вполне современная. Белые с красным прилавки, целых три торговых холодильника, да и ассортимент товаров вполне приличный. Такие магазины в деревне не каждой бывают, не то что на дачах.  

На звонок из-за шторки выглядывает женщина лет пятидесяти. 

– Ой, Платоша! Это ты! – радостно улыбается продавщица, видя знакомое лицо. 

– Здрасте, тёть Кать, – по-детски здоровается Маркелов и отводит меня за руку к одному из прилавков. 

– Здрасте, здрасте. Это кто ж с тобой? Женился никак? – интересуется тётя Катя. 

– Здравствуйте, – здороваюсь я и получаю в ответ приветствие с улыбкой. 

– Собираюсь. Хотелось бы на ней, – шутит Платон, приобняв меня и тут же отвлекается на продукты выложенные на витрине и пестрящие зелёными ценниками, подписанные чёрным фломастером. 

– Да неужто не соглашается? – удивляется женщина и оглядывает меня удивлённым взглядом. 

Я молчу, хотя меня так и подмывает сообщить этой милой тёте Кате, что соглашаться пока не на что. Предложение мне ещё не сделали, хотя, ещё два дня назад я бы и не согласилась, да и вчера не согласилась бы. 

– О! Сосиски молочные, сто лет таких не ела, – вру я, ведь ела же ещё вчера в столовке. – Давай их возьмём? 

– Да, можно, – согласен Платон. 

Я уже то же согласна. Делай предложение уже! А то недоневеста какая-то. Колечка-то нет!  

Едем назад той же дорогой, набрав не особо большой пакет с минимальным набором продуктов. Сосиски, кофе, сливки, сахар, лапша, каша в пакетиках, яблочный сок и так по мелочи. Ровно столько, чтобы прожить полтора дня на даче.  

Я держусь ещё крепче за руль, вспоминая гору, с которой так весело скатились чуть не убившись. И жду чего-то того же, забыв, что нам теперь не с горы, а в гору.  

– Давай я слезу, – предлагаю я, посчитав, что Платону самому бы заехать, а со мной он и подавно не справится.  

– Зачем?  

– Тяжело же.  

– Тяжело, – соглашается Платон, сопя крутит педали и везёт нас в гору. – Что за жажда облегчить мужику ношу и взвалить её на себя?  

– Ты злишься? – уточняю я, повернуться хочу и посмотреть на лицо Платона, но боюсь, развернусь и мы точно свалимся.  

– Да я в бешенстве! Как вспомню про этого Белова, словно озверин проглотил. Лютый же упырь! Столько ездил на тебе, и ты позволяла. Со мной так не надо, я на своей женщине не езжу, сам везу. Видишь, вот, вывез, – выдыхает Платон, когда гора переходит в дорогу поровней.  

– Я тебя услышала, я больше так не буду, – обещаю я и задумываюсь над своим поведением.  

Всегда так себя вела. Старалась взвалить на себя побольше ответственности в отношениях. Стоило влюбиться и я забывала любить себя. Самое смешное, что невозможно было понять, где я этого нахваталась? В семье? Нет.  

Мама и папа никогда так себя не вели. Мама не старалась взвалить на себя всё и как-то разгрузить отца. Папа, в свою очередь, делал то, чего ожидаешь от главы семьи. Он действительно был главой, хозяином в доме, а не паразитом вроде Белова.  

Но почему я цеплялась ко всяким инфантильным маменькиным сынкам? Ведь до Белова был похожий тип Дима Никитин. Он не играл в азартные игры, даже работал, но как-то его устраивало, что я, будучи тогда ещё студенткой, оплачиваю наши развлечения, а он это позволял.  

Что он мне дарил? Один раз розу на первом свидании и незадолго до расставания расщедрился на сникерс. Но я его, кажется, любила и даже не собиралась расходиться. Он сам меня бросил, переметнувшись к девушке постарше. Как-то даже встретила их вместе спустя год и уже с коляской.  

Может просто после смерти папы в принципе хотела к кому-то привязаться? Не хватало мужского плеча. Маркелов плечо что надо. И пусть я сейчас могла перечислить по пунктам все его качества, за которые можно полюбить, а не как он, любит и сам даже не знает за что. Просто любит меня.  

– Валерий Семёнович, ведро картошки продайте! – кричит Платон, притормаживая у калитки своей дачи.  

Пока я думала, даже не заметила, как преодолели весь путь.  

– Продам, как не продать, – соглашается сосед и озвучивает цену. – Двести рублей.  

Я прикусываю губу, молчу о дровах и о том, что это несправедливо. Он дрова взял даром, даже украл! А ведро картошки продаёт. Ушлый дед. Хмурюсь, но ничего не говорю, потому что Платон не считает, что старик неправ и ему бы выставить счёт за дрова, а не картошку у него покупать.  

– Ты чего? Обиделась? Не дуйся, – просит Платон, по-своему оценив мою хмурость.  

Я киваю, не объясняя, чем недовольна, а потом и вовсе додумываю, что неправа. Сама тащила на себе здорового лба Белова, а старику дров пожалела.  

– Зачем нам картошка? – спрашиваю у Платона и старательно улыбаюсь.  

– Запечём в печке, на углях. Любишь такую? – спрашивает Платон и смотрит на меня прищурившись, с какой-то детской улыбкой.

– Обожаю!  

Забираем у соседа через забор ведро добротной картошки и возвращаемся в дом.  

– Готовить на печке можно, а можно плитку достать. Чайник уже вскипел, – говорит Платон.  

Он присаживается перед топкой и подбрасывает туда ещё несколько поленьев.  

– Давай кофе попьём и потом прогуляемся? Здесь есть какие-то достопримечательности? – спрашиваю я и спешно добавляю: – Кроме убийственных покатушек с крутой горы.  

– Есть, река, – улыбается Платон.  

– Отлично, сходим на речку. Пешком, – утоняю я и Маркелов снова смеётся, радуясь, что у меня осталось такое впечатление от нашего катания на велосипеде.  

За небольшим столом мы быстро пьём кофе с шоколадками и отправляемся на прогулку в лес к реке.  

Мы оба идём молча, держимся за руки и любуемся красотами осеннего леса.  

– Ого! Гляди, – внезапно призывает меня Платон и притягивает с тропинки к стволу упавшего дерева.  

Я не сразу соображаю, что Платон хочет мне показать, но когда вижу, ойкаю и прячусь за его спину.  

– Пойдём отсюда, – пищу я и пытаюсь оттащить любопытного Маркелова от опасной зверюги, что уселась на остаток ели. – Что это за тварь такая?  

Я смотрю на здоровенный шип сантиметра в три торчащий из полосатой жопки и не верю, что в здешних краях водятся такие насекомые, таких размеров.  

– Это шершень, – преспокойненько сообщает Платон, суясь чуть ли не лицом к этому монстру в мире летающих насекомых.  

– Фу! Фу! Фу! – визжу я, когда эта мерзость неожиданно взлетает и громко тарахтя крыльями летит от нас в сторону. Слава богу, он не впивается своим шипом в светлый глаз Платона.  

– Тише ты, всё, он улетел, спокойно, – успокаивает меня Платон, приобнимает и гладит по волосам.  

– Я думала, что такая хрень водится только в Африке, это же как из Джуманджи, – делюсь впечатлениями и вздрагиваю снова и снова, пытаясь выкинуть из головы мысль, что это тварь в лесу не одна, есть ещё сотенка другая.  

– У вас разве такие не водятся?  

– Может и водятся, но я ни разу не видела. 

– Значит, реально, глобальное потепление, – пожимает плечами Платон и мы снова идём к реке, правда, мне уже совсем туда не хочется. – Хотя, я думаю, что жару они не выносят. Ты знаешь, как шершней убивают пчёлы? Они облепляют его такого здоровенного своими маленькими тушками и начинают быстро нагонять температуру крыльями. Бяк-бяк и шершень склеивает ласты от повышенной температуры. Вот так-то.