В царстве тьмы. Оккультная трилогия - Крыжановская Вера Ивановна "Рочестер" - Страница 43

— Ах, барышня, вот и вы наконец. Уж как мы беспокоились! Барыня даже плакала, потому как думала, не случилось ли с вами какой беды. Батюшки, сколько пакетов вы привезли, и даже елку! То-то у нас будет радость! — воскликнула девочка, вся сияя.

— Скорее, Катя, пока я расплачусь с извозчиком, ты снеси часть пакетов; тут и для тебя есть кое-что. Я иду следом за тобой.

Отдав деньги вознице и захватив остальные свертки, девушка вошла во двор, а там направилась к маленькому флигелю, в первом этаже которого виднелись три неосвещенных окна. На лестнице ее встретил мальчик лет тринадцати и поспешил освободить ее от свертков.

— Ты, значит, спустила все полотенца, если привезла столько всякой всячины. Но как долго ты не возвращалась, с десяти часов утра!

— Да, мне посчастливилось. А у нас еще темно?

— Да ведь керосина нет, и я голоден: мы весь день ничего не ели, — грустно ответил мальчик.

— Знаю, знаю, Петя, но зато теперь мы хорошо поужинаем. Вот пока пять рублей, сбегай купи керосина, дров, хлеба и сосисок.

Мальчик полетел стрелой, а прибывшая вошла в комнату, где ее ожидали мать и сестренка лет восьми.

— Как я беспокоилась о тебе, Мэри. Ведь целый день тебя не было, — сказала пожилая дама, целуя дочь. — Но зачем ты так много израсходовала? — прибавила она, увидев разложенные на столе Катей пакеты.

— Не беспокойся об этих тратах, мама, я купила только полезные вещи. После я расскажу тебе все, а теперь думаю только об одном: как бы согреться… Вот выпью немного мадеры — и вас всех угощу.

Через полчаса веселый огонь трещал в печи, на столе горела лампа, и вся семья, сидя за самоваром, с наслаждением пила и ела. Напившись чаю, Мэри послала брата с девочкой-прислугой закупать на следующий день мясо и все остальное для обеда, а с ними отправилась и маленькая Нита.

Когда дети ушли, Мэри стала помогать матери украшать елку и рассказала свое приключение в Гостином Дворе.

— Благослови Господь этого доброго человека! Его предложение было бы для нас, конечно, счастьем, если он действовал без задней мысли… я боюсь, не кроется ли тут что-нибудь грязное, — заметила Суровцева.

— Я не думаю этого, мама. Он казался человеком зрелых лет и, во всяком случае, очень больным, с впалыми глазами и бледным, точно восковым, лицом. Да ведь у меня есть его карточка: посмотрим, кто он.

Она сходила за своей сумочкой и достала из нее визитную карточку, которую осмотрела с матерью, а затем прочла: «Оскар Ван дер Хольм».

— Имя ничего не говорит, а вот тут что-то странное, — заметила Суровцева, указывая на черные пятиконечные звезды в нижней части карточки, повернутые вершиной вниз, с адресом в середине: «Каменный остров, собственный дом». — Это, вероятно, какой-нибудь чудак. Возможно, ему действительно нужна чтица и секретарь. Несомненно, у него доброе сердце, и я думаю, что на второй день праздника ты можешь письменно спросить, когда он примет тебя.

— Хорошо, мама. Ведь неразумно было бы не попытаться даже воспользоваться таким выгодным занятием!

Воодушевленные новой надеждой, мать с дочерью принялись усердно приводить в порядок квартиру, состоявшую из крошечной темной кухни и двух маленьких, почти пустых комнат. Когда же вернулись дети с провизией, то все уже приняло праздничный вид: елка весело горела, освещая разложенные под ней подарки и сласти, и давно уже бедная семья не ложилась спать сытой, счастливой и полной надежд на будущее.

Скажем несколько слов о предшествовавшей полосе в жизни несчастной Мэри Суровцевой, которую судьба так жестоко поразила, отняв у нее сразу любимого человека, состояние и общественное положение. Тотчас же по переезде в глухой переулок Выборгской стороны из роскошной квартиры, где много лет жилось привольно и счастливо, Анна Петровна серьезно заболела, и те скудные средства, которые остались после разорения, ушли на доктора и аптеку.

Оправлялась она медленно, и началось полное лишений унизительное прозябание, постигающее многие разоряющиеся семейства, которые, будучи выброшены за борт своей среды, носятся еще некоторое время, если есть сила бороться, никому не нужные, по мутным волнам жизни, пока те окончательно не захлестнут их.

Для общества, в котором жили Суровцевы, они действительно исчезли и «пошли ко дну». В отношении таких людей, которые, потеряв прежнее положение, представляли собой лишь докучную обузу и внушали опасение — не пришлось бы о них заботиться и помогать им, — встали во всей своей наготе эгоизм, черствость и бесцеремонная подлость людская. Никто не пожелал даже узнать, как и где устроились несчастные, а те застыли, словно в немом оцепенении, которое нарушала порой лишь какая-нибудь новая беда.

Едва стала подниматься с постели Анна Петровна, как ей пришлось взять сына из кадетского корпуса.

Самолюбивый мальчик не мог сносить сострадальческого отношения товарищей, быть нищим там, где его знали богатым и куда он возвращался из отпуска в собственном экипаже. Кроме того, он воспитывался на свой счет, а платить значительную для них сейчас сумму было уже не из чего. Уступая настоятельным просьбам сына, Суровцева взяла мальчика домой, и это отозвалось на их скромном бюджете.

Мэри считала себя глубоко несчастной после смерти Заторского. Но когда она очутилась в убогом домишке Выборгской стороны и нужда стиснула ее своей железной лапой, лишь тогда поняла она, что существует горе еще страшнее. На нее напал точно столбняк: она не могла даже плакать и иногда днями просиживала у окна, сухими глазами глядя на грязный узкий двор, где шумно играли дети дворника и жильцов, преимущественно рабочих.

Но Мэри была натурой гордой и энергичной. Лишь только она заметила, что из немногого оставшегося у них одна вещь за другой исчезает в ломбарде, то пересилила себя, стряхнула мертвенную апатию и решила работать.

Легко было прийти к такому решению, но вовсе не легко оказалось привести его в исполнение. Чтобы трудиться, надо, разумеется, найти работу, что бывает весьма непросто в большом городе, где предложение труда обычно превышает спрос.

Не будем подробно описывать изнурительное и напрасное хождение по разным местам, грубые отказы или грязные предложения, которые приходилось выслушивать молодой девушке. Словом, она дошла уже почти до полного отчаяния, когда случайно явилась помощь.

Однажды Мэри встретила свою бывшую преподавательницу французского языка. Это была дама лет тридцати пяти, некрасивая и болезненная. Своим трудом она содержала мать и сестру-калеку. Хорошо зная нужду и тернии борьбы за существование, та горячо сочувствовала несчастной семье. Анна Петровна всегда была добра к ней и вместе с дочерью много дарила старой матери и больной сестре учительницы. Теперь та обрадовалась, встретив бывшую ученицу, и через несколько дней навестила их. Узнав, что Мэри ищет работу, она обещала достать через знакомых переводы — и сдержала слово. Обрадованная удачей, девушка принялась за работу и переводила для редакции журнала современные романы или выдержки из иностранной прессы. Работы было много, а вознаграждения до смешного малы, но все-таки это было лучше, чем ничего. Вместе с тем Анна Петровна при посредстве этой же доброй души нашла работу — вышивание для магазина, и они кое-как зажили. Хуже всего оказалось то, что, будучи всегда богаты и привыкнув много проживать, ни мать, ни дочь не умели устраиваться и не знали, как жить на столь ограниченные средства. Иногда в один день тратилось вдвое против того, на что семья имела право, а назавтра недоставало необходимого. Кроме того, немилосердно эксплуатировался труд бедных женщин, не имевших ни житейской опытности, ни смелости протестовать против самых бессовестных требований. Но увы, относительное довольство их длилось немногим более года, а затем снова посыпались беды. Первой была смерть Аксиньи, делившей все их невзгоды: она простудилась, схватила тиф и в несколько дней умерла в больнице. Закрылся журнальчик, и Мэри потеряла заработок. Потом их добрая учительница получила место в провинции и уехала со своими.