Великое избавление - Джордж Элизабет - Страница 39

– Садитесь, инспектор. Я не могу все время стоять, но меня жуть берет, как представлю, что я сяду, а вы будете нависать надо мной.

Тянет время, хитрец, подумал Линли. Однако в такую игру могут играть и двое. Инспектор подошел к проигрывателю и принялся внимательно изучать коллекцию пластинок: Бах, Шопен, Верди, Вивальди, Моцарт, а рядом – неплохое собрание современной музыки. У Парриша довольно разнообразные интересы. Линли вернулся на середину комнаты, облюбовал большой тяжелый стул, начал рассматривать потемневшие дубовые балки, поддерживавшие потолок.

– Почему вы живете в этой деревне, в глуши? Человек с таким музыкальным вкусом, с таким талантом, был бы гораздо счастливее в городе, разве не так?

Парриш резко рассмеялся, пригладил рукой и оез того безукоризненно причесанные волосы.

Пожалуй, ваш первый вопрос меня больше устраивает. Я предпочел бы ответить на него, если вы не против.

– У вас за углом «Святой Грааль», но вы пересекаете всю деревню на «старых больных ногах», чтобы выпить в другом пабе. Что вас там привлекает?

– Ровным счетом ничего. Я бы мог сказать, что мне нравится Ханна, но вы бы мне все равно не поверили. Просто я предпочитаю атмосферу «Голубя». Как-то неприятно напиваться прямо напротив церкви, а?

– Боитесь с кем-то встретиться в «Святом Граале»? – уточнил Линли.

– Боюсь встретиться? – Глаза Парриша метнулись к окну. Раскрывшаяся роза пухлыми губами целовала оконное стекло. Ее лепестки уже увядали, внутренняя часть цветка почти почернела. Жаль, что ее прежде не срезали. Скоро этот цветок умрет. – Господи, вовсе нет. От кого мне прятаться? От отца Харта? От бедняжки Уильяма, упокой, Боже, его душу? Они со священником выпивали там разок-другой в неделю.

– Тейс вам не очень-то нравился, верно?

– Не очень. Терпеть не могу таких святош. Не знаю, почему Оливия его поощряла.

– Быть может, искала отца для Бриди.

– Наверное. Девочке и впрямь требуется мужская рука. Даже старый зануда Уильям все же лучше, чем ничего. Оливия с ней не справляется. Я бы взялся за это, да, признаться, не слишком люблю детей – не говоря уж об утках.

– Но вы в хороших отношениях с Оливией? Глаза Парриша оставались безжизненными.

– Я учился в школе вместе с ее мужем, Полом. Вот это был парень! Веселый, свойский малый.

– Он умер четыре года назад, так? Парриш кивнул:

– Болезнь Хантингтона. Под конец он не узнавал свою жену. Это было ужасно. Ужасно для всех. Эта смерть многое изменила. – Парриш несколько раз сморгнул и полностью сосредоточился на своей сигарете, а затем на своих ногтях. Хороший маникюр, отметил Линли. Его собеседник вновь широко улыбнулся. Улыбка была его главным оружием, отлично скрывавшим любое сильное чувство, которое могло бы разрушить ненадежную броню деланного равнодушия. – Полагаю, теперь вы спросите, как я провел ту роковую ночь? Буду рад представить вам мое алиби, инспектор. Было бы лучше, конечно, если бы я провел ночку в постели с местной потаскушкой, но, поскольку я не знал, что ныне усопший Уильям получит удар топором именно в эту ночь, я сидел один и играл на органе. Я был один. Но ведь я должен очистить себя от подозрений – так что, на мой взгляд, мое алиби может подтвердить каждый, кто слышал музыку.

– Сегодня музыка тоже играла, – намекнул Линли.

Парриш вроде бы и не слышал. Сделал последний глоток виски и продолжал:

– А потом я лег в постель. И снова один – Увы, всегда один.

Как давно вы поселились в Келдейле, мистер Парриш?

– А, вы снова об этом. Сейчас припомню. Почти семь лет назад.

– А что было до этого?

– А до этого, инспектор, я жил в Йорке. Преподавал музыку в школе. Могу предупредить заранее, если вы собираетесь копаться в моем прошлом – я вовсе не был изгнан с позором. Я уволился, потому что сам этого захотел. Я решил поселиться в деревне. Я обрел покой. – Голос его дрогнул.

Линли поднялся:

– Что ж, оставлю вас в покое. Всего доброго. Он вышел из домика, и музыка полилась вновь, но теперь она звучала потише, а потом послышался звон разбитого стакана. Похоже, Найджел не на шутку обрадовался, избавившись от инспектора.

– Сегодня вы будете обедать в Келдейл-холле, – сообщила Стефа. – Я заказала там столик. Надеюсь, вы ничего не имеете против. – Склонив набок светловолосую голову, она задумчиво рассматривала Линли. – Думаю, именно это вам и нужно.

– Я чахну у вас на глазах?

Хозяйка захлопнула гроссбух и убрала его на полку позади конторки.

– Не в этом дело. Конечно, там вкусно кормят, но важно другое. Совершенно особая обстановка. Хозяйка Холла – наша главная достопримечательность.

– У вас тут развлечений хватает, да?

– Что правда, то правда, инспектор, – расхохоталась она. – Выпьете или вы все еще «на службе»?

– Невозможно отказаться от эля Оделл.

– Отлично. – Стефа проводила гостя в зал, а сама прошла к стойке бара. – Келдейл-холл принадлежит семейству Бертон-Томас. Там работают с полдюжины молодых людей, и все они должны называть миссис Бертон-Томас тетушкой. Вот из таких мелочей и складывается неповторимая атмосфера ее дома.

– Как-то по-диккенсовски все это звучит, – согласился Линли.

Стефа поставила на столик большую кружку эля и налила себе другую, поменьше.

– Погодите, вот вы познакомитесь с ней. Миссис Бертон-Томас всегда обедает вместе со своими гостями. Я говорила с ней по телефону, когда заказывала столик. Она вне себя от восторга, что к ней заявятся детективы из Скотленд-Ярда. Чего доброго, отравит кого-нибудь, лишь бы посмотреть на вашу работу. Правда, гостей там сейчас немного, всего две парочки – американский дантист с женой и пара молодоженов.

– Да, пожалуй, вечер нам понравится. – Линли со стаканом в руке отошел к окну и поглядел вдаль, в сторону Келдейл-Эбби-роуд. Дорога была почти не видна отсюда – сразу сворачивала направо и растворялась в вечерних сумерках.

Стефа подошла к нему. Несколько мгновений она молчала, а потом тихо произнесла:

– Вы виделись с Робертой.

Линли быстро обернулся, но она уставилась в свой стакан, медленно поворачивая его на ладони, будто пытаясь удержать стакан в равновесии, не пролить ни капли.

– Как вы узнали?

– Она еще девочкой была очень высокая. Догоняла Джиллиан. Большая девочка. – Влажной рукой, только что державшей стакан, Стефа убрала прядь волос со лба. На коже остался чуть заметный сырой след, и она нетерпеливо стерла его. – Все происходило постепенно. Сперва она стала полненькой, пухленькой. А потом сделалась… вы сами видели. – По ее телу прошла дрожь отвращения. Словно извиняясь за эту реакцию, Стефа пояснила: – Ужасно с моей стороны, да? Не могу побороть брезгливость к любому уродству. По правде сказать, я сама себя за это осуждаю.

– Вы мне так и не ответили.

– Разве? А о чем вы спрашивали?

– Как вы узнали, что я видел сегодня Роберту?

Щеки Стефы слегка заалели. Она начала переминаться с ноги на ногу. Ей было явно не по себе, и Линли устыдился собственной настойчивости.

– Это не так важно, – сказал он.

– Просто вы выглядите… не так, как с утра. Словно тяжесть на вас навалилась. Морщины прорезались в уголках рта. – На гладкой коже все отчетливей проступал застенчивый румянец. – Прежде их не было.

– Ясно.

– Вот я и подумала; наверное, вы встречались с ней.

– Вы сразу же угадали.

– Похоже на то. Я хотела понять, как вы выносите чужое уродство, уродство чужой жизни.

– Я уже несколько лет этим занимаюсь. Приходится привыкать, Стефа. – Перед его умственным взором замелькали непрошеные воспоминания: крупный мужчина, задушенный за столом в своем кабинете; неподвижное тело чумазой девчонки с воткнутым в вену шприцем; зверски изувеченный и замученный насмерть юноша… Можно ли привыкнуть к темной стороне человеческой души?

Стефа с неожиданной откровенностью посмотрела ему прямо к глаза:

– Это же все равно что в ад заглядывать.