Великое избавление - Джордж Элизабет - Страница 31

Один из этих домов, соединенных с гостиницей мостом, принадлежал Оливии Оделл. Отсюда открывался прекрасный вид на поля и на церковь Святой Екатерины. Самый красивый дом в деревне, с чудным садиком у калитки и лужайкой, спускающейся к реке.

Линли и Хейверс вошли в эту калитку ранним утром. Доносившийся из-за дома громкий детский плач свидетельствовал, что обитатели дома уже проснулись. Ориентируясь на этот горестный плач, полицейские дошли до черного хода. На ступеньке сидела маленькая девочка. Она вся скрючилась, уткнулась лицом в колени, под ногами у нее валялась скомканная фотография, вырезанная из журнала. По левую руку от девочки пристроился важный селезень, взиравший на хозяйку с пониманием и сочувствием. Достаточно было одного взгляда на голову девочки, чтобы разгадать причину ее скорби: она постриглась – или кто-то ей в этом помог – и густо намазала чем-то липким остатки волос. Прежде ее шевелюра была рыжей и, судя по немногим ускользнувшим от ножниц прядям, завивалась кудряшками. Но теперь головенка девочки, источавшая одуряющий аромат дешевой помады, могла вызвать разве что горький смех.

Хейверс и Линли молча переглянулись.

– Доброе утро! – заговорил инспектор. – Ты, наверное, Бриди.

Девочка подняла голову, подхватила с земли фотографию и отчаянно прижала ее к груди. Селезень тупо замигал.

– Что случилось? – ласково спросил Линли. Стойкая оборона Бриди рухнула от одного звука этого доброго мужского голоса.

– Я постригла волосы! – захныкала она. – Я копила деньги, чтобы сходить к Синджи, но она сказала, что из моих волос такая прическа не выйдет, и не стала стричь, и тогда я постриглась сама, а теперь посмотрите на меня, и мама тоже плачет. Я попыталась распрямить их с помощью Ханниной помады, но у меня ничего не получилось! – Плач перешел в икоту.

Линли кивнул:

– Ясно. Выглядит и впрямь страшновато, Бриди. А какую прическу ты хотела сделать? – Он с ужасом вспомнил шипы, украшавшие голову Ханны.

– Вот такую! – Она сунула ему в руку фотографию и вновь зарыдала.

Линли внимательно всмотрелся в вырезанное из журнала изображение принцессы Уэльской. В черном элегантном вечернем костюме с бриллиантами, безукоризненно аккуратная прическа лежит волосок к волоску.

– Ну еще бы, – пробормотал он.

Лишившись фотографии, Бриди попыталась найти утешение у своего селезня. Обняла его, притянула к себе.

– Тебе-то все равно, правда, Дугал? – спросила она дружка. Дугал в очередной раз замигал и принялся перебирать ее волосы – нет ли тут чего съедобного.

– Дугал Дак? – уточнил Линли.

– Ангюс Макдугал Макдак, – ответила девочка, Представив гостям своего товарища, девочка утерла нос рукавом пуловера и пугливо оглянулась на закрытую дверь у себя за спиной. Последняя слеза еще катилась по ее щеке. – Он голоден, ая не могу войти в дом. У меня только мармелад есть. Вкусный, конечно, но это не настоящая еда. Корм там, в доме, а мне туда нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что мама сказала – чтоб глаза ее меня не видели, пока я не приведу волосы в порядок, а я не знаю, как это сделать! – Бриди вновь заплакала. Это было искреннее горе. Если срочно ей не помочь, селезень изголодается, правда, судя по его габаритам, диета ему не повредила бы.

Линли не успел продумать план спасательной кампании; дверь резко распахнулась, и на пороге появилась Оливия Оделл. Она лишь глянула на свою дочку и тоже разрыдалась.

– Неужели ты еще и это сделала! Господи, поверить не могу! Марш в дом волосы мыть! – С каждым словом ее голос взмывал все выше. Женщина явно была на грани истерики.

– Как же Дугал?!

– Бери Дугала с собой! – рыдая, отвечала мать. – Бери и сделай, что я тебе сказала!

Девочка подхватила селезня, и оба изгнанника вновь вступили в родной дом. Оливия извлекла из кармана кардигана салфетку, высморкалась, трепетно улыбнулась гостям.

– Какой ужас! – пробормотала она и, едва выдавив эти слова, вновь разразилась слезами. Оставив полицейских на пороге, Оливия побрела в кухню, прислонилась к столу, пряча лицо в ладонях.

Линли и Хейверс переглянулись и решительно последовали за ней в дом.

Этот дом разительно отличался от фермы Гемблер. Повсюду виднелись следы бурной жизнедеятельности. Кухня в полном беспорядке, плита заставлена кастрюлями и сковородками, шкафчики распахнуты, и в них не мешало бы прибраться, цветы так и не поставлены в вазу, в раковине скопилась посуда. Пол под ногами липкий, стены нуждаются в свежей краске, вся комната пропахла гарью. Нетрудно было догадаться об источнике этого запаха – обуглившийся гренок лежал на тарелке, мокрый насквозь, словно его второпях залили чаем.

Из кухни был виден небольшой уголок гостиной, содержавшейся в столь же образцовом порядке. Похоже, Оливия Оделл не сильна в домашнем хозяйстве, да и в воспитании детей тоже, если судить по только что разыгравшейся сцене.

– Она меня не слушается! – всхлипывала Оливия. – Ей всего девять лет, а уже совершенно отбилась от рук. – Женщина в клочья разодрала салфетку, рассеянно огляделась в поисках новой и, ничего не обнаружив, зарыдала с новой силой.

Линли извлек из кармана носовой платок.

– Прошу вас, – предложил он ей.

– Ох, что за утро, господи! – вздохнула она. Высморкавшись, женщина протерла платком лицо, пригладила пальцами темные волосы и вгляделась в свое отражение в матовой поверхности тостера. Это зрелище исторгло у нее еще один стон, и глаза ее вновь наполнились влагой. – Я выгляжу на пятьдесят лет! Как бы Пол посмеялся надо мной! – И, вроде бы без всякой связи, добавила: – Она хочет походить на принцессу Уэльскую.

– Она так и сказала, – спокойно согласился Линли. Отодвинув стул от стола, он убрал в сторону газеты и сел. Хейверс, чуть помедлив, последовала его примеру.

– Почему?! – Оливия адресовала свой вопрос скорее потолку, чем своим собеседникам. – Что я такого сделала? Почему моя дочь вообразила, что единственный путь к счастью – сделаться похожей на принцессу Уэльскую? – Она отчаянно сжимала ладонями лоб. – Уильям бы справился с ней. Как мне быть без него?

Спеша предотвратить очередной поток слез, Линли постарался отвлечь ее:

– Девочки всегда выбирают себе кумира, верно?

– Да! – подхватила Оливия. – Да, да, это верно. – Она принялась скручивать носовой платок во внушающую жалость веревочку. Линли содрогнулся при виде такого надругательства. – Но я понятия не имею, как говорить с этим ребенком, Что бы я ни делала, все у нас заканчивается истерикой. Уильям всегда знал, как надо поступить. Когда он бывал здесь, у нас все шло как нельзя лучше. Стоило ему уйти – и опять мы деремся как кошка с собакой. Что же с нами будет? – Ответа на свой вопрос она не ждала. – Все дело в ее волосах. Она терпеть не может рыжие волосы! Она начала ненавидеть свои волосы раньше, чем научилась говорить. Ничего не понимаю. С какой стати девятилетняя девочка сходит с ума из-за цвета своих волос?

– Рыжие склонны сходить с ума по любому поводу, – заметил Линли.

– Ох, это правда! Это правда! Стефа точно такая же. Можно подумать, Бриди ее двойник, а не племянница! – Глубоко вдохнув, Оливия откинулась на спинку стула. В коридоре послышались быстрые шаги. – Укрепи меня, Господи! – взмолилась Оливия.

Бриди вошла в комнату, предусмотрительно не сняв с головы полотенце. Спеша выполнить материнские указания, девочка помыла голову, не снимая свитер. Насквозь промокшая одежда прилипла к ее плечам и спине. Селезень неторопливо переваливался за ней походкой бывалого Моряка.

– У него лапка сломана, – пояснила Бриди, заметив, как Линли смотрит на птицу. – Когда он плавает, просто кружится на месте. Я не позволяю ему купаться без присмотра. Прошлым летом мы часто ходили купаться, даже в реке. Мы насыпали плотину, и Дугал так здорово купался – плюхнется в воду и плавает кругами. Да, Дугал? – Селезень одобрительно замигал и ткнулся клювом в пол в поисках съестного.

– Ну, дай мне поглядеть на тебя, Макбриди, – вздохнула мать. Дочка послушно подошла и сняла полотенце. Ужасное зрелище вновь открылось глазам присутствующих. Глаза Оливии наполнились слезами. Она прикусила губу.