Одиночка - Гросс Эндрю - Страница 4

— Папа, ну взгляни же!

По коридору громыхали сапоги, французские полицаи колотили в двери дубинками.

— Подъем! Вставайте, вы, ленивые жиды! Все, у кого есть иностранные паспорта, собирают вещи и спускаются! Вы уезжаете!

У Альфреда забилось сердце. Неужели спустя восемь тяжелых месяцев это наконец-то случится?

Он вскочил с койки как был, в помятых твидовых брюках и шерстяной фуфайке. Чтобы не замерзнуть по ночам, они месяцами не снимали с себя все имевшиеся теплые вещи, стирая их изредка, как придется. Альфред чуть не споткнулся о семейство, расположившееся на полу рядом — раз в месяц они менялись спальными местами.

— Все, у кого есть иностранные паспорта, с вещами на выход! — заорал появившийся в дверях полицейский в черном мундире.

— Марта, вставай! Собирайся. Может быть, сегодня мы наконец уедем! — в его голосе вновь зазвучала надежда, столько раз ускользавшая от них за этот год.

Обитатели комнаты зашевелились, перешептываясь между собой. Свет едва пробивался в щель между висевшими на окне одеялами и подоконником. Центр для интернированных лиц в Виттеле на северо-востоке Франции представлял собой четыре шестиэтажных гостиничных здания, выстроившихся в каре и образовавших большой внутренний двор. «Четыре звезды», — шутили местные обитатели. Комплекс был обнесен тремя рядами колючей проволоки и охранялся немецкими патрулями. Здесь содержались тысячи людей: политические заключенные, граждане нейтральных и враждебных стран, которых немцы рассчитывали обменять. Евреи, главным образом из Польши и Голландии, ожидавшие из Берлина решения своей судьбы, жили в отдельном помещении. Зашедший сюда французский полицай пробирался среди лежавших вповалку людей, орудуя дубинкой направо и налево.

— Что, оглохли? Всем встать и собраться! Быстро, быстро! Что копаетесь? Вы уезжаете!

Он раздавал тычки замешкавшимся и носком сапога открывал крышки чемоданов.

— Куда нас везут? — спрашивали на польском, идише и ломаном французском обитатели комнаты, лихорадочно собирая вещи.

— Узнаете, пошевеливайтесь. Мое дело маленькое. Да не забывайте документы. Вам все скажут внизу!

— Возьмите документы! — Альфред с воодушевлением посмотрел на жену и дочь. Неужели их час настал? Они так долго этого ждали! Путешествие началось восемь трудных месяцев назад, когда в Варшаве человек из посольства Парагвая вручил Альфреду поддельные документы, подтверждавшие, что он, будучи гражданином этой латиноамериканской страны, работает преподавателем в Львовском университете. Сначала через Словакию и Австрию они добрались до швейцарской границы, однако там их завернули обратно. Тогда они попытались доехать до Голландии через Францию на поезде. Им даже удалось попасть на пирс в Роттердаме, где они должны были сесть на грузовое судно «Принц Эуген», шедшее до Стокгольма. Билеты уже были на руках, но их опять не выпустили, заявив, что документы необходимо подтвердить. И пока еврейские организации в Швейцарии и представители американского и британского правительств оспаривали их задержание и пытались надавить на латиноамериканцев, чтобы те подтвердили подлинность документов, профессор и его семья оставались в Виттельском центре в полной неопределенности.

Они попали в водоворот дипломатического хаоса: им постоянно обещали, что их вопрос вот-вот будет рассмотрен. День за днем МИД Германии и латиноамериканские посольства работали, но никак не могли решить их судьбу. Для подстраховки Альфред, его жена и дочь даже выучили испанский язык. Разумеется, они понимали, что их документы не стоили даже бумаги, на которой были напечатаны. Альфред родился в Варшаве, в Праге и Геттингене работал бок о бок с выдающимися учеными-ядерщиками, а затем преподавал физику электромагнитных излучений в Львовском университете. До тех пор, пока год назад его не лишили поста и все его дипломы не были уничтожены и сожжены. Марта была родом из захваченной теперь немцами Праги, но уже давно получила польское подданство. Они отдавали себе отчет в том, что только благодаря этим, пусть и подозрительным, паспортам их до сих пор не отослали в места, откуда никто не возвращался. Альфред принял эти документы от неизвестных ему людей вместе с обещанием, что они помогут его семье добраться до Америки, где его ждали бывшие коллеги, Энрико Ферми и Лео Силард. Несмотря на все испытания, которые выпали на их долю за эти месяцы, остаться дома было бы неизмеримо хуже. До Альфреда доходили слухи о чистках в Львовском университете, подобных тем, что прошли ранее в Варшаве и Кракове. Оставшихся коллег профессора расстреляли, выкинули на улицу или угнали вместе с семьями неизвестно куда.

Берите документы, — талдычил полицай. Это хороший знак или плохой? Альфред терялся в догадках. Тем временем исполненные надеждой и тревогой люди вокруг приходили в движение. А вдруг и правда все прояснилось и они смогут уехать?

Дня не проходило, чтобы он не мечтал о том, как передаст плоды своего труда людям доброй воли, а не этим нацистам.

— Дорогая, пойдем скорей! — Альфред помог жене собрать вещи в чемодан. Марта очень ослабла за последнее время. В ноябре она подхватила простуду, которая так и засела у нее в груди. За время их скитаний она состарилась лет на десять.

Им пришлось оставить все свое добро — фарфоровую посуду, коллекцию антикварных аптекарских флаконов, все его награды — всё, что имело ценность, за исключением нескольких фотографий и, конечно, его работ. Все это они распихали по сумкам, потому что на сборы у них были всего сутки.

— Люси, торопись! — Альфред сунул бумаги в портфель к книгам, которые ему удалось прихватить с собой. Он мог пожертвовать одеждой, дипломами, фотографиями родителей, любыми дорогими ему вещами. Даже лучшей парой ботинок. Но работа — это святое. Его формулы и выводы. Их надо было спасти во что бы то ни стало. Когда-нибудь это оценят. Он поспешно затолкал бумаги в портфель и защелкнул замок. — Марта, Люси, нам пора!

Те, кто оставались, желали им доброго пути, прощаясь с отъезжавшими, как прощаются с отпущенными на волю сокамерниками.

— До встречи в лучшей жизни, — говорили они, будто предчувствуя, что путь отъезжающих не будет усеян розами. За месяцы, проведенные вместе здесь, в жуткой тесноте, они как будто сроднились.

— Бог в помощь! Прощайте!

Оказавшись за дверью, Альфред, Марта и Люси влились в поток людей, двигавшихся по коридорам во внутренний двор. Матери и отцы вели за руки детей, сыновья и дочери помогали пожилым родителям спускаться по лестницам, оберегая от натиска толпы. На улице, дрожа на зимнем ветру, люди тихо переговаривались и строили догадки о том, что ждет их впереди. Те, кто оставался, смотрели на них сверху, сгрудившись у перил.

— Папа, что с нами будет? — спросила Люси, тревожно глядя на вооруженных немецких охранников.

— Не знаю, — ответил Альфред, глядя вокруг.

Если бы затевалось что-нибудь недоброе, немцев было бы больше. Люди жались друг к другу на ветру — торговцы, учителя, бухгалтеры, раввины — все в длинных шерстяных пальто и фетровых шляпах.

Раздались свистки, и к толпе беженцев вышел капитан французской полиции в сопровождении немецкого офицера. Капитан приказал всем построиться в очередь и держать документы наготове. Альфреда встревожило, что немец был одет в серую офицерскую шинель с нашивками Абвера — секретной разведслужбы.

Профессор, его жена и дочь, подхватив чемоданы, присоединились к очереди.

Французский капитан двигался от семьи к семье, внимательно изучая документы и всматриваясь в лица их обладателей. Одним он приказывал оставаться на месте, других отсылал на противоположную сторону двора. Повсюду стояли вооруженные охранники. Псы заходились лаем и рвались с поводков, нагоняя страх на детей и взрослых.

— Я была бы рада уехать из этого места, все равно куда, — произнесла Марта.

— Да, — согласился Альфред. По настрою солдат он уже заподозрил, что творится что-то нехорошее. Охранники стояли, низко надвинув на лоб фуражки, и не выпускали из рук оружия. Они не вступали в контакт, не проявляли дружелюбия.