Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович - Страница 52

   Если бы они знали, что этот «жестокий шаг» является шагом к экономическому самоубийству, то, возможно, не так беспечно устремились бы за своими вождями – «слепой ведет слепого». Русская буржуазия нечаянно и неосознанно сама покончила с собой; большевики нанесли ей лишь coup de grace [смертельный удар, прекращающий страдания и нанесенный из милосердия (фр.). – Примеч. пер.] и, если так можно выразиться, оказали профессиональные услуги могильщиков.

   Было бы абсурдно отрицать значение раскола с рабочими во время революции. Он произошел не из-за невыполнимых требований, предъявлявшихся рабочим классом до начала революции, и не только из-за равнодушия буржуазии. Никто не говорит, что рабочие всегда правы и что во всем виноваты хозяева. Ни одна революция в мире не обходилась без падения трудовой дисциплины, впоследствии восстанавливавшейся с трудом и вопреки сопротивлению масс. Так было и во время Февральской революции. Но даже тогда существовало ядро высококвалифицированных рабочих, имевших достоинство, которое не позволяло им увиливать от работы и бить баклуши. Эти люди любили свою работу и обладали не только профессиональной гордостью, но и странным «влечением к машине», имеющим много общего с любовью крестьянина к своему полю. Рабочие этого типа не однажды доказывали, что могут плыть против течения и сопротивляться мятежной, расхлябанной и безответственной пестрой толпе, которая хлынула на фабрики во время войны, чтобы избежать отправки на фронт. Кто из этих двух элементов возглавит рабочее движение, во многом зависело от поведения работодателей. Но промышленно-феодальный максимализм, абсолютная власть фабрикантов создали свой антипод – максимализм экспроприации, абсолютизм пролетариев, которые понимали социализм упрощенно, видя в нем одновременную конфискацию всех фабрик, немедленное изгнание владельцев и их замену всесильными фабричными комитетами.

   Еще 13 марта представители фабричных комитетов крупнейших артиллерийских заводов, собравшиеся в Петрограде, поняли странность ситуации. Поскольку почти вся царская администрация бежала, заводы остались в руках рабочих. В решении этой конференции говорилось, что «комитеты не могут взять на себя ответственность за техническую, административную и деловую сторону производства»; их час еще не пробил и пробьет лишь тогда, когда будет «полностью завершена социализация промышленности». Однако к концу мая на первой всеобщей конференции фабричных комитетов ее участники заявляли с мест: «Комитеты волей-неволей вынуждены вмешиваться в экономическую жизнь своих фабрик, иначе их давно бы закрыли»; «если мы хотим выжить и спасти производство, то это неизбежно»; «есть только две возможности: согласиться на сокращение производства и увольнения или активно вмешаться в вопросы управления и организации труда на заводе». Чем хуже шли дела, тем чаще забастовщики предъявляли хозяевам ультиматум: если к такому-то числу конфликт не будет улажен, «мы начнем готовиться к конфискации имущества фабрики: готовой продукции, станков и т. д.». На этой стадии возник чисто большевистский план: установить «прямой» контроль фабричных комитетов над производством, затем превратить его в полный контроль над всей фабрикой и провести выборы администрации.

   Среди рабочих были влиятельные группы социалистов-революционеров и социал-демократов (меньшевиков), которые понимали, что местные фабричные комитеты окажутся беспомощными в вопросах организации производства. Их вдохновляла плодотворная идея о создании сложной системы общественного и государственного контроля с участием организованного потребителя (кооперативов) и производителей (профсоюзов и Советов), основанной на обязательном объединении заводов, стандартизации как прибыли, так и заработной платы и решении конфликтов строго в рамках закона. Но слепое и упрямое сопротивление работодателей и беспомощность Временного правительства разрушили эти планы. Теперь два непримиримых лагеря стояли лицом к лицу, и буфера между ними больше не было.

   Один лагерь говорил: никакого ограничения прав владельца, никакого вмешательства правительства в отношения нанимателя и нанимаемого и «никаких советов и комитетов».

   Другая точка зрения была лучше всего сформулирована в выступлении делегата от Путиловского завода, который поднялся на трибуну Петроградского совета с винтовкой в руке и крикнул: «Сколько мы, рабочие, еще будем терпеть это правительство? Вы собрались здесь, чтобы болтать и соглашаться с буржуазией. Если так, то знайте, что рабочие больше терпеть не намерены. Нас на Путиловском заводе тридцать тысяч, и мы знаем, что нужно делать. Долой буржуазию!»

   Лицом к лицу стояли два большевизма. Каждый жаждал крови своего противника. Между ними суетились те, кто пытался предотвратить их смертельный поединок.

   Упрямство класса работодателей предопределило результат этих попыток. Приведем один характерный факт: в Советах, столь ненавистных буржуазии, большевики составляли меньшинство и не пользовались влиянием. В них преобладали эсеры и меньшевики. Но фабричные комитеты – органы, которые напрямую сталкивались с буржуазным «большевизмом наизнанку», – состояли почти исключительно из большевиков. Когда на первой Петроградской конференции фабричных комитетов выбирали центральный орган, большевики победили объединенный блок эсеров и меньшевиков с огромным перевесом. Это было зловещее предзнаменование, но его не поняли. Большевики, сделавшие Союз фабричных комитетов своей цитаделью, постепенно захватывали Советы, профсоюзы и т. д. Если большевизм выковали Ленин, Троцкий, Зиновьев и иже с ними, то дорогу ему проложили вожди промышленников фон Дитмар, Тикстон и Рябушинский.

   Последние верили, что даже временный переход власти к большевикам ничего не изменит: при большевиках демократия обанкротится еще быстрее, «костлявая рука голода» покончит с рабочими и заставит их вернуться на фабрики опустив голову. Как жестоко они просчитались! В рабочих созрела мрачная внутренняя решимость вытерпеть любые трудности и голод, лишь бы прогнать своих хозяев, один вид которых вызывал у них злобу. Возможно, в другое время они шарахались бы от собственной тени. Но война создала иллюзию того, что национализировать фабрики ничего не стоит. Их работа была основана на заказах и деньгах правительства; в таких условиях до национализации оставался всего один шаг. Во-вторых, рабочих злил свойственный владельцам «максимализм наизнанку» – упрямство людей, убежденных в своей незаменимости. Для рабочих стало делом чести любой ценой доказать этим господам, что они ошибаются. На фабриках возникло опасное стремление навсегда оставить берега буржуазного мира; лучше утонуть в неизвестном океане, чем вернуться назад. Это был странный героизм отчаяния. Отчаяние плохой советчик, но сопротивляться ему невозможно, потому что оно плодит фанатиков.

   Эта часть рабочих начала действовать так, словно решила доказать объективность жалоб работодателей на невозможность продолжения работы. Они обостряли каждый конфликт, прогоняли с заводов инженеров, избивали ненавистных членов фабричной администрации, увольняли их, а в конце концов начали нападать на хозяев.

   20 сентября Временное правительство получило телеграмму из Харькова:

   «Часть рабочих фабрики «Дженерал электрик компани» 18 сентября арестовала всех членов высшего руководства и потребовала согласиться на повышение заработной платы неквалифицированных рабочих. Когда те отказались, их держали под арестом тридцать шесть часов. Государственный прокурор и представители власти никакой помощи арестованным не оказали... В результате рабочие фабрики Герлаха и Пульста последовали примеру товарищей и арестовали свою администрацию на двенадцать часов. Сегодня, 20 сентября, арестовали администрацию Харьковского паровозного завода... Объединенные революционные организации во главе с большевиками на своем последнем собрании 19 сентября приняли резолюцию, которая гласит: «Если в течение трех дней требования неквалифицированных рабочих не будут удовлетворены арбитражной комиссией, то Объединенный Революционный Комитет без колебаний решит конфликт самыми крайними мерами, даже если для этого потребуется арестовать всю ассоциацию промышленников».