Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович - Страница 16

   Эта группа рабочих представляла собой крайне правое крыло рабочего и социалистического движения. Она состояла из так называемых «оборонцев», несмотря на обвинения в измене решительно настроенных на сотрудничество с торгово-промышленным капиталом в сфере оборонной промышленности. Однако группа испытывала сильное давление со стороны масс, которые относились к войне все более и более враждебно. Ее попытка организовать демонстрацию в день открытия Думы была продиктована стремлением избежать раскола между Думой и массами, принудить Думу к более решительным действиям и приучить рабочих к тому, что именно Дума должна возглавлять народное движение. Иными словами, крайне правое крыло социалистов пыталось достичь того же, чего хотело левое крыло кадетов.

   В ответ правительство немедленно распустило группу и провело массовые аресты лидеров рабочих, профсоюзных и других организаций.

   Утром 29 января Центральный военно-промышленный комитет провел специальную встречу с представителями Союза земств и городов и «прогрессивного блока». На ней присутствовал один из членов Рабочей группы по фамилии Обросимов. Считалось, что он случайно сбежал из-под ареста, но, скорее всего, его оставили на свободе намеренно, как полицейского агента и провокатора. Его речь должна была дать полиции повод для обвинения группы в подготовке вооруженного восстания, имевшего видимость мирной демонстрации. Однако, согласно отчету петроградской тайной полиции, еще до выступления Обросимова «депутат Государственной думы Милюков, сильно возбужденный, заявил, что сейчас Дума находится в центре внимания всей страны, что только Дума может и должна диктовать стране условия борьбы с правительством, что только она может объединить усилия всех борцов и предложить соответствующие лозунги. Кроме Думы, ни один класс и ни одна группа населения не имеет права выдвигать собственные лозунги и независимо начинать или вести эту борьбу. Таким образом, политика Рабочей группы и ее сторонников ему, Милюкову, абсолютно непонятна и он не понимает, как эту позицию можно совместить с возникшей ситуацией».

   Далее в отчете указывается, что «присутствующие, ожидавшие услышать от Милюкова пламенную речь, были просто обескуражены этим заявлением». Лидер социал-демократической фракции Думы Чхеидзе был вынужден заявить, что «в таких условиях Милюков рискует со дня на день оказаться в хвосте событий, поскольку, если все будет развиваться в том же направлении, рабочие неожиданно обнаружат, что именно они являются главной политической силой, решающей, какие действия следует предпринимать». Правительство нанесло удар по рабочим, но Чхеидзе предупредил: «Помните, за арестом рабочих последует ваш собственный».

   Таким образом, всего за три недели до революции между кадетским крылом «прогрессивного блока» и рабочим движением произошел раскол. Через неделю трещина стала еще шире. 9 февраля местный воинский начальник Хабалов, предвосхищая демонстрацию по поводу открытия Думы, распространил воззвание к населению, в котором говорилось, что «ни один истинный сын отечества не предаст своих братьев», а потому не откликнется на призыв «пойти к Таврическому дворцу и предъявить политические требования. Не слушайте преступных подстрекателей, которые толкают вас на измену». На следующий день газета «Речь» опубликовала письмо Милюкова главному редактору. Шульгин замечает, что, «как ни странно, в этих двух документах было много общего». Милюков тоже предупреждал рабочих, что выходить на демонстрацию не следует. Рабочих особенно возмутило упоминание о «вредном и опасном совете», который «явно исходит из самого зловещего источника. Следовать этому совету – значит играть на руку врагу».

   Обращение Хабалова вызвало у рабочего класса негодование, которому способствовал слух о том, что поводом для ареста Рабочей группы стала бесстыдная провокация[9]. К этому добавилась попытка опорочить моральную и политическую репутацию жертв злобной полицейской интриги. Легко понять, какое неблагоприятное впечатление на рабочих произвело письмо Милюкова. К нему добавились произнесенные в Думе речи, намекавшие на то, что сама идея демонстрации была подкинута рабочим полицией. Депутат от социал-демократов Скобелев протестовал против прозвучавших в Думе обвинений, что «рабочая демонстрация играет на руку внешнему врагу» и что «призыв к ней является полицейской провокацией» .

   В этой связи следует упомянуть, что призыв Рабочей группы не имел ничего общего с намерениями большевиков. Наоборот, большевики враждебно относились к любой попытке связать рабочее движение с Думой. Согласно отчетам тайной полиции, они «считали Группу рабочих политически нечистой организацией и не признавали Государственную думу. Они приняли резолюцию, призывавшую не поддерживать демонстрацию, объявленную группой, а вместо нее провести чисто рабочую демонстрацию, намеченную на 10 февраля – годовщину суда над бывшими членами большевистской фракции Думы. На тот же день была назначена всеобщая забастовка». 7 февраля Петроградский комитет большевиков распространил листовку с этим призывом. Но в то время большевики были слишком слабы для такого мероприятия. Их собственный орган, «Правда», вынужден был признать, что «из-за несогласия между радикальными группами организовать демонстрацию не удалось». Так же получилось и со всеобщей забастовкой. Лишь несколько фабрик остановили работу на пару часов в разное время дня, чтобы провести неформальные митинги с речами и принятием резолюций. Но сопротивление большевиков и запрет кадетов привели к тому, что демонстрация 14 февраля также провалилась. В забастовке приняли участие несколько десятков тысяч рабочих примерно шестидесяти предприятий. В трех-четырех районах города полиции пришлось разогнать демонстрантов. Как предсказывал Горемыкин, полиция «пока еще справлялась». Во время этих событий два левых депутата – Чхеидзе и Керенский – резко критиковали «прогрессивный блок» и кадетов за «отсутствие воли к действию» и страх перед революцией; они пытались доказать, что единственным выходом из положения является революция. «Власть самым роковым способом стремится удержаться на краю пропасти, поэтому разумнее порвать с правительством вовремя, чем рухнуть в бездну вместе с ним»10.

   Но оппозиционные лидеры Думы были верны себе. Они ставили на другую карту, все еще надеясь вырвать власть у реакционной клики, а потому рьяно старались помешать рабочим выйти на демонстрацию. Им казалось, что это станет доказательством влияния блока на рабочих. Однако стихийные демонстрации, вспыхнувшие в Петрограде еще через неделю, застали их врасплох. На этот раз «улицу» никто не пытался урезонить, и это стихийное движение переросло в революцию.

   Неудачи, которые потерпели революционеры 10 и 14 февраля, убедили полицию в собственной силе и беспомощности рабочих. Сначала она была так же растеряна, как и думская оппозиция. Меморандум петроградской тайной полиции гласил: «Намерение подпольных социалистических организаций превратить мирную народную демонстрацию в стихийную революционную акцию чрезвычайно пугает «претендентов на власть» и заставляет их уныло спрашивать себя, не слишком ли высоко они занеслись. Этим людям кажется, что они, как библейская ведьма, нечаянно вызвали «фантом революции», но не смогли с ним справиться. Они хотели всего лишь напугать им упрямое правительство, однако злой дух революции на пути ко всеобщему уничтожению готов свергнуть правительство... и пожрать их самих»11.

   Тайная полиция от души смеялась.

   Да, конечно, в позиции лидеров «прогрессивного блока» было что-то комичное. Один из них, Шульгин, впоследствии искренне писал:

   «Я испытывал те же чувства, что и мои товарищи по блоку. Все мы – и хвалившие правительство, и осуждавшие его – родились и воспитывались под его крылом... В лучшем случае мы могли безболезненно пересесть из кресла депутата на скамью министров... Выделенный правительством часовой охранял нас... Но когда мы столкнулись с возможным падением правительства в бездонную пропасть, у нас закружились головы, а сердца сжались»12.