В присутствии врага - Джордж Элизабет - Страница 27

Но, возможно, Брета и не вылила бы воду. Возможно, она пописала бы прямо при этом дядьке, пописала бы в пасть осьминога, которую он поставил на пол, писала бы и смеялась ему в лицо. Или поискала бы еще какую-нибудь емкость, когда дядька ушел бы. А может, просто присела бы рядом с деревянными ящиками и налила бы там лужу. Если бы Лотти так поступила, сейчас у нее была бы вода. Это могла быть грязная вода. Противная на вкус. Но по крайней мере она смыла бы с языка вкус кошачьей шерсти.

— Холодно, — пробормотала девочка. — Пить хочется.

Брета решительно спросила бы, почему она лежит на полу, если ей холодно и хочется пить. Брета сказала бы: «Это тебе не поход, Лотти. Тогда почему ты ведешь себя как в походе? Почему ты ведешь себя так хорошо, так славно, так примерно?»

Лотти поняла, что сделала бы Брета. Встала и исследовала бы помещение. И нашла бы дверь, через которую входил и выходил ее похититель. Стала бы вопить и колотить в эту дверь. Она привлекла бы чье-нибудь внимание.

Лотти почувствовала, что у нее закрываются глаза. Она слишком устала, чтобы бороться с обступавшей ее темнотой. Все равно ничего не видно. Она слышала звук, означавший, что мужчина запер ее. Выхода отсюда не было.

Чему, разумеется, никогда не поверила бы Брета. Она бы высмеяла ее и назвала маменькиной дочкой. — Я не маменькина дочка.

Нет? Тогда докажи. Докажи это, Лотти Боуэн.

Докажи. Вот так Брета всегда и получает то, чего хочет. Докажи, что ты не маменькина дочка, докаяси, что хочешь быть моей подругой, докажи, что любишь меня больше всех остальных, докажи, что умеешь хранить тайны. Докажи, докажи, докажи. Вылей в ванну всю пену для ванны, и пусть она стоит там горой, как сугроб. Стащи у мамы самую лучшую губную помаду и накрасься в школе. Сними в туалете трусики и проходи без них остаток дня. Стащи для меня вон тот «Твикс»… нет, два. Потому что лучшие друзья делают подобные вещи друг для друга. Вот что означает быть лучшей подругой. Разве ты не хочешь быть чьей-то лучшей подругой?

Лотти хотела. Как же она хотела! А у Бреты друзья были. Десятки друзей. Поэтому если Лотти тоже хочет обзавестись друзьями, она должна больше походить на Брету. Что Брета и втолковывала ей с самого начала.

Опершись о кирпичи ладонями, Лотти приподнялась. Дурнота накатила на нее, как морская волна. Тогда девочка согнула ноги в коленях, так, чтобы только ее ступни и ягодицы касались пола. Когда дурнота прошла, Шарлотта встала. Она покачнулась, но не упала.

Лотти не знала, что делать дальше. Нерешительно шагнула вперед, во тьму, шевеля пальцами вытянутых рук, как насекомое усиками. Поежилась от холода. Стала считать шаги, медленно продвигаясь вперед.

Что это за место? — гадала она. Не пещера. Темно, как в пещере, но в пещерах не бывает кирпичного пола и дверей. Так что же это? Где она?

С вытянутыми руками она достигла стены. Знакомая неровная пористая поверхность, что-то подобное она уже ощупывала. Кирпичи, сообразила она. Лотти пошла вдоль стены, как слепой крот, водя по ней ладонями вверх-вниз. Она искала окно — в стенах обычно бывают окна, ведь правда? — заколоченное окно, в котором будет щелочка, чтобы глянуть наружу.

Но Лотти нашла дверь. Дерево было все в выщербинах и отдавало плесенью, и девочка стала шарить по нему в поисках ручки. Повернула ее, но безрезультатно. Тогда она принялась колотить в дверь и кричать:

— Выпустите меня! Мама! Мама!

Ответа не последовало. Шарлотта приложила к двери ухо, но совсем ничего не услышала. Снова побарабанила по двери. По звуку, с каким ударялись о дерево кулаки, она сказала бы, что дверь толстая, как в церкви.

В церкви? Может, она в церковной крипте?

Куда сносят тела умерших? Брета засмеялась бы и принялась завывать, как привидение, и порхать по комнате с простыней на голове.

При мысли о телах и призраках Лотти вздрогнула. И возобновила обследование помещения с одной мыслью — выбраться отсюда. И продвигалась вдоль стены, пока не ударилась обо что-то разбитым коленом.

Лотти сморщилась, но не издала ни стона, ни крика. Она стала ощупывать то, обо что ударилась. Опять дерево, но не такое занозистое, как ящики. Пальцы девочки торопливо пробежались по нему. Похоже на доску. В две ладони шириной. Над ней другая доска такой же ширины. Внизу — третья. Четвертая, похоже, наклонно поднималась вверх, прикрепленная плоской стороной к кирпичам…

Ступеньки, подумала Шарлотта.

Она стала взбираться по ним. Они были ужасно крутыми, больше похожими на стремянку, чем на лестницу. Приходилось помогать себе руками. Карабкаясь вверх, Лотти вспомнила однодневную поездку в Гринвич, и «Катти Сарк»[19], и подъем на корабль по таким же ступенькам. Но она же не может находиться внутри корабля. Корабля, сложенного из кирпича? Да он бы камнем пошел ко дну. Не продержался бы на плаву и секунды. Да и моря она не слышит, и пол под ней не качается, не поскрипывают мачты, и воздух не пахнет солью, и…

Лотти ударилась головой о потолок. Вскрикнула от неожиданности. Присела. И стала размышлять о лестницах, которые ведут в потолок, а не на площадку с дверью, в которую можно поколотить. Она знала, что лестницы просто так в потолок не упираются. Там должен быть люк.

Лотти подняла ладонь над головой и с большой осторожностью закончила подъем. Провела пальцами по потолку по направлению от стены. Нашла что-то похожее на угол люка. Затем нащупала другой угол. Поводила руками, пытаясь найти центр. Потом толкнула люк. Не очень сильно, насколько хватило мочи, но все равно толкнула.

Лотти почувствовала, что люк поддается. Она отдохнула и снова толкнула его. Крышка была тяжелая, словно на нее положили груз, чтобы Лотти не могла выбраться, чтобы сидела на месте и никого не беспокоила. Как всегда. От этого она потеряла терпение.

— Мама! — позвала она. — Мама, ты там? Мама!

Мама!

Ответа не последовало. Она снова толкнула. Потом присела и стала помогать себе спиной и плечами. Поднатужилась, рыча, как рычит, она слышала, миссис Магуайр, когда отодвигает холодильник, чтобы убрать за ним. Скрипнув, люк откинулся.

В одно мгновение навалились дурнота и слабость. Она это сделала, она это сделала, она сделала это сама. Даже без подсказки Бреты.

Девочка выбралась в верхнее помещение. Здесь было тоже темно, но не так, что хоть глаз выколи. Шагах в трех от нее находился расплывчатый темно-серый прямоугольник, как бы покрытый мерцающей сажей. Лотти приблизилась к прямоугольнику, оказавшемуся окном в нише, заколоченным снаружи, но не так плотно, чтобы по краям не пробивался свет. Эту-то мерцающую серость она и увидела — ночную уличную тьму, пронизанную светом луны и звезд на фоне непроницаемой стены господствующего внутри мрака.

Даже без очков Лотти начала различать очертания предметов. В центре помещения стоял столб. Он походил на майское дерево[20] которое она однажды видела на лужайке в деревне рядом с фермой своего дедушки, только был куда толще. Наверху столб пересекала толстая балка, а над ней еле угадывались в сумраке очертания огромного колеса, похожего на летающую тарелку. Майское дерево протыкало это колесо и терялось выше во тьме.

Лотти подошла к столбу и потрогала его. Он был холодным. Металлический на ощупь, а не деревянный. Шишковатый металл, как будто старый и ржавый. У основания столб был намазан чем-то липким. Девочка прищурилась, пытаясь разглядеть колесо. Оно, похоже, было с зубцами, как громадная шестеренка. Столб и шестеренка, подумала она. Обвила рукой столб и стала думать, что же такое она обнаружила.

Однажды Лотти заглядывала внутрь часов, часов в футляре, изображавшем гребень волны. Они стояли на каминной полке в бабушкиной гостиной. Дядя Джонатан подарил их бабушке на день рождения, но они плохо ходили, потому что были старинные. Тогда дедушка разобрал их на кухонном столе. Механизм весь состоял из колесиков, которые соединялись с другими колесиками, которые вместе с первыми заставляли часы тикать. И все те колесики были такого же вида, как это, с зубцами.