Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки (СИ) - Ежов Сергей - Страница 34

Тут меня тронул за рукав глава комиссии, и отвёл в дальний конец зала. Там мы уселись, и мужчина начал беседу:

— Меня зовут Малыгин Илья Исидорович, я проректор по творческой работе. Вас я знаю, Вы Юрий Бобров. Правильно ли я понимаю, что фактическим главой ВИА являетесь Вы?

— Не вполне. Группу организовал действительно я, большинство песен написаны либо мной, либо при моём участии. Но и формальным и фактическим главой ВИА является Ирина Сергеевна. А моя роль в группе, скорее неформального лидера, причём я полностью подчиняюсь руководителю и всемерно поддерживаю её авторитет.

— Интересно. Вам говорили, что Вы необычный молодой человек?

— Говорили. Я ответил, что я обычный советский человек, и меня, как и других детей, воспитывали как принца крови. От сверстников я отличаюсь только тем, что они ещё стесняются демонстрировать преимущества своего воспитания и образования.

— Хм… Очень необычный взгляд на мир, мне стоит об этом хорошо подумать. А каковы Ваши планы на будущее?

— Сложно сказать. С одной стороны, у меня пока неплохо получается работать с музыкой, а с другой стороны, я интересуюсь биотехнологиями и электроникой. Впрочем, я учусь в девятом классе, и время для выбора ещё есть.

— Обязательно включите в свой список нашу консерваторию, я гарантирую Вам поступление на любой факультет по Вашему выбору. Кстати, если будет желание, я похлопочу о досрочной сдаче экзаменов в Вашей школе, и тогда Вы сможете к нам поступить уже в следующем году.

— Благодарю Вас, Илья Исидорович, обещаю всесторонне обдумать это предложение.

— Юрий, как давно Вы начали писать музыку?

— Писать — только после того, как Ирина Сергеевна обучила нас нотной грамоте. А сочинять я начал… и не упомню. Пожалуй, ещё до школы.

— А что послужило толчком для создания ВИА?

— Моя сестра. Её тогдашний ухажер собирался поступить в ВИА при нашем клубе, и Лена пошла бы за ним. Девочку в таком возрасте нужно держать под контролем… Ну Вы понимаете, какие нравы в богемной среде… Вот я и решил, что лучше создать свою группу.

— Я обратил внимание на ваш ВИА, поскольку чувствую за ним громадный потенциал. Курировать вас будет мой человек, связь будем держать через Ирину Сергеевну. Но лично Вас я не собираюсь терять из виду. Вот моя визитка, здесь все мои телефоны, в том числе и домашний. В случае нужды звоните. Вы собираетесь участвовать в конкурсах?

— Непременно! Но не станет ли препятствием ведомственная принадлежность нашей школы?

— Ни в коем случае! Для них высокая честь сотрудничество с нами.

— Да, я понимаю.

— Теперь о творчестве: Ваши романсы великолепны. Не хотите передать их известным исполнителям?

— С огромным удовольствием. Я так понимаю Вы, Илья Исидорович, имеете в виду конкретные имена?

— Да, вы очень догадливы, Юрий.

— Даю Вам полный карт-бланш на работу с любыми исполнителями. Только прошу Вас воздержаться от сотрудничества с сомнительными личностями вроде Вишневской, Кристалинской или Мондрус.

— Почему Вы их считаете сомнительными личностями?

— Антисоветчики и русофобы. Впрочем, это одно и то же.

— Хм-хм. А знаете, в чём-то Вы правы. Хорошо. Я понял, о каких исполнителях Вы сказали, и переговоров с ними вести не буду, даже если обратятся напрямую. Ну, всё. Главное мы обсудили, детали решите с куратором, а если возникнет нечто важное, звоните, не стесняйтесь.

Мы церемонно пожали друг другу руки, и присоединились к остальным.

К вечеру мы получили бумаги о сотрудничестве с консерваторией, грамоту от музыкального училища и отправились на вокзал, где нас ждал тот же вагон, правда, с другой проводницей.

Поезд Новосибирск — Курган, 23.15 06.01.1971 год, среда

Колёса ритмично стучат под полом вагона, за окном выросшая на две трети диска Луна, на столе чай, пирожки и сладости. Ирина Сергеевна забралась на диванчик с ногами, сунув под спину подушку. Я облокотился на стол, подперев кулаками подбородок. Кстати, чисто Бобровская привычка, вот что значит память тела.

— И всё-таки, Юрий, я так и не поняла, что произошло! Никому не известный ВИА из Тмутаракани вызывают в столицу Сибири, принимают на высочайшем уровне… Грамоты, соглашение о сотрудничестве… Нас разве что первый секретарь обкома партии не обласкал! Почему? Ради чего?

Молчу и думаю.

— Юрий, выскажись, наконец!

— Ирина Сергеевна, Вы «Три мушкетёра» читали?

— Разумеется, а что?

— А то, что мы с Вами как Атос с Д’Артаньяном оказались в эпицентре какой-то могучей интриги, в которой задействованы начальники таких уровней, что страшно и подумать.

— И что же нам делать, Юрий?

— Нам надо провести свою партию так, чтобы и самим остаться в живых, и не слишком расстроить тех, кто сделал на нас ставку. Знаете, как загорелись глаза у милейшего Ильи Исидоровича, когда я сказал совершенно правдивую гадость о Вишневской? А ещё нам надо не обозлить тех, кто не делал ставки на нас.

— О какой Вишневской, о доценте?

— Нет, об оперной певице, Галине Вишневской. Стерве, воровке, склочнице. Убеждён, что у неё и руки в крови — наверняка не одну душу довела до самоубийства. Мерзкая личность: антисоветчица, русофобка и сионистка.

— Сурово ты о ней.

— В самый раз.

Не рассказывать же, что о Вишневской я читал там, в будущем, а о ней писали не только панегирики, случалось что проскальзывала и правда. Заслуги этой женщины в деле разрушения идейной основы СССР так велики, что дождь наград от постперестроечных хозяев России не прерывался до самой её смерти.

— Ну и что нам делать, мой верный Д’Артаньян?

— Жить, мой благородный Атос. Нам надо придумать ход, чтобы не быть разменной пешкой. До статуса самостоятельной фигуры нам как до Японии пешком, а вот сделаться популярными стоит попробовать.

— Уже.

— Что уже?

— Когда мы сели в поезд, какая музыка звучала?

— Ох ты ж! Действительно!

И, правда, из динамиков звучали наши песни. Валерка и Кайрат тогда пихали меня кулаками в бока, но я, занятый совсем другими мыслями, просто отмахнулся.

— А между прочим, это поезд в противоположном направлении! И ты обратил внимание на качество записи?

— Нет.

— А я обратила. Качество совсем даже неплохое: кто-то скопировал нашу катушку на хорошем оборудовании.

— Ну что же, надо двигаться в том же направлении. Приедем домой, обратимся к директору, он выйдет на руководство нашей Целинной железной дороги, а те, может, обратятся и повыше.

— Ты о чём?

— Пусть нас запишут в хорошей студии, и копии высокого качества распространят в поездах. Вот это реклама! И обратите внимание, практически задарма.

— А что? Мы на всех углах кричим, что мы железнодорожники… Так и сделаем! А для конверта попросим разрешения сфотографироваться в железнодорожной форме.

На Луну набежало облако, за окном воцарил беспросветный мрак, вагонные колёса застучали неритмично, и сам вагон угрожающе зашатался.

— Что это, Юрий? — испугалась Ирина Сергеевна.

— Ничего страшного, стрелку проехали.

— Юрий, а ты сможешь написать какое-то большое произведение7

— Симфонию? Можно, конечно, но кто её будет слушать? Знаете, Ирина Сергеевна, когда мы ездили в Ленинград, там по какому-то поводу, уж не помню по какому, повели нас в архив Ленинградского отделения Союза композиторов, на улице Воинова, дом 34. Завели нас в огромную комнату, раза в два больше нашего школьного спортзала, и там стеллажи, от пола до потолка, а потолки там — метров пять, а может и семь. Стеллажи забиты папками, а папках — симфонии да оратории, написанные ленинградскими композиторами. Представляете? Только в этом помещении не менее чем сто тысяч экземпляров, если не больше, никому не нужного выверта мозгов.

— Отчего же не представлять? Я была в архиве Новосибирской консерватории, там и ораторий, и симфоний, и кантат тоже больше, чем нужно. Значит нужно написать то, что будет слушать народ.