Онлайн Ведьма (СИ) - Шатил Дарья - Страница 19

Настолько некомфортно, что я даже подумывала сбежать, как сбежала бы с вышеупомянутой вечеринки. Мне никогда не нравилось быть третьим колесом в телеге, а уж пятым в машине и подавно. Такая Саша-запаска, которая может пригодиться, но лучше не стоит дырявить ходовые колеса. Безусловно, я себя накручивала, причем жестоко и глупо накручивала. Но люди вообще существа неразумные, и их чувства чаще всего объяснению не подлежат.

Из эмоциональной клоаки под названием «беспочвенная рефлексия», меня спас спустившийся лифт и вышедшей из него Алеша.

Ох, Алеша. Ходячая шутка нашего агентства. В глазах мужчины плескалась вселенская боль вперемешку с обидой на всевышнего. Алешу мы всем агентством люто ненавидели, при этом умудряясь искренне жалеть.

Алеша, в широких кругах известный, как Белозеров Алексей Михайлович, а в узких — не иначе как «Алешенька-сынок», был, как вы догадались, сыном Михаила Белозерова. По совместительству хозяина нашего агентства.

Сам Михаил Белозеров был и остается местным богатеем: у него есть и рекламное агентство, и несколько пиццерий, и небольшая строительная фирма. А еще сын Алеша. Алеша-аспирант. Алеша, всю жизнь мечтавший стать журналистом, но с легкой руки папы отправленный в рекламное агентство на руководящую должность.

Реклама и журналистика — это почти одно и то же, по скромному мнению Михаила Белозерова.

«Хочешь с людьми общаться? Так вон, смотри, у нас все какие говорливые! Хочешь статьи писать? Пиши статьи про холодильники! Не хочешь про холодильники? Пиши про курорты, у нас как раз новый курорт рекламировать будут! Наш, местный! Хочешь выезжать на точки и вести репортажи? Так реклама — это как репортаж с актерами! Что, журналистское расследование? Не смей лезть к политикам! Алешенька, сынок, лучше сделай сравнительный анализ майонезов!» — вспомнила я слова Белозерова-старшего, дословно сохранившиеся в моей памяти на века.

Собственно, в рекламе Алеша не разбирался, так что его действительно жалели и ненавидели. Жалели, потому что человек он подневольный. А ненавидели — потому что проблемы он создавал в геометрической прогрессии, а вот решал их же со скоростью улитки. Если вообще решал. Ребята, находившиеся под его подчинением, рыдали горючими слезами, как и мы, пациенты Психушки. Только рыдали мы по разным причинам.

Вот и сейчас, окинув нас перепуганным взглядом, Алеша вышел из лифта и побежал в сторону выхода. То ли обедать, то ли спасаясь от подчиненных, которые требовали от него решения каких-то вопросов.

Это стало каким-то своеобразным финалом нашего разговора. Мы проводили Алешу долгим взглядом и тяжело вздохнули, как вздыхают рядом со смертельно больным человеком. А затем, пробурчав что-то нечленораздельное о том, что мне катастрофически необходимо забрать из кабинета, я вошла в лифт, а Психчинский остался стоять вместе со своим университетским другом.

Поднимаясь на лифте, я все думала, как такое могло случиться, что эти двое подружились. Никита был хорошим, вокруг него, словно дорогие духи, витал флер доброжелательности, он располагал к себе, а Психчинский… был так себе, надо заметить.

Скряга, трудоголик, явно повернут на порядке. Черт возьми, да он Дева по знаку зодиака! Я просто уверена, что он не разбрасывает по дому грязные носки, а сразу же их стирает вручную с мыльцем. Причем детским гипоаллергенным.

Хотя по поводу скряги, я загнула: он довольно часто покупает мне кофе. Да и сверхурочные всегда оплачиваются без проблем. Ладно, мне не жалко, пусть будет «в меру бережливый».

Из лифта я вышла в благодушном и даже веселом настроении. В нем же и в кабинет вошла, мысленно дорисовывая мем «Я и мой брат-идиот», правда так и не определилась, кто из них идиот. Возможно, оба. А адекватная среди них я. Хотя это тоже сомнительно.

Таша работала, отрисовывая что-то на графическом планшете, из-за чего не сразу заметила меня. Поддавшись любопытству, я тихонечко подошла к ней и подглядела через плечо. Оказывается, она не работала. Экран был разделен на две колонки, озаглавленные как «за» и «против».

Прочитать их содержимое я не успела. Таша заметила меня и тихонько пискнула:

— Саша? Ты же на больничном!

— Для Психича больничный — это что-то эфемерное, не имеющее ничего общего с реальностью, — ответила я и отошла к своему столу. Бумаги на нем лежали точно так же, как я оставила их в последний рабочий день.

— Понятно, — протянула Таша, и в ее взгляде было столько солидарности, что, будь я сентиментальной особой, непременно всплакнула бы. — Я сказала Сергею, что то была лишь шутка. Он на тебя не ругался?

— Нет. Хотя я думала, что будет. У него такой нос фиолетовый. Надо было видеть как на него смотрели на презентации. Управленцы из вежливости ничего не сказали, но мне кажется, они себе все головы сломали, гадая что с ним случилось. Я, кстати, не думала, что Никита может кому-то разбить нос.

Таша коротко хохотнула.

— Еще как может. Я не рассказывала, как мы познакомились?

— Нет, — покачала головой. — До четверга я не знала, что у тебя есть парень.

На лице моей соседки появилось слегка виноватое выражение.

— Извини, я…

— Не бери в голову, — отмахнулась я. — Я же тоже не рассказываю тебе о своих любовных похождениях. Так что приглашаю тебя на свидание: будем есть пиццу, ты будешь рассказывать мне о Хохмине, а я — кивать и подтверждать каждое твое слово. Как тебе план?

— Отличный! — согласилась Таша, выключая компьютер.

— Тогда вперед.

И мы вышли из кабинета под ручку, как лучшие подружки.

На самом деле, мой братец был отчасти прав, говоря, что я не умею дружить. Почему отчасти? Потому что дружба со мной — это скорее отношения. Причем такие серьезные, почти брачные. Тактика проста: я выбираю себе жертву и дружу с ней самой верной дружбой до странного финала. Увы, но наши дорожки со всеми моими подружками всегда расходились в разные стороны. В какой-то момент мы переставали общаться и больше друг о друге не вспоминали. Так, в детском саду у меня была лучшая подружка Юля. Дружбу с ней я как таковую даже не помнила, она запечатлелась только на совместных фотографиях и историях, которые по кругу мусолят на каждом семейном празднике. Собственно, в выпускной группе папу Юли перевели по работе в какой-то большой город, и Юля уехала вместе с ним. Конец.

Затем, с первого по четвертый класс, эстафету переняла Алина. И вот ее я уже отлично помню. Она сама окрестила меня лучшей подружкой и таскала за собой, как комнатную собачку. У Алиночки я была девочкой-подпевалочкой — той самой тенью подружкой, на роль которой я больше не решусь. Алина была очень громкой, и ее всегда было очень много. Поэтому я даже обрадовалась, когда после четвертого класса нас перетасовали и разделили по разным группам. Мы с Алиной еще некоторое время дружили, но к середине пятого года обучения дружба плавненько сошла на нет.

А в моей жизни теперь появилась Катя. Маленькая и пухленькая. У нее были такие щечки, что все звали ее Хомячком. Катенька была девочкой зажатой и молчаливой, тихо рыдающей в туалете после обзывательств. С ней Сашенька влилась в роль героя, боевой девушки, которая за подругу и двор стреляет в упор. Но девятый класс и с Катей заставил меня попрощаться. Она ушла в техникум, если не ошибаюсь, на парикмахера, а я осталась учиться дальше.

Тогда-то к нам пришло много ребят из других школ, и Маша, ставшая моей новой лучшей подругой, была одной из них. Она была единственной, с кем моя дружба прекратилась из-за мамы. История была донельзя неприятной. Мама Маши оказалась повернутой на магии сектанткой. Своим маленьким кружком по пятницам они собирались на кладбище и пытались вызывать духов. Прознав об этом, Марфа Васильевна, которая к играм с мертвыми сущностями относилась очень строго, запретила мне общаться с Машей.

Потом были разве что университетские приятельницы, которые явно не дотягивали до статуса «подруг». Тогда на меня нападал период рефлексии — я переживала, что у меня нет той самой истинной подруги детства, как, например, у Дара. У того и просто друзей всегда было много, и друзей детства в достатке.