Расплата кровью - Джордж Элизабет - Страница 8

Макаскин задумался, но всего на секунду, потом взял одну из папок и вытащил листок бумаги. Это был не отчет, а сообщение, из тех, что содержат информацию с грифом «для внутреннего пользования», профессионалу от профессионала.

– Отпечатки пальцев, – пояснил он. – На ключе, которым запирали дверь, соединяющую комнату Хелен Клайд и убитой. – Словно понимая, что он балансирует на грани неподчинения своему начальству (главный констебль приказал все оставить Скотленд-Ярду) и оказания всей посильной помощи своему брату полицейскому, Макаскин добавил: – Буду признателен, если вы не станете упоминать мое имя в отчете, но как только мы поняли, что в комнату убитой проникли через дверь смежной комнаты, мы тайком принесли ключ сюда и сравнили отпечатки на нем с теми, что сняли со стаканов для воды в других комнатах.

– В других комнатах? – быстро спросил Линли. – Значит, отпечатки на ключе принадлежат не Хелен?

Макаскин покачал головой, потом нехотя произнес:

– Нет. Они принадлежат режиссеру постановки. Он валлиец, некто Рис Дэвис-Джонс.

Линли, немного подумав, заключил:

– Значит, Хелен и Дэвис-Джонс прошлой ночью обменялись комнатами.

Сидевшая напротив него сержант Хейверс скривилась, но на него не посмотрела, только зачем-то провела своим коротким пальцем по краю стола, не отводя глаз от Сент-Джеймса.

– Инспектор, – осторожно начала она, но Макаскин ее перебил:

– Нет. Согласно показаниям Мэри Агнес Кэмпбелл, в комнате Дэвис-Джонса вообще никто не ночевал.

– Тогда где же была Хелен… – Линли резко замолчал, чувствуя, как его охватывает дурное предчувствие, как предвестие болезни, уже проникшей в организм. – О, – произнес он и затем: – Простите, сам не знаю, что говорю.

Он внимательно принялся разглядывать поэтажный план и чуть погодя услышал, как сержант Хейверс бормочет какое-то ругательство. Она сунула руку в карман и вытащила шесть сигарет, которые взяла у него в фургоне. Одна сломалась, поэтому она выбросила ее в корзину и взяла другую.

– Покурите, сэр, – вздохнула она.

Одна сигарета, как обнаружил Линли, оказалась не слишком действенным успокаивающим. У тебя нет никаких прав на Хелен, грубо одернул он себя. Всего лишь дружба, всего лишь приятное прошлое, всего лишь годы веселых шуточек и смеха. Ничего более. Занятная собеседница, наперсница, подруга. Но никогда она не была его любовницей. Они оба были слишком осторожны, слишком не хотели этого, слишком опасались увлечься друг другом.

– Вы начали делать вскрытие? – спросил он Макаскина.

Ясно, что шотландец ждал этого вопроса с момента их приезда. С откровенно эффектным жестом, достойным эстрадного фокусника, он вынул из одной папки несколько экземпляров отчета и передал им, отметив наиболее существенную информацию: жертву закололи кинжалом шотландских горцев длиной восемнадцать дюймов, который проткнул ей шею и перерезал сонную артерию. Она умерла от потери крови.

– Однако полного вскрытия мы не сделали, – с сожалением добавил Макаскин.

Линли повернулся к Сент-Джеймсу:

– Могла она закричать или застонать?

– Едва ли. Разве что тихо что-нибудь пробормотать. Ничего такого, что можно было бы услышать в другой комнате. – Он опустил взгляд на листок. – Вам удалось сделать тест на наркотики? – спросил он Макаскина.

– Страница три. Отрицательный, – тут же отчеканил инспектор. – Ничего похожего. Ни барбитуратов, ни амфетамина, ни токсинов.

– Вы установили время смерти между двумя и шестью часами?

– Это предварительно. Мы еще не исследовали ее кишечник. Но наш эксперт дал нам волокна из раны. Кожа и шерсть кролика.

– Убийца действовал в перчатках?

– Так мы предполагаем. Но их не нашли, а на основательные поиски у нас не было времени, мы ведь должны были вернуться сюда. Но могу точно сказать, что шерсть и кожа попали туда не с орудия убийства. На нем вообще ничего нет, кроме крови жертвы. Рукоятка протерта начисто.

Сержант Хейверс просмотрела свой экземпляр отчета и бросила его на стол.

– Восемнадцатидюймовый кинжал, – медленно произнесла она. – Где можно такой раздобыть?

– В Шотландии? – Макаскин, казалось, был поражен ее невежеством. – Да в любом доме. Были времена, когда ни один шотландец не выходил из дому без кинжала на боку. А в этом доме, – он указал на столовую на плане, – на стене висит целая коллекция. Рукоятки с ручной резьбой, концы как у рапир. Настоящие музейные экспонаты. Орудие убийства было взято оттуда.

– Согласно вашему плану, где спит Мэри Агнес?

– В комнате в северо-западном коридоре, между комнатой Гоувана и кабинетом миссис Джеррард.

Пока инспектор говорил, Сент-Джеймс делал заметки на полях отчета.

– А что насчет передвижений жертвы? – спросил он. – Такая рана не вызывает моментальной смерти. Есть ли какие-то свидетельства того, что она искала помощи?

Макаскин поджал губы и покачал головой:

– Этого не могло быть. Невозможно.

– Почему?

Макаскин открыл свою последнюю папку и вынул пачку фотографий.

– Нож пригвоздил ее к матрасу, – резко сказал он. – Боюсь, она не могла двинуться. – Он положил фотографии на стол. Они были большие, восемь дюймов на десять, глянцевые, цветные. Линли стал их рассматривать.

Он привык к виду смерти. Он видел ее во всех мыслимых проявлениях за годы службы в Ярде. Но никогда еще не видел такого изуверства.

Убийца вогнал кинжал по самую рукоятку, словно ему было мало просто уничтожить Джой Синклер, словно его обуревала какая-то первобытная ярость. Она лежала с открытыми глазами, но их цвет изменился и потускнел, а взгляд стал застывшим и мертвым. Интересно, как долго она прожила после того, как кинжал вонзился ей в горло? И поняла ли она вообще, что с ней случилось – в момент, когда убийца ударил ее кинжалом? Сразу ли ее охватило благословенное забытье или она лежала, беспомощная, ожидая и беспамятства, и смерти?

Это было чудовищное преступление, о чем свидетельствовал и этот пропитавшийся кровью матрас, и эта судорожно протянутая рука, молящая о помощи, которая так и не пришла, и эти раскрытые в безмолвном призыве губы… Нет преступления отвратительней убийства, думал Линли. Оно заражает, оно пачкает, и ни один человек, который соприкасался с ним – не важно, насколько близко, – никогда не будет прежним.

Он передал фотографии Сент-Джеймсу и посмотрел на Макаскина.

– А теперь, – сказал он, – не пора ли нам обсудить эту интригующую тайну: что случилось в Уэстербрэ между шестью пятьюдесятью, когда Мэри Агнес Кэмпбелл нашла тело, и семью десятью, когда кто-то наконец удосужился позвонить в полицию?

3

За дорогой, ведущей в Уэстербрэ, следили плохо. Даже летом довольно сложно было преодолевать все эти резкие повороты, колдобины, крутые подъемы к поросшим вереском пустошам и стремительные спуски в долины. Зимой же путешествие по ней превращалось в настоящий ад. И хотя за рулем «лендровера» Департамента уголовного розыска Стрэтклайда сидел констебль Лонан, привычный к подобным испытаниям, до дома они добрались только к сумеркам, вынырнув наконец из леса и юзом пролетев последний обледенелый поворот, что заставило Лонана и Макаскина хором выругаться. Последние сорок ярдов констебль вынужден был чинно тащиться на малой скорости, после чего с нескрываемым облегчением выключил зажигание.

Перед ними, как некий готический кошмар, возвышалось на фоне окружающего пейзажа здание, совершенно не освещенное и ужасающе тихое. Построенное целиком из серого гранита в стиле охотничьего дома довикторианской эпохи, оно распростерло флигели, ощетинилось трубами и сумело принять угрожающий вид, несмотря на снег, который, как свежевзбитые сливки, лежал на его крыше. У него были своеобразные фронтоны из сложенных уступами более мелких гранитных блоков. Позади одного из них маячил странноватый придаток – крытая шифером башня, своеобразный контрфорс двух флигелей дома. Глубокие окна башни были ничем не закрыты и не освещены. Парадную дверь предварял портик с белыми дорическими колоннами, и ползучие ветви голой сейчас виноградной лозы предпринимали героическое усилие, чтобы взобраться по нему на крышу.