Все против попаданки (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 30

На какие вопросы я хотела найти ответ? Я не знала. В тот день, когда меня заперли в погребе — предположим, что это была действительно Роза — я ругалась на нее из-за беспорядка в кухне и из-за того, что женщины игнорировали мое распоряжение по поводу испорченных продуктов. В день, когда Роза ударила меня по голове, я тоже несправедливо, по ее мнению, придралась к чему-то, и она улучила момент и излила свой гнев? Сейчас, когда ее все устраивает, она смотрит на меня без малейшего чувства вины, что непонятно, но объяснимо. Так «заклятые враги» — две соседки — объединяются против нового возникшего в их общих мыслях «врага». Лишь бы он появился. Зачем думать о прошлом и ворошить старое, когда впереди столько новых и ярких свар? 

То же, что у Лоринетты и Консуэло.

Консуэло. Вот оно, и я поспешно отодвинула в сторону все финансовые бумаги. Один договор, второй. Фамилии, указанные в первом — Блок, Уильям С. Блок — никому из насельниц не принадлежали, это я уже выяснила. Дата на этом договоре была старой, чернила давным-давно въелись в бумагу, этих женщин, вероятно, выкупили или отпустили. Пять лет — большой срок. Могли умереть… Я подумала, что стоит поискать их на кладбище. Но договор Консуэло? Я помнила, что она говорила — на улице она была три года без малого, она грамотна, значит, малое — это месяца два, максимум три, так, что она не стала конкретизировать, ориентировалась на сезоны. А Пачито четыре года… 

Я вела пальцем по записям. Мать Консуэло могла умереть родами, затем скончался отец, и они оказались на улице. Договор содержал верную дату, почти четыре года назад, и по датам практически все сходилось, если брать за отсчет год рождения малыша. И что же?..

Зачем я составила этот проклятый договор? Ведь это я, это мой почерк. Не такой, как мне привычен, спешный, размашистый, а аккуратный, словно я обдумывала каждое слово. Для чего мне это понадобилось, для чего? И почему такая вот странность: сестра и двое ее детей?

Нет ответа. Пока, может быть, нет, но, возможно, не будет. Мне обязательно нужно в городе раздобыть свод местных законов, иначе я просто сойду с ума, пытаясь во всем разобраться. Есть другой выход — забыть и продолжать делать то, что я начала…

Я не сразу поняла, что за звуки доносятся до моего слуха. Не из стен монастыря, извне, будто кто-то колотил тяжелым в ворота. Вот теперь мне пришлось потерять несколько драгоценных минут, чтобы зайти в келью и набросить на плечи хабит, и когда я дошла до ворот — ворот, в которые ни разу еще не выходила — там уже были сонный отец Андрис, Микаэль, несколько, как и я, не спящих с пожара сестер, и только насельницы получили по первое число от сестры Аннунциаты и не высовывались из спален.

— Открывайте! — крикнул грубый мужской голос. Отец Андрис спокойно махнул рукой Микаэлю, и мне захотелось крикнуть — нет, ни в коем случае, здесь мы в безопасности, — но я молчала. 

Как и все остальные. Открылась створка ворот, я опознала в толпе несколько знакомых мне лиц — наших жертвователей. Отец Андрис кивнул им, улыбаясь.

— Отдавайте нам ведьму! — грубый голос принадлежал на вид очень благообразному мужичку. — Она у вас прячется, отче!

— Ведьм не существует, сыне, — покачал головой отец Андрис. — Тебе ли не знать, староста.

— Так спуститесь, отче, и узрите! — выкинув правую руку вверх, громогласно воскликнул староста. Я поморщилась: играл он отвратительно. — Брат Грегор сжег все гнезда гарпий, а Жюль, — и он выпихнул вперед мальчишку лет семнадцати, похожего на него самого, — нашел на поле еще одного человека! И кто это сделал, коли не она? Кто, коли не ведьма, отче?

Крестьяне кивали, сестры — и я вместе с ними — сложили руки в молитвенном жесте. Не потому, что верили в ведьм, потому, что узнали о чьей-то смерти. Но сестры выпрямились и убрали руки, а я так и стояла, поняв вдруг, кто этой ведьмой мог быть.

Глава девятнадцатая

Я поняла, кто мог быть «ведьмой», равно как знала, что она к нападению непричастна. Скорее всего непричастна, потому что был переполох, потому что я видела ее, потому что — ее непричастность была крайне шаткой, как карточный домик, — но все же я следовала презумпции невиновности и держала в голове объективную сторону предполагаемого преступления. Время, место, обстановка, способ, орудия и средства. 

Время и место выступали защитниками — не только сейчас, в другой реальности тоже. Алиби. Она это убийство совершить не могла.

— Подождите меня, брат, — крикнула я старосте, стараясь, чтобы голос мой прозвучал громче остальных. Отец Андрис успокаивал собравшихся, крестьяне не внимали его словам, но на мой крик все обернулись. — Подождите, я лишь облачусь, как достойно.

— Зачем, святая сестра? — нахмурился староста. — Мы послали за братом Грегором, он и отчитает несчастного.

— Пусть брат Грегор оставит молитву над телом мне, — смиренно произнесла я и бросила на отца Андриса быстрый просящий взгляд. — Его дело — искать чудовище. Благословите на ночное бдение, отче.

Сестры в замешательстве отступили, отец Андрис, словно рисуясь, положил мне руки на плечи и коснулся губами моего затылка. Из толпы крестьян донесся тяжкий вздох: подобным образом, как считалось — из уст самой Милосердной, — дать благословение мог только священнослужитель, и лишь монаху или монахине. 

— Не спускайте с них глаз, пока я не вернусь, — шепнула я отцу Андрису, и он еле заметно кивнул. Он понял: следить за крестьянами и насельницами, понял не совсем верно, но объяснять ему у меня не было ни времени, ни возможности.

Я кинулась в келью, там — к вещам, вытряхнула все, что было в сундуке, заодно выпутываясь из хабита и ночной рубахи. К воротам монастыря я вернулась спустя минут пять, уже полностью одетая, и крестьяне все так же напирали, отец Андрис все так же пытался их утихомирить. Сестры ушли и молились о покое убиенной души в церкви — я слышала негромкое пение.

Прибежал Микаэль, с поклоном вручил мне белую ленту. В первый миг я растерялась, потом память подсказала, что ей покрывают останки перед погребением. Я абсолютно не благоговейно скрутила ее, сунула в карман хабита и махнула старосте рукой.

Крестьяне потащились за мной за ворота — я обратила внимание, что не все. Как я предполагала, кто-то остался, чтобы добиться своего — выдачи ведьмы, но, как мне казалось, их протест изначально был обречен. Нечто вроде очистки совести, я не сомневалась, что каждый знает о непреклонности отца Андриса и его позиции относительно ведьм. Оборотни, подумала я. Крестьяне почему-то не допускают и мысли, что это оборотни. Верят в то, чего нет, чтобы бояться несуществующего.

— Как же вы неверующи, — упрекнула я Жюля, подводившего ко мне крепкую коротконогую лошадь. — Повторяете бездумные байки древних баб. Выдумали — ведьмы.

— Так, сестра, а кто насылает сушь да мороз? Кто штормами крутит? — смутился Жюль и настороженно глянул на отца, ища поддержки. Я на секунду забыла про все, осознав, что мне нужно усесться на лошадь и попытаться не оплошать. Но сестра Шанталь была знатной наездницей, стоило мне дать ей волю, как я уже уверенно сидела в седле. — Вот, сестра, сейчас сами увидите, — предрек Жюль и уселся позади отца.

Да, милый мальчик, ухмыльнулась я, трогая лошадь с места. Именно для этого я и еду туда. Все, что может быть увидено на месте происшествия, должно быть увидено на месте происшествия. Все это было уже — оборотни, проклятья, ведьмы и прочая нечисть. И прав был брат Грегор: спасали от зла огонь и меч.

Кое-какие лошади остались и выщипывали редкую траву на склонах горы. Не таким я себе представляла первый выход за стены монастыря, не таким я хотела увидеть мир — темным, неприветливым, загадочным, возможно, опасным. Но гарпии, напомнила я себе, крестьяне здесь, и значит, они уверены, что гарпии их больше не потревожат.

Тропка была неширокой и каменистой. Лошади уверенно шли по камням, я умело держалась в седле и смотрела по сторонам. Вот обрыв за редкими кустиками, один неверный шаг — и придет смерть, ручеек бежит из расщелины — слишком тонкий и слабый, чтобы пользовать его как питьевую воду; блеснуло перо, и темная птица с хохотом вылетела из валунов, и не успела я ахнуть, как в нее вонзилась стрела.