Очаги ярости (СИ) - Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич - Страница 18

Тут Монарро: «Недооценивать опасность инфекционного заражения нашего крейсера было бы недальновидно…». И ещё: «Что, если потом нас медленно прикончит неизвестная медицине зараза?».

А Гонсалес: «Разумеется, в полётных условиях возможности диагностической лаборатории ограничены, но все необходимые анализы я проведу. Кроме, разве, пробы на некий неизвестный человеческой медицине секретный возбудитель неназванного миру бессимптомного заболевания. На тот, который на станции «Карантин» с такой лёгкостью отыскали солдаты».

Надо же, были силы иронизировать…

Трентон: «Именно потому, что майор был не в курсе, а точнее, его намеренно ввели в заблуждение, он и наших поубивал, и систему включил. А догадайся он, что ему эта система сулит — трижды бы задумался, стоит ли подключать?». Н-да… Трентон в ту пору всех судил по себе. Чтобы майор задумался, да ещё трижды…

Снова Трентон: «Мы целой станцией так и не проникли в суть этой ксенотехнологии, но в чём имели печальные случаи убедиться: она работает. И даже малой коррекции со стороны землян-разработчиков — не очень-то поддаётся. Как результат, в пришедшем к нам образце мы ничего не меняли. Только дополнили — внешним образом. Против земных дополнений — какие-то шансы есть. Против системной ксеноосновы…».

И опять: «Ксено-модули неуничтожимы, так как строятся из ксеноматериалов, которые потенциально вечны. И при этом регистрируют малейшую попытку своего разрушения — как это достигается, не могу сказать. И, что совсем уж грустно, непременно наказывают за такие попытки любой объект, замеченный в разрушающей их активности».

Эти речи из прошлого настраивают на мысль, на которую и тогда настраивали. На планете Эр-Мангали нет иной заразы, чем система по имени «Карантин», развёрнутая Альянсом.

Ей Гонсалес тогда не имел оснований не верить.

Но вот после посадки…

6

Что существенно изменилось для Гонсалеса после посадки, так это, пожалуй, восприятие своего места. Он не выдержал далее той «полководческой» роли, которую взял на себя после гибели коммодора. Обеспечил прибытие беглецов на планету и сдулся, перешёл на режим понижения энергозатрат. Будто в нём батарейка перегорела.

Может, действительно выложился по полной. Или же всё дело в том, что пришлось выбирать: быть ли ему предводителем жизни для всех-всех-всех, или врачом для бедняги Трентона, заработавшего при прорыве к планетолёту дырку в ноге. Врач победил, предводитель откланялся, не забыв передать эстафету Бенито Родригесу.

Ведь не зря же Бенито заметил ещё Гуттиэрес: «Этот стажёр гибко, здраво и точно мыслит, быть ему коммодором Родригесом, если он выживет здесь с нами». Коммодор не подумал тогда, что и сам он не выживет, и производство младших его коллег в коммодоры уже не случится — из-за того, что застрянут на Эр-Мангали, — а вот в главном своём прогнозе ничуть не ошибся. Ибо в Родригесе разглядел мощный потенциал.

Не в Гонсалесе, нет.

И не надо! Чем плохо вернуться на подходящее место?

Оказалось, однако, что врач для планеты Эр-Мангали — не вполне подходящая роль. Это, видимо, связано прежде всего с пандемией…

Если же вспомнить первые дни на планете, то Гонсалеса больше всего поразил Джед Кафф. Кто же таков он был? Заместитель шерифа того посёлка, что потом будет назван именем «Новый Бабилон». Кафф явился на катер и заявил, что, во-первых, эпидемия на планете давно прошла, а, во-вторых, все вновь прибывшие задержаны за нарушение карантина.

Это был самый первый из встретившихся парадоксов.

Встретившихся на пути врача, который решил разобраться.

7

Чем чревата была на Эр-Мангали роль врача? Тем, что лечение раненых приобретало странные формы. Выходить Трентона Гонсалесу удалось, но ценой непонятных иррациональных лишений. Провести курс лечения в диком лесу под развесистым дубом — каково! Если кто-то решит, что не издевательство ради, то Гонсалес ему не поверит. Издевательство в чистом виде, изощрённая месть! Верно, месть. Но чья и кому? Надо полагать, местного начальства врачам.

Только в чём врачи провинились?

Может, в том, что нашли основание объявить карантин? Так не все же врачи постарались: кто-то определённый… Даже если виновника трудно определить. А Гонсалес не может им быть просто по определению!

Там, под дубом, доктор Гонсалес много чего продумал. Он решил, например, что эпидемия — всё-таки ложь. Закрывая планету на карантин, её внешний хозяин боролся с восстанием. Стало быть, что называлось по-медицински, то на самом-то деле было чистой политикой. Почему бы не допустить — на правах гипотезы.

Но гипотезу нужно было ещё проверить! И Гонсалес пытался её проверять, осторожно опрашивая коллег, но не очень-то преуспел с опросом. Все врачи, кого встретил на Эр-Мангали, были странненькими. Например, крайне уклончивый доктор Джойс.

Ничего о симптомах недуга, вызвавшего карантин, этот врач не сказал, а сослался на что? На неосведомлённость. Но при этом был рад согласиться, что планету накрыла вирусная болезнь. Он уверен, что так, хотя вирус никто не видел. Или, может быть, видел, но Джойсу не говорил. Или даже сказал бы, да Джойс не интересовался.

Впрочем, странности Джойса поблекли после встречи с доктором Хойлом. Вот уж кто произвёл леденящее впечатление! Доктор Хойл улыбался, из глаз же глядела смерть. И чем шире и радостнее улыбался, тем страшнее глядела. Хойл говорил по-секрету, что пандемии не было. И эпидемии не было. Никакой вообще. Карантин же оправдан из соображений экономических. Рабский труд хорошо обеспечивает производство руды, а карантин, соответственно, рабский труд. А ещё за здоровьем рабов следить можно, но не обязательно. Пусть работают, а не болеют. Болезни зло.

Этих двух докторов оказалось довольно, чтобы Гонсалес и сам проникся подозрением к здешним врачам. Их слова — воплощённая жуть. Их души потёмки. А ещё поразила заколоченная больница. Кто из шахтёров снбе на здоровье не заработал, тот лечиться в неё не пойдёт, а пойдёт, так не попадёт. А не заработал никто.

Доктора да больница… Этих ужасов было достаточно, чтобы затмить любую из эпидемий. Но Гонсалесу всё-таки рассазали о зомбаках. Рассказал далеко не медик — простой водитель. Олаф его зовут. Олаф Торвальдсен.

Пересказать, что от Олафа было узнано — дело, вроде, возможное, но нельзя сказать, что разумное. Олаф сам вон сидит, может сам за себя рассказать. Он водилой на Эр-Мангали был годом подольше и попал на все ужасы самых жестоких волн.

Когда Олаф живописал все кошмары на Брошенной шахте и в ближайшем к той шахте посёлке, которого нет, это так впечатляло, что казалось каким-то романом, сочинённым от начала и до конца, причём полным безумцем. И Гонсалес водителя слушал с большим интресом, но поверил ли хоть в какой-нибудь эпизод? Трудно вспомнить сейчас.

Так случилось, что здесь, на планете Эр-Магнали, очень многое у Гонсалеса вызвало скепсис. И враньё от доктора Хойла, и правда от Олафа. Думалось, истину надо искать где-нибудь посередине. Но поди догадайся, посередине чего.

А потом в тот же день Гонсалес увидел зомби. Не вылезая из вездехода, в каком его Олаф вёз. По дороге между центральным посёлком и другим, нецентральным, шёл человек в робе шахтёра, вернее даже не шёл — двигался в пластике дождевого червя.

Ноги, пожалуй, всё же переступали. Что же до туловища, с ним всё было сложнее. Парень внутри себя надувался и опадал. И раскачивался, с трудом держась вертикально. Даже так: перетекал вслед за меняющимся центром тяжести. Или переползал. Так живые не ходят.

Впечатлённый Гонсалес немного подумал и выдал Олафу намерение всех немедля предупредить. Олаф, однако, напомнил о том, что начальство колонии жёстко преследует всяческих паникёров. Дескать, зомби начальнику не настолько страшны, чем незадачливые свидетели, готовые предупрежать.